Шестой грех. Меня зовут Джейн (сборник) - Анна Данилова 21 стр.


Глафира слушала спросонья Валентину, и ей казалось, будто бы она сама едет в этом купе. Тук-тук-тук… И все так мрачно, сонно, непонятно… Ей словно передалось настроение Валентины в тот момент, когда ту разбудили женские ночные голоса в купе.

— И что?

— Да то, что, во-первых, оказалось, что девушка не владеет русским языком, во-вторых, она словно понятия не имеет, почему она едет в Татищево, она была как будто потрясена этим названием, смотрела в полном недоумении на проводницу. Кроме того, у нее не было багажа. Никакого. Даже дамской сумки. И одета она странно. Джинсы и толстый свитер. Ничего женственного. Еще у нее седые волосы, и это при совсем юном, но изможденном лице. Очень странное выражение лица. Английская речь, можешь мне поверить. Ах, да, вот что еще. Они буквально выставили ее из поезда в Татищеве. Оставили одну ночью на перроне. Удивлюсь, если ее кто-то там ждет.

— Но почему? Это ее личное дело, к кому ехать в Татищево и нужен ли ей багаж.

— Но выражение лица!

— И что же выражало ее лицо? — Глафира вдруг поймала себя на том, что на этот раз история пассажирки с московского поезда ей почему-то совершенно не интересна.

— Удивление. Недоумение, потрясение, растерянность, страх и даже панику! Ах, да, еще кровь на виске. И руки у нее, мне показалось, какие-то… Как бы это сказать. Они не то что давно не видели маникюра, они вообще… Запущенные, потрескавшиеся, с обломанными ногтями.

— И это ты успела разглядеть ночью, когда ее разбудили?

— Нет. Я «любовалась» одной ее рукой, когда она слегка так свисала во время сна девушки.

— Ты думаешь, что она не собиралась в Татищево?

— Возможно. Еще я слышала, что у нее нет билета. Проводница сама сказала этой, другой пассажирке, которая будила «англичанку», что сама взяла ее и что якобы девушка сказала, что ей до Татищева. Я вот сейчас думаю, может, она произнесла что-то другое, а проводница не поняла? Может, по пути были станции с похожим названием, где ее ждали?

— Валя, что ты хочешь от меня?

— Сейчас, подожди… Я же не сказала тебе самого главного. В один прекрасный момент ее спросили, может ли она назвать адрес, где живет, и я еще подумала тогда, что какой смысл задавать ей вопросы, если она ничего не понимает. И тут вдруг эта девушка, словно поняв вопрос, ответила следующее. Слушай внимательно. В графстве Суррей, в Кобэме! Или что-то в этом роде.

— Но на английском слово «графство» звучит иначе.

— Вот! Вот и я о том же! Мне показалось, что эта девушка ответила уже на русском. Или смеси языков. Да она вообще еле языком ворочала. Глаша, поедем в Татищево. Я уверена, что она там, сидит себе где-нибудь на станции и недоумевает, как она там оказалась. Еще я почему-то думаю, что у нее нет денег. С ней что-то произошло. Она не в порядке. Ей надо помочь.

— Значит, предлагаешь прямо сейчас поехать в Татищево?

Глафира с тоской взглянула на подругу.

— Мне утром к Лизе.

— Да я все понимаю. Ну, хочешь, я сама позвоню ей сейчас и все объясню?

— Вот уж не надо. У нее вчера был очень трудный день. Два заседания суда, причем все дела невероятно трудные, потом юбилей одного коллеги… Она очень устала и сейчас спит без задних, как говорится, ног.

— Глаша, пожалуйста, поедем.

— Хорошо. Не знаю почему, но мне тоже стало жаль эту девушку. Дуры мы с тобой, Валя. Ненормальные. Думаю, Адам мне непременно скажет об этом, когда узнает, где и с кем я провела ночь. Подожди, я сейчас оденусь. Там как на улице, холодно?

— Для майской ночи — очень даже. И ветер. Да, если можно, возьми с собой какую-нибудь куртку для этой девушки. Думаю, что она сейчас там, на станции, мерзнет.

— А если ее там не окажется? Вдруг она нашла гостиницу или ее кто подобрал? Или все-таки встретили?

— Тогда я буду у вас в офисе целый месяц мыть полы и заваривать чай. Бесплатно, разумеется. Еще машины ваши буду мыть.

— Понятно. Значит, надо ехать.

Войдя в спальню, Глаша склонилась над спящим мужем:

— Адам… Мне надо уехать.

— Куда? — сонным голосом спросил он. — Глаша, что случилось?

— Нет, ничего пока не случилось. Просто надо проверить одну информацию. Возможно, одной девушке требуется помощь. Валя приехала, понимаешь? Не могу ей отказать. У нее просто нюх на такие вещи.

— На какие — такие? — поморщился Адам, поймал руку Глаши и потащил ее к себе. — Глафира, на улице ночь. Там не подождут?

— Она говорит, что нет. Адам, я поеду. Во всяком случае, чтобы потом ни о чем не жалеть.

— Хорошо. Если что — звони.

— Где ключи от машины?

— В кармане джинсов.

— Адам, я люблю тебя. — Глаша поцеловала мужа, открыла шкаф и принялась одеваться.

— Знаешь, у меня тоже так было… — рассказывала Глафира уже в машине. Они неслись по ночному городу, пролетая перекрестки, освещаемые всполохами оранжевых огней светофоров, на их пути встретилось всего лишь несколько машин. — Тоже вот так ехала в поезде, кстати, в московском, и в купе была девушка. Мне еще показалось, что она баскетболистка, она едва умещалась на верхней полке, колени подогнула чуть ли не к подбородку. И тоже лежала к нам спиной, мы, ее соседи по купе, так и не увидели ее лица. Спала всю дорогу. Думаю, что она просто устала. Утром, когда подъезжали к городу, она поднялась, сходила в туалет, пришла умытая, распространяя вокруг себя запах зубной пасты и мыла. Симпатичная девушка, в дорогом спортивном костюме. Посвежевшая, выспавшаяся.

— Ну, эту-то нашу девушку спортсменкой назвать трудно. Да и выглядит она так, как если бы с ней произошло что-то нехорошее. Понимаешь? Говорю же, рано поседела, вся какая-то неприбранная, с пятнами крови на виске. Может, и на одежде, я же не видела… Вот точно память ей отшибло. И она бредила. Знаешь, я читала однажды, еще в детстве, как одна женщина, когда у нее поднялась высокая температура, вдруг принялась бредить на непонятном языке, предположим, греческом, хотя никогда им не владела. Позже выяснилось, что, когда она была моложе, она работала прислугой у одного профессора, который разговаривал на греческом. Каким-то участком мозга женщина запомнила слова.

— Это ты к чему? — Глафира не отрывала взгляда от дороги. Перед тем как услышать ответ Валентины, подумала, что напрасно не сообщила Адаму, куда именно они отправляются. — Девушка тоже говорила на непонятном языке?

— Глаша, ты меня совсем не слушаешь. Она говорила на английском. И, как мне показалось, чисто. Но я не англичанка, мне трудно судить. И в то же самое время у меня было такое ощущение, словно она понимает то, что ей говорят на русском. Вот так.

— У тебя ведро есть?

— Какое еще ведро?

— А тряпка?

— Глафира!

— Думаю, ты не месяц, а все два будешь мыть полы у нас в офисе, — проворчала Глаша. — Хоть бы там какой-нибудь буфет, что ли, был… Так кофе хочется.

Проехав основную часть пути, свернули направо и покатились в сторону железнодорожного переезда. Через пять минут машина остановилась неподалеку от здания станции. Все вокруг плавало в сиреневой предутренней дымке. Татищево еще не проснулось.

— Господи, как тихо… — Глаша вышла из машины и сладко потянулась, расправляя затекшие мышцы. — Ну, давай, показывай свою «англичанку».

— Глаша, я и так нервничаю! Хоть бы она была здесь… — Валентина открыла дверь и вошла. Кошка, дремавшая в стенной нише, поднялась, вытянув лапки, и тоже потянулась, зевнула, показывая розовость язычка и беленькие зубы. После чего снова улеглась на свое место и прикрыла глаза, каким-то внутренним чутьем понимая, что опасности нет.

На скамье лежала девушка. На боку, свернувшись в клубок. Старые растоптанные кроссовки, грязные джинсы, толстый свитер, спутанные волосы неопределенного цвета с седыми прядями. В точности такая, как и описывала ее Валентина.

— Вот, это она! — с гордостью воскликнула Валентина. — Ну, что я говорила? Ее никто не встретил!

Глафира подошла и осторожно тронула девушку за плечо.

— Она совсем холодная…



3

2009 г., Татищево

Не припомню, чтобы мне еще когда-либо было так худо. Меня обуревали желания, одно нереальнее другого. Искупаться, выпить горячего чая, надеть свою привычную и, главное, чистую одежду, и не менее важно — оказаться уже дома, вынырнуть из этого длящегося, как мне казалось, целую вечность кошмара.

Сколько уже может сниться этот вокзал — не вокзал, станция — не станция и эта кошка — не кошка. Еще подумалось почему-то, что хорошо все же иметь шерсть. Тогда никакой одежды не нужно. Да и багажа тоже. И денег. Правда, если у тебя, у кошки, есть хороший хозяин.

Я слышала, как скрипнула дверь. По логике вещей, это должны были быть полицейские, которые растолкают меня и выпроводят из этого странного места в полицию. Или просто выгонят на улицу. Мол, нечего таким, как я (а я знала, что выгляжу самым преотвратным образом), спать на вокзале.

Сколько уже может сниться этот вокзал — не вокзал, станция — не станция и эта кошка — не кошка. Еще подумалось почему-то, что хорошо все же иметь шерсть. Тогда никакой одежды не нужно. Да и багажа тоже. И денег. Правда, если у тебя, у кошки, есть хороший хозяин.

Я слышала, как скрипнула дверь. По логике вещей, это должны были быть полицейские, которые растолкают меня и выпроводят из этого странного места в полицию. Или просто выгонят на улицу. Мол, нечего таким, как я (а я знала, что выгляжу самым преотвратным образом), спать на вокзале.

Я снова услышала женские голоса. Почувствовала, что ко мне подошли совсем близко, потом даже тронули за плечо.

— Она совсем холодная, — услышала я над самым ухом и повернулась, чтобы посмотреть, кто меня трогает.

Увидела двух девушек. Тоненькую, с испуганными глазами, и полную, просто-таки округлую молодую женщину, внимательно меня рассматривавшую.

— Она жива, слава тебе господи, — произнесла та, что тоненькая. И, уже обращаясь ко мне: — Как вы себя чувствуете?

— Ужасно, вот как, — сказала я чистую правду.

— Глаша, ты слышала? Она говорит на английском! — И снова обращаясь ко мне: — А вы по-русски понимаете?

— Конечно, понимаю… — ответила я уже на русском. На таком, за который в Кембридже мне ставили довольно высокие баллы.

— Глаша, — прошептала в каком-то восторге девушка, — она и на русском может! Так это же отлично!

— Вы кто? — спросила я, понимая, что со мной происходит что-то непонятное и что все это — не сон.

— Меня зовут Глафира, — ответила мне приятным голосом пышнотелая молодая женщина в вязаном белом свитере. Очень чистом, подумалось мне, находящейся в очень странном состоянии нечистоты и холода. — А это — Валентина. Вы ехали с ней в одном купе, в поезде. Ей показалось, что вам требуется помощь. И вот мы здесь. Возможно, мы вмешиваемся в вашу частную жизнь…

— Подождите. Я сама ничего не могу понять…

— Пожалуйста, переключитесь на русский, — попросила меня та, что звалась Валентиной.

— Да уж, так будет легче общаться, — улыбнулась Глафира. — Я, конечно, неплохо училась в школе, но говорю на английском медленно и с жуткими ошибками. Так что ваш беглый…

— Извините. Да, конечно.

Я и сама понимала, что говорю со страшным акцентом, но это было все же лучше, чем болтать на родном, английском. Так, во всяком случае, была надежда, что меня поймут.

— Можно полюбопытствовать, что вас привело в… э… Татищево? — спросила Глафира.

Я еще раз взглянула на них, пытаясь понять, не аферистки ли они и что им вообще от меня нужно. Но, с другой стороны, в том состоянии, в котором я находилась, вряд ли стоило требовать аудиенции с английскими дипломатами. Да еще на станции Татищево!

— Я понятия не имею, что это за станция… — честно призналась я. Да оно и так ясно было. Если бы у меня здесь было дело или меня кто-то ждал, вряд ли меня обнаружили бы спящей на вокзальной скамье.

— Ну, что я говорила? — чуть ли не обрадовалась Валентина.

— Послушайте, может, здесь есть какое-нибудь приличное заведение, где мы бы могли спокойно поговорить, выпить кофе? — спросила Глафира. — Что-то не нравится мне здесь…

— А уж как мне не нравится, — согласилась я с ней.

— Нет здесь ничего подобного, можете даже не искать. Тем более в пять утра. Вы что?

— Предлагаю поехать домой, — вздохнув, сказала Глафира. — Я вижу, что вам требуется помощь. Вы и промерзли, и помыться не мешало бы, да и одеться потеплее… Хоть и май месяц, но ночью и утром вот холодрыга.

— Что? — не поняла я.

— Очень холодно, — извиняющимся голосом пропела Валентина. — Ну, так как? Поедете с нами?

— Если у вас дома есть горячая вода и горячий чай, то поеду, — ответила я и с трудом поднялась со скамьи.

Толстушка со звучным именем Глафира уселась за руль. Валентина же усадила меня рядом с собой на заднее сиденье «Мерседеса». И мы поехали. Незнакомый поселок, незнакомая дорога, унылый пейзаж. К несчастью, я никак не могла вспомнить, каким вообще образом оказалась в России.

— Что с вами произошло? — спросила Глафира. — Вы помните, как вас зовут и каким образом вы оказались в Татищеве?

— Меня зовут Джейн Чедвик, — ответила я с готовностью, словно давно уже ждала этот вопрос. — И я не помню, каким образом оказалась здесь. Вернее, я помню, как меня несколько часов тому назад…

— Почти три часа назад, — подсказала мне Валентина.

— …три часа тому назад высадили из поезда здесь, на этой станции. Поначалу я подумала, будто бы мне все это снится. Но теперь-то я понимаю, что это не так.

— Это хорошо, что вы помните свое имя, — заметила Глафира. — И где вы живете? Помните?

— Да, я все отлично помню! В Кобэме! В графстве Суррей! Это всего-то в сорока километрах от Лондона.

— У вас есть документы?

— Нет, — призналась я. — Ни документов, ни денег.

— Когда вы в последний раз были дома?

— Я отлично помню мой день рождения — 15 апреля.

— Где вы его праздновали?

— Нигде. Дома, в Кобэме. Я слушала музыку, испекла себе миндальные пирожные… Все было хорошо.

— Вы помните домашний телефон? Или номер телефона ваших близких?

— Последний мой родственник, дядя Мэтью, умер в прошлом году. От старости. Он был прекрасным человеком, и я его очень любила. Иногда мне кажется, что он до сих пор жив, просто забывает мне послать открытку с Рождеством или днем рождения… Так вот. У меня нет такого человека, которому я бы могла позвонить, понимаете?

— Вы серьезно?

— Вполне.

— Но каким-то образом вы оказались здесь, значит, это нужно было либо вам, либо тем, кто задумал вас обмануть или вообще погубить, — говорила, глядя на дорогу, Глафира. Она время от времени тяжело вздыхала, как если бы сама очнулась без документов и денег на незнакомой станции. — Очень странная история… Постарайтесь вспомнить, что могло вас привлечь в Россию. Трудно представить, что вас насильно усадили в самолет, так ведь? Значит, вы сами приняли решение полететь в Россию. Но причина-то должна быть довольно веская, постарайтесь вспомнить, какая именно.

— У меня кузен в России, — ответила я. — Знаю только, что его зовут Юрий, что живет он в Москве. Но адреса я его не знаю.

— Каким образом вы общались с ним?

— По Интернету.

— Адрес сумеете вспомнить?

— Понимаете, вот если бы у меня под рукой был мой компьютер, то там автоматически всплыл бы его электронный адрес, думаю, вы понимаете, о чем я… А вот так, вспомнить последовательность букв… Нет, не думаю, что смогу.

— А попасть в свою почту с чужого компьютера сможете?

— Думаю, что смогу. Хотя ни разу не пробовала.

— Фамилию своего кузена… Так. Стоп. Кузен. Кузен — это двоюродный брат. Вы хотите сказать, что ваши родственники — дядя или тетя — русские?

— Сестра моей мамы вышла замуж за русского и переехала в Москву. Юрий — ее сын.

— А ее фамилию, адрес или телефон можете вспомнить?

— Да, конечно. Фамилия ее Александрова. Зовут Эстер.

— Понятно. Александровых в Москве, я думаю, миллион, однако имя Эстер встречается не так часто. Надеюсь, она жива?

— Во всяком случае, Юрий не писал о ее смерти.

— Вот и хорошо. Сейчас приедем, вы придете в себя, отоспитесь, и после этого мы поможем вам отыскать ваших русских родственников… Знаете, Джейн, своему спасению вы обязаны вот этой девушке, Валентине. Если бы не она, вы бы так и остались на этой станции. И неизвестно, что было бы с вами, если бы вас обнаружила милиция.

— Спасибо, — я пожала руку Валентине, которая просто-таки светилась от счастья.

Меня привезли в большой и какой-то серый город. Неизвестный мне Саратов. Возможно, таким неприветливым он мне показался в бледном утреннем свете. Или же я чувствовала себя так, что все вокруг казалось мне серым. Наброшенная на мои плечи куртка не спасала. Меня буквально колотило от холода.

— Все, приехали.

Мы оказались на мрачноватой улочке с серыми домами. Парадное крыльцо одного из двухэтажных отреставрированных особняков в серо-белых тонах было освещено подвешенным над козырьком фонарем.

Глафира с хозяйским видом достала из сумки ключи и отперла двери.

— Прошу вас, Джейн, проходите.

— Это ваш дом?

— Нет, это скорее офис, но случается, мы здесь и живем. Во всяком случае, моя хозяйка, Елизавета Сергеевна Травина, сделала все, чтобы этот офис больше походил все же на комфортную теплую квартиру.

— А чем вы занимаетесь со своей хозяйкой?

— Да… чем придется, — пожала своими пышными плечами Глафира.

— Надеюсь, меня здесь не разрежут на кусочки, а мои органы не отправят на трансплантацию? — мрачно пошутила я, отлично понимая, что, доверившись этим двум молодым женщинам, я все равно рисковала.

Назад Дальше