Куда пропали снегири? - Сухинина Наталия Евгеньевна 7 стр.

Подарки отца всегда были для меня в радость. Ухо­дя в другой мир, он остался верен себе и подарил мне знакомство с людьми, которых сам не знал, но кото­рых, может быть, вымолил в первые часы своего предстояния - там. Чудны дела Твои, Господи! При­хожане Казанского храма, разделив со мной скорбь, тут же одарили радостью. Она в том, что мы не одино­ки, что мы очень многое можем по законам нашего на­дёжного христианского родства. Помню, как владыка Иона говорил в праздничной речи на Казанскую:

- Спасибо тебе, отец Валерий, что есть у нас в Аст­рахани этот храм.

Спасибо, отец Валерий, что есть теперь и этот при­ход. Спасибо, что окормляете таких славных людей, способных даже беду повернуть к радости. Но вот ведь искушение: стала писать да и запнулась - фами­лию-то Веры Фёдоровны и Василия Петровича я не знаю! Даже в голову не пришло узнать. А позвонить спросить - конфуз полный. Люди так помогли, а я да­же фамилии не спросила. Узнала. Хитростью. Не ска­жу какой. Куприяновы их фамилия.

Моя командировка в Астрахань оказалась прерван­ной, как говорят, по семейным обстоятельствам. Но я оставила в этом городе много добрых людей, к кото­рым очень хочется вернуться и рассказать о них на­шим дорогим читателям. Свидимся ли? Бог знает. Усердная Заступница наша - Казанская Божия Ма­терь. Икона Её, благословлённая отцом Валерием, стоит передо мной и сейчас, когда пишу эти строки.

СКАНДАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА

Не получается разговора, никак не получается. Знаю, почему. Расспрашиваю о том, о сём, а о главном не решаюсь. Она понимает, но не бросается на помощь, дисциплинированно отвечает, будто заполняет листок по учёту кадров:

- В Москве родилась. Училась в Московском уни­верситете, не закончила. Потом в Ростовском. Закон­чила. Замужем. Муж Андрей, дочка Светлана, внучка Наташка, тёзка моя. А теперь вот ещё и Ирочка...

Опять я не решаюсь. Хотя всё внутри кричит и тре­бует: «Ну скажи, скажи, зачем тебе Ирочка, зачем на­до было приводить её из больницы в дом, отвыкший от детей? Зачем надо было переиначивать отлаженную, благополучную жизнь и превращать её в сущую муку, ходить, доказывать, ссориться, бороться за права, справляться с бесконечными обязанностями, посы­павшимися как из рога изобилия на горемычную голо­вушку?»

Почти как в сказке начало той истории. Жила-была девочка. Хорошенькая, умненькая, здоровенькая. Была она живой и разговорчивой и очень любила людей. И её любили люди. Все, кроме папы с мамой. А дальше не сказка, быль: оказалась девочка в детском доме, потя­нулись ручки к бесхозному уксусу. Несколько жадных глотков - пить хотелось, и - реанимация, ожог пищево­да. Одна операция, вторая, третья... С пищеводом-то обошлось, да заразили врачи девочку СПИДом. Да. Ни больше, ни меньше. Не мелким почерком пишется Ирочкина жизнь, а размашистым, крупным. СПИД. В больницу её, в особое отделение, почти резервацию. Но и там жила не печалилась, мала была, что для неё эти четыре зловещие буквы - пустой звук. Впрочем, как и другие четыре буквы - мама. Вокруг врачи, медсестры, нянечки, все улыбаются, вкусненькое приносят. Ма­ма... Много мам. Так, наверное, у всех, думала, и мам много, и про СПИД все вокруг говорят.

Жила девочка до пяти лет в больнице, другие де­вочки были рядом, инфицированные, говорили про них. Но вот кто-то выписался, кто-то умер. Только Ирочка жила себе среди пестроты «мам» и запаха хлорки, только Ирочка бежала навстречу каждому посетителю, улыбалась очаровательными ямочками и кокетливо поправляла байковое больничное платьице в тоскливый цветочек.

А потом - ну опять сказка. Приехала в больницу красивая тётя в белых брюках и яркой жёлто-зелёной футболке. С тётей - девушка очень красивая. Ира та­кую видела по телевизору. В руках у тёти была боль­шая сумка с шуршащими, таинственными пакетами. А в пакетах, мама родная! И пастила, и мармелад, и разные там шоколадки, бутылочки с соками, груши с кулак, даже арбуз. Большой, полосатый, важный. Всё ей, Ирочке. Она, конечно, поделилась с Олегом, соседом по палате, но пакетов будто и не стало мень­ше, большие, маленькие, а ещё коробочки. Тётя смот­рела, как Ирочка хлопотала над пакетами, спрашива­ла о том, о чём её всегда спрашивают: как она себя чувствует, ходит ли гулять, с кем дружит. Она и отве­чала, как всегда: чувствует хорошо, гулять их Мария Ивановна выводит, а дружит она, конечно, с Олегом, с кем же ещё? Тётя спросила:

- Можно в следующее воскресенье я опять к тебе приду?

Ещё бы нельзя! Разные пакеты, большие, малень­кие, коробочки...

- А что тебе принести?

Ирочка глянула на пакеты - всё у неё теперь есть. И сказала солидно, как говорят меж собой на посту медсестры, она много раз слышала:

- Сметанки бы мне на окрошку.

Все засмеялись. Засмеялась и Ирочка. Вот ведь как всех развеселила.

Ровно через неделю Ирочка ела окрошку со смета­ной. Но не в отделении, а в светлой, пронизанной солнцем квартире в Солнцевском районе Москвы. Тё­тя её удочерила. Да, вот так сразу. Об Ирочке прочи­тала в журнале: живёт уже три года в больнице девоч­ка с диагнозом СПИД. Никому не нужна, одна во всём свете. Подхватилась тётя и в больницу с сумками. А ещё с дочкой Светланой. Уже в больнице, как толь­ко девочка выбежала им навстречу, знала, возьмёт, за­берёт домой, согреет, приголубит. А вечером мужу, без реверансов:

- Давай возьмём на лето девочку из больницы? Дет­домовскую, никому не нужную.

И услышала в ответ то, что хотела и рассчитывала услышать:

- Почему же на лето? Уж если брать, то насовсем.

В это трудно поверить, но это так. Раздумий, при­кидок не было. Наталья и Андрей единодушно пришли к общему знаменателю. Берут девочку.

Вот об этом-то я хочу спросить и не спрашивается. Зачем? Жили себе и жили. Потом-то я пойму, что не надо об этом спрашивать, но сейчас прямо разбира­ет - хочется.

- Да спрашивайте. Я же знаю, вы хотите спросить, зачем мы это сделали, так сказать, причины, побудив­шие... Так ведь? Спрашивайте. А я вам отвечу, как от­вечаю всем, кого это очень интересует: не могла не взять, вот и взяла. Удовлетворила я ваше любопыт­ство?

Она очень резкая, Наталья Николаевна Будина. Вот и по телефону минуту назад кого-то отбрила. Я, говорит, тебя урою, если ты... (дальше не для печати). И трубку на рычаг со всего маху. Точка. Окончен раз­говор. Иры дома нет. Ира поехала в «Детский мир» купить подарок ко дню рождения Натальиной внучки, годовалой Наташки. Как она одна в магазин? Ничего страшного. Ирочке теперь пятнадцать лет. Такие по­ездки ей уже по возрасту. Девять лет живёт Ирина в семье у Натальи и Андрея Будиных и, конечно, ина­че, как мама и папа, их не называет.

Это хорошо, что Иры нет. Без неё говорится проще и мне, и Наталье. Может, была бы тут Ира, не стала бы Наталья вспоминать:

- Всё было, пока выросла, натерпелись. Так всегда, вырастить ребёнка разве просто? И слёзы льёшь, и бессонница прижимает, а бывает, ну отчаяние прямо. Росла, как все. Правда, в доме, как прознали, что де­вочка из больницы, ВИЧ-инфицированная, началось! Один раз приходит Ирка в слезах: «Тётка на меня воз­ле дома налетела, кричит: не ходи возле нашего подъ­езда, ты заразная ». Я вышла...

- И сделала ей замечание?

- Нет, я её отлупила.

Потом она ей долго и упорно втолковывала, что Ира такой же ребёнок, как все, имеет полное право гу­лять во дворе, ходить мимо любых подъездов. А если кто этого с первого раза не поймёт, она будет объяс­нять. Как? Доступно.

Теперь эти проблемы позади. Иру во дворе лю­бят, у неё куча подруг, в выходные телефон обрыва­ют: «Ира выйдет?» Соседи давно успокоились. Поначалу был напряг, конечно... Соседей можно понять. Ситуация (рядом ВИЧ-инфицированный ре­бёнок) новая, непривычная. СПИД для нас, дилетан­тов, почти что холера. Подальше надо, подальше... Мы не привыкли. Мы не умеем. Но теперь это, к со­жалению, одна из граней нашей жизни. Нам надо учиться жить рядом с теми, кто получил серьёзный приговор и несчастен. И помнить об одном: если ин­фицированный человек живёт рядом с нами, боять­ся нам нечего, бытовым путём СПИД не передастся. Врачи никогда не пойдут на такой риск, не дадут «вольную» тому, кто должен быть изолирован. Но учиться утомительно и не всегда хочется. Куда лег­че - гнать. Гнать человека только потому, что он бо­лее несчастен.

Они хорошо помнят: радость! Мы едем в пансионат. Сосны! Липы! Москва-река! Ира не избалована радос­тями. Детдом, больница, бесконечные процедуры, ка­пельницы. А тут вдруг загорать, купаться, ягоды соби­рать, да не одна, да не строем, взявшись за ручки, а с папой, с мамой, как все дети. Они плескались в любви. Ира девочка общительная, Наталья с Андреем тоже. А потом... Худая молва - есть ли у ко­го более длинные ноги?

- Уезжайте. Чтобы завтра утром вас в пансионате не было. Иначе уедут другие люди, мы понесём убыт­ки, - директор даже не зашёл в номер, вещал с поро­га, брезгливо посматривая на ребёнка. А через час целая делегация отдыхающих и даже жителей близ­лежащего посёлка. Не просят. Требуют: убирайтесь.

- Уезжайте. Чтобы завтра утром вас в пансионате не было. Иначе уедут другие люди, мы понесём убыт­ки, - директор даже не зашёл в номер, вещал с поро­га, брезгливо посматривая на ребёнка. А через час целая делегация отдыхающих и даже жителей близ­лежащего посёлка. Не просят. Требуют: убирайтесь.

Наталья не стала спорить с ними. Она сказала им тихо: «Вы не люди». И они уехали, не успев искупать­ся и поесть земляники.

Назло всем брезгливым Ирочка росла. Хорошела. Началось мучительное познавание жизни, жадное хватание ярких фантиков. Кого миновала эта обяза­тельная программа подростковой поры? Натальина первая дочка Светлана вышла замуж, они остались в маленькой однокомнатной квартирке втроём - ма­ма, папа, Ира. А ещё две собаки, подобранные, ког­да им было «тяжело». Одна о-очень большая, дру­гая о-очень маленькая. Время разбрасывать камни Ира встретила с нетерпением. Она жадно окунулась в жизнь, особенно после того, как умерла Виолетта.

Да, её закадычная подруга Виолетта, соседка по па­лате, угасла, так и не зацепившись за жизнь, не отвое­вав у неё себе даже маленького послабления. Тоже без роду и племени, маленькая девочка с вычурным име­нем и простецкими больничными манерами. Пока Ира, закрывшись в кухне, рыдала, Наталья распоря­жалась насчёт похорон. Она носилась по Москве на своём стареньком «жигулёнке», договаривалась нас­чёт отпевания, заказывала венки. Она справила по­следний (и первый!) роскошный наряд, в котором и отправили Виолетту в Царствие Небесное.

Сначала Ира ходила притихшая, плечи опущены, глаза проплаканы, но почти сразу после поминок на 40 дней пришла домой за полночь. Потом - снова. На­талья вразумляла, корила, гневалась. А однажды в очередную разборку услышала от Иры дерзкое:

- Своей дочери замечания делай, а меня оставь в покое.

Конечно, в семье бывает всякое... Редко кто вырас­тит ребёнка и не узнает, что такое жгучая обида, чёр­ная неблагодарность. Наталья не стерпела обиды, она встала перед хорошенькой, стройненькой девочкой, ещё так недавно никому не нужным гадким утёнком, и повторяла только одно:

- А я тебе кто? Я тебе кто, спрашиваю?

Конечно, она наподдала ей. А когда откричали, отупрекали, угомонились, посадила свою приёмную дочь напротив:

- Что с тобой происходит? Что мучает тебя? Ска­жи, я ведь твоя мать, попробую разобраться.

И разобралась. В том, что Ира считает жизнь бес­смысленной, и ей осталось немного. А раз так, надо торопиться ловить удовольствия, ни в чём не отказы­вать себе, потому что скоро она отправится вслед за Виолеттой...

Тогда первый раз Наталья сказала Ирине слова, которые потом будет повторять очень часто, и не только ей - всем, кто засомневается:

- Я обещаю тебе - костьми лягу, но сделаю всё. Ты будешь жить долго, счастливо и - всегда.

Ира будет жить долго и счастливо. Она и мне гово­рит об этом, хотя я не давала ей никакого повода усомниться. Понимаю: слова те говорятся для самой Натальи. Ей нужно повторять их время от времени, когда совсем оставляют силы, это некий код, установ­ка. От роли борца она устаёт, ей очень хочется иногда переложить эту роль на другие, недюжинные плечи. Но у мужа ответственная работа, он сочувствует ей, он любит Иру, а что ещё он может? А Наталья - на подхвате. Хлопотунья, сумасшедшая мать, как панте­ра, налетающая на каждого, кто только косо посмот­рит на её ребёнка.

Рядом с Натальей Будиной понимаю особенно хо­рошо, как мал и несовершенен мой вклад в собствен­ного, родного ребёнка. Как наспех, на бегу, экстерном осваивалась наука материнства, по верхам, необреме­нительно. А она - жертвует. Жертвенная любовь -любовь истинная. У Натальи она именно такая. А по­тому вправе ли мы зацикливаться на её некой заполошности, на желании казаться «крутой», на её сло­вечках, которые шокируют поначалу, на её брюках, кроссовках и курточках в заклёпках - извечном гарде­робе этой зрелой, солидной женщины. На её готов­ности дать отпор обидчику, наподдать, поставить на место. Какие же это в сущности пустяки рядом с по­ступком, который перекрыл раз и навсегда вчерашние, сегодняшние и даже завтрашние проколы. Какие же это в сущности пустяки...

Она гнала машину по городу, увёртывалась, подсе­кала. Ей крутили вслед у виска, матерились, а она гна­ла, сжав зубы, так и забыв зажечь торчащую в зубах сигарету. Задержалась у знакомых, муж в команди­ровке, Иришка оставалась дома одна. Позвонила -еду, мол. Длинные гудки. Где она, Иришка? Где?! Летела, фантазировала страшное. А дочка спокойно занималась постирушкой в ванной и не слышала звон­ка. Ворвалась в квартиру, глаза горят, сердце выска­кивает из груди:

- Ирочка!

- Ты что, мам?

Перевела дух. Села в кресло. Откинула голову.

- Как же я люблю тебя, Ирочка...

Тот тяжёлый период они обе пережили достойно. Ира успокоилась, поняла, что так просто её из этой жизни не отпустят ни мама Наташа, ни папа Андрей. За неё будут сражаться, её выцарапают из самых цеп­ких, самых хищных лап. А Наталья только и делает, что поддерживает в дочери этот огонёк. Начнёт зату­хать, она его и раздует, такой добросовестный, такой талантливый кочегар.

Заболела Ира. Её отвезли в больницу, и Наталья просиживала ночами у её постели. Ирочка угасала. На­пичканную лекарствами, слабенькую, она привезла её домой. Девочка с трудом говорила, безучастно смотре­ла в потолок. Не плакала. Она будет жить долго и счастливо... Наталья едет на оптовый рынок, загружает багажник своего «жигуля» лимонами, бананами, вся­кой диковинной заморской снедью. Ира слабенько благодарит, откусывает кусочек яблочка. Наталья по­купает ей шикарную дублёнку и заставляет встать, при­мерить, пройтись перед зеркалом. Ирочка тянется, что­бы чмокнуть маму в щёку, и опять затихает. Она уже не болеет, но чёрные мысли вновь берут верх, давят на психику. Она впадает в депрессию, из которой вывести её может только что-то сверхординарное. Вечером с Андреем они разрабатывают план. Утром она снима­ет с книжки лежащие «на всякий пожарный » деньги.

- Ира, послезавтра мы вылетаем.

- Куда?

- Как куда? Тебе скоро шестнадцать, а ты ещё ни разу не была в Арабских Эмиратах.

- Мама!

Улетели. Что это была за поездка! Они жили в рос­кошном отеле и каждый вечер сидели в маленьком кафе на берегу моря. Я листаю альбом с фотокарточ­ками. Вот Ира хохочет, вот она церемонно расклани­вается перед толстым, в национальном костюме ара­бом, вот примеряет шляпу с большими полями.

- Положительные эмоции. Это они выдернули Иришку из кризиса. Мы вернулись усталые, но до­вольные.

Ира, оттого что сменила обстановку, первый раз повидала «заграницу», Наталья оттого, что смогла, в очередной раз смогла. Жертвенная любовь - любовь истинная.

И опять, опять скорби. В жизни всё рядом - сегод­ня мы смеёмся, завтра плачем, сегодня негодуем, завт­ра благодарим. В их семье вечное балансирование по тоненькой жердочке, пунктиром, всё пунктиром: ра­дость - беда, радость - беда...

Срочно понадобилось очень дорогое лекарство. Поскольку заразилась Ирочка по вине медиков, ле­карству положено быть бесплатным. Но его нет ника­кого. Лекарство американское, Наталья поднимает на ноги всех своих крутых знакомых и - достаёт. Пять тысяч долларов один курс. Она напоминает медикам, что лекарство должно быть бесплатным, но ей отвеча­ют, что не располагают такими средствами. Она меня­ет квартиру на другую с доплатой в пять тысяч долла­ров, и лекарство покупает. Но курс годовой, где взять деньги через год, ведь принимать лекарство надо по­стоянно. Медики опять разводят руками: лекарства нет. Тогда Наталья Будина идёт на телевидение и от­крыто - она всегда всё говорит в глаза - заявляет в программе «Сделай шаг», что есть закон, по которо­му лечение ВИЧ-инфицированных идёт за счёт средств федерального бюджета. Она смотрела прямо в объектив и говорила о том, что её так заботит и гне­вит в нашей нынешней неразберихе. Она не просила денег. Она требовала справедливости.

Вечером после эфира домой позвонили. Молодой человек. Владимир. Посмотрел передачу, хочет встре­титься. Условились у метро. Андрей Наталью не пус­тил, поехал сам. Вернулся с конвертом, в котором ле­жала тысяча долларов. Незнакомый человек вручил конверт молча. На вопрос, кого благодарить, сказал -Владимира. Вот такие тоже бывают люди. Не только гонящие несчастного ребёнка - распни, распни его, брезгливо морщащие носы, но и такие. Наталья очень просила меня: «Будете писать, скажите спасибо, вдруг прочитает Владимир». Говорю. И низко кланяюсь в пояс.

Но лекарство необходимо Ирочке всю жизнь, по­ка не найдут, наконец, средство от СПИДа. Сегодня есть спонсоры, завтра их нет. Куда пойдёт Наталья потом, как будет добывать эту немалую сумму? Ког­да они с Андреем только взяли Ирочку в семью, На­талья пошла работать, чтобы были деньги, кормить ребёнка вкусно, одевать красиво, лечить правильно, учить индивидуально. Теперь денег катастрофичес­ки не хватает, потому что новое эффективное лекар­ство «Крексиван» категорически не рассчитано на наших малоимущих соотечественников. Но лекар­ство есть, его обязаны давать бесплатно. Это долг медиков. Это их шанс быть прощёнными за непрос­тительную ошибку.