Сон
Она умела согревать взглядом сердца. Как-то хорошо было рядом, и она умела быть где-то рядышком со всем всегда. Она была его дочь, и он был счастливый король. Но шло уже, надвигалось не оглядываясь, что-то забытое нами совсем. И двор счастливого короля был весел и тих присутствием детских глаз принцессы. И в стране было хорошо, и жили мы вместе. А только в окошко то ли растворённое, в дверку незапертую птичка маленькая лёгонькая без стука впорхнула. Заболело, заволокло, застоналось сердцем да поздно было уже видать.
***Давным-давно за тридевять отсюда земель в тридесятом царстве правил мудрый царь Сигизмунд. Не в года мудр был царь Сигизмунд. И охотник славный был царь, и собралась тогда ещё царская охота мало не со всего царства на загон дикого зверя. Свиреп и страшен дикий зверь. Дикий зверь царского леса. И печать на роду царя Сигизмунда биться со свирепым зверем. И праотцы мудрого царя Сигизмунда собирали невиданную по размаху царскую охоту и уходили на загон дикого зверя. И многие побеждали, всякий раз побеждали, но каждому вновь взошедшему идти на зверя. И говорили поэтому ещё, что дикий, свирепый и страшный, зверь - вечен. Всадники царства всего ополчились, оставили за плечами жён и малых детей и спешили на верную службу мудрому царю Сигизмунду. Необъятен лес дремучий великой царской охоты, но неисчислимо и воинство и вот уже обложен был дремучий лес. Перекрыты тропинки, окрещёны дорожки, лишь входами обернулись выходы все.
- Утром начало! - тихо сказал царь Сигизмунд наречённому брату верному Добрыне и князь Добрыня ответил негромко:
- Да поможет нам бог…
- Здесь прохладно по ночам и почему-то всё время как будто хочется пить, - говорил царь, устраивая себе постель из сушняка в углу походной палатки. Яркий маленький огонёк керосиновой лампы стоявшей на столе посредине палатки временами покачивался, и подрагивали загадочные тени на стенах и в дальних уголках.
- Здесь всегда так, - отражался огонёк в задумчивом взгляде Добрыни. - Мой дед ходил на зверя с царём Артуром, и он всегда говорил, что от холода и жажды здесь уйти невозможно, хуже делается только пытающимся уйти. Дед говорил, что это холод и жажда вечного зверя, они прекращаются, когда зверь убит.
- Когда зверь убит… Зверь убит? - царь переспросил, устало опускаясь на лежак из хвороста. - Разве бывает зверь убит, если он приходит снова и снова к каждому из нас? Ты знаешь, Добрыня, я долго очень думал над тем почему он как обречённый возвращается опять и опять. Должно быть, что-то не так, если он никак не может уйти насовсем. Ведь это очень больно и страшно умирать каждый раз, только чтобы вернуться и умереть опять всё так же, от того же, непонятно зачем. Наш род, сколько ещё существует память о нём, сражается с диким зверем, но и зверь в муках жив и нет успокоения даже умершим так давно уже праотцам моим. Сначала мы убивали его из страха, потому что очень долго боялись, что зверь прийдёт и сможет погубить нас и наших детей, но он никогда не выходил из царского леса и был страшен и свиреп только в лесу. Тогда мы перестали бояться и тогда начали убивать зверя из гордости, добывая пустую славу победы над ним, страшным и свирепым. Но победить оказалось мог каждый и каждый из рода побеждал вновь и вновь. Слава доблестных побед обратилась в дым, побеждать стало не страшно и незачем. Тогда пробовали забыть, но каждый в роду должен встретиться со зверем и, не зная зачем, убивали, придумав какую-то неправильную жалость. Всё хотели избавить от мук жизни его, но он возвращается, он возвращается и мне кажется, что я весь чувствую его не утихающую боль. Наверное, это боль безысходности. У дикого зверя нет выхода. И иногда мне кажется, Добрыня, что я не убью дикого зверя.
Отвёл от точки неподвижной глаза верный князь Добрыня и долгим взглядом смотрел в глаза своему царю
- Мой дед один раз сказал мне также. Царь Артур сказал, что не убьёт зверя. Но дикий зверь свиреп и страшен при встрече и царь Артур убил дикого зверя. Видимо его приходится убить всё равно. Хоть до следующего возвращения мучиться не будет и нас мучить. Когда убьёшь, тогда уже ни холода, ни жажды, и в царстве всём тогда спокойно становится и всем спокойно до следующего раза. Просто мы так живём, привыкли как-то мы здесь. Нам плохо, когда зверь есть, хорошо, когда зверя нет, вот и всё. Наверное, отсюда и в самом деле нет выхода, и не только ему, но и нам. Но выход есть всегда, выход не найден, но выход есть.
- Я уйду искать выход, - сказал тогда мудрый царь Сигизмунд и добавил тихо: утром начало…
- Пусть тебе поможет сердце… - отозвался тогда верный друг Добрыня.
***А мы тогда жили с тобой на маленьком тихом острове в каком-то очень далёком и совсем необъятном океане. Океан был огромен настолько, что кроме океана уже не было ничего, а остров был маленький и очень уютный для нас, потому что на маленьком острове мы всегда вместе. И с нами всегда шорохом изумрудные травы, лёгкие ветры в зарослях зелёных деревьев и птицы, прилетавшие откуда-то от солнца. Нам неведомы были короли и цари потерянных во вселенной стран.
Неведомы, да грустью отозвалось что-то в краешках твоих всегда лучившихся солнышком глаз. Лёгкой тенью пробежало, да след оставило. След оставило, да силы мои собрало все, до последнего глотка все. Понял тогда, что и мне бессмертному не пережить этих капелек грусти в распахнутых навстречу солнышку твоих детских глазах. И тогда я не понял, а почувствовал, что мне надо жить.
***Молодой король был до безумия влюблён в неё. И ничто уже не могло помешать, отнять, разлучить. Она пришла ранним утром на свидание в проникнутый светом солнечный королевский сад.
- Я люблю тебя, - сказал молодой король. А она взглянула чистыми глазами на огонь его пламенных глаз и тихо сказала: «Я твоя смерть».
Они были честны и чисты друг перед другом, молодой король и его прекрасная смерть. Да только дрогнуло что-то в груди, вскрикнулось, проступило бледностью на лице молодого короля. И, «рано…», шёпотом отдалось в молодых пламенных устах.
- Хорошо… всё… это… ничего… не страшно… совсем… мне совсем не больно… - тихо проговорила тогда прекрасная смерть.
У смерти всегда в запасе есть немножко времени, своего времени. И прекрасная смерть, любившая впервые и навсегда, отдала маленький запас своего времени весь до последнего года молодому королю. И весь последний год молодой король и его прекрасная королева-смерть были счастливы и улыбки не покидали их лиц. Но год был всего лишь мигом для них влюблённых. Прекрасная смерть не смогла больше быть, исчерпав маленький запас своего времени. В муках человеческих родов уходила она, шепча посиневшими в боли губами только тихое жалобное «не покидай меня…» и слёзы в глазах молодого короля распахнули широко глаза, и тогда увидел молодой король вечность лет подаренных ему возлюбленной, любящей и любимой. И хотелось и рвалось всей душой отдать, вернуть хоть часть, когда-то испрошенного времени, поделить бы пополам, но уже уходила она, любящая и прекрасная, в безумии любви отдавшая так много, до последней капельки.
Королева-смерть, бывшая для всех просто молодой доброй прекрасной королевой, умерла, родив молодому королю маленькую дочь. Король назвал её Маленькой Элизой, и вместе с принцессой в королевский дворец вернулось счастье.
***Не было больше выходов из дремучего царского леса. Неподкупны верные всадники, их смелые сердца сторожат выходы все из царского леса. Утро призывным криком охотничьих рогов взошло. Путь лежал нетореной тропой к лежбищу дикого зверя. Но не войти в царский лес, не ступить в запретное никому, кроме самого царя. Один на один только, и всегда было так. Оставив коня, оставив позади самых верных людей, оставив за плечами мир весь. Утром, исполненным свинцово-тяжёлых туч, ушёл в царский лес на дикого зверя мудрый царь Сигизмунд.
Ветви по плечам и холод постоянный и жажда неубывающая в спутники. Ветви по плечам, по лицу, по глазам, по сердцу. И листья не зелены, и птицы не певчие и останки ветров в буреломах. Океаном необъятен дремучий царский лес. Неизмеримо долог путь всего одного дня в дремучем царском лесу. Идти до безумия, идти до отчаяния, идти до сомнения. Но шёл не в годы свои мудрый царь Сигизмунд. Шёл, как много раз уже шли его далёкие праотцы. Шёл, сердце на замок от ветвей, глаза под веки от ветвей, плечи в плащ от рвущих ветвей .
Здесь какой-то страшный, великий, бурелом. Здесь вековые деревья сложены в щиты. Здесь чёрные острые ветви нацелены и ранящи особо. Значит где-то здесь. И небо не чисто, и лёд на ветвях, и воды ни капли. Значит где-то здесь. Даже между вековых деревьев, среди чёрных обледенелых ветвей, всегда находится пароход, потому что это где-то здесь.
Царь Сигизмунд шёл чёрным проходом всё сильнее скрепляя сердце, всё плотнее сдвигая веки, укутывая плечи в изодранный и почти уже не защищающий плащ. И совсем не понятно было, когда среди развалин огромного леса, встала перед ним великая чёрная дверь. Не понятно было откуда, да только совсем как-то понятно куда. Потому что царь Сигизмунд сразу понял, что великая чёрная дверь должна быть открыта, за великой чёрной дверью был дикий, страшный и свирепый зверь.
Я не ушёл, моя маленькая, не бойся никогда. Я всегда здесь на тихом маленьком острове возле лучиков твоих солнечных глаз. Только великий океан сегодня ночью волновался не в меру. Что-то случилось, когда пробежала та лёгкая тень по твоим детски-наивным глазам. Сегодня я буду там, чтобы узнать и понять, что происходит где-то не с нами, тревожащее нас. Мы поможем им, и океан не будет так волноваться и те облака, что пришли сегодня утром, лягут дождиком слёз на наш маленький остров. Я слышу уже, как открывается тяжёлая чёрная дверь перед царём Сигизмундом, я чувствую уже боль неуспокаиваемого сердца короля. Но всё хорошо и неиссякаемо солнце твоих улыбающихся миру глаз.
***Король был счастлив, потому что у него была Маленькая Элиза. А Маленькая Элиза была счастлива просто так, и все любили её. Няни рассказывали ей добрые сказки, а королевский повар всегда сам придумывал что-то новое, вкусное и интересное, когда готовил для принцессы. Придворные забывали о своей маленькой жизни, когда бывали в гостях у принцессы. И счастлив тем был король. И только совсем лёгкая маленькая и нежная печаль жила в глазах Маленькой Элизы. Король рассказывал Маленькой Элизе о маме и как-то она понимала всё, даже если неумело говорил король. Она утешала сердце, «папа, я ведь чувствую - мама с нами всегда», тогда становилось легче и хорошо королю, только лёгкая маленькая и нежная печаль жила в глазах Маленькой Элизы. Но всё было ещё хорошо. Всё хорошо…
В тот день принцесса слушала слова кого-то из придворных, бывшего в гостях у неё, и вышивала стежками трав шёлковый платок. Совсем незаметно острый кончик стальной иглы вошёл в легко поддавшуюся нежную плоть маленького пальчика. «Папа, это была кровь?» - спросила потом Маленькая Элиза у короля. Она лежала очень бледная, обессиленная на своей широкой кровати. И тогда все уже знали, что принцесса умирает. «Да, это была кровь, доченька», - ответил ей бывший когда-то счастливым король. И, сокрушённый в своём бессмертии, король опустился у ног умирающей принцессы и заплакал слезами ребёнка от боли.
***Но ведь и мы тоже были тут не за так. Придворные ждали, они дорогу уступили мне, чужестранцу. Я вошёл просто и сказал тихо, но понятно:
- Принцесса не умрёт. Ей рано. За ней пришёл сон. Любящий уйдёт в сон с нею. Король, ты не сможешь уйти один. Тебе жить…
И я ушел, не выходя из дверей.
***Были отпущены все желавшие, но никто не ушёл из дворца. Все уснули. Королевский дворец превратился в сон. Стены не выдерживали и рушились во сне. Королевство, убаюкивая, обернулось в дремучий лес. Вместо уходящих стен королевского дворца вплёл в бурю остатки великих деревьев в остатки великих стен. И один только сторож у крепкого сна. Незыблем покой мирно спящих, неприкосновенны их сомкнутые глаза и уснувшие души, пока бродит по развалинам королевского дворца дикий страшный и свирепый зверь, отчаявшийся в боли свирепый король.
***Тяжёлая большая, чёрная дверь медленно отворилась и затворилась впустив. Чего угодно можно было ждать, только пришло нежданное. За дверью не было руин, не было свинцово-серого неба, не было больше раздиравших ветвей бурелома. А было просто светло и как-то по-утреннему хорошо в солнечных окнах большого красивого дворца. Сигизмунд стоял, остановившись на первом шаге. Здесь было хорошо как-то, прежними оставались теперь только холод и жажда, но тогда он уже научился немного забывать о них. А потом была встреча с жителями сказочного дворца, они были тихими и очень спокойными в своей жизни, все без исключения, от высших особ до последнего лакея. Они все были задумчивы и никогда не торопливы. Они не спрашивали, они отвечали и казалось, что они отвечают внимательным взглядом своих глаз. И солнечный свет был розовым и нежным, когда повстречал Сигизмунд внимательный, но трогательно весёлый взгляд принцессы. И мудрый царь почувствовал, как холодно, как покрыто льдом всё вокруг, как непередаваемо хочется пить, как горло обращается в пустыню, не выпуская даже слова уже, но как всё это ничтожно рядом с её трогательно весёлым взглядом. Надежные, прочные, на все случаи оковы падали с сердца, оставляя обнажённым самое чистое и беззащитное. Улыбнулось сердце Сигизмунда и Сигизмунд улыбнулся принцессе. «Кто вы?..», выговорилось сердцем, минуя так и не разомкнувшиеся губы. И трогательной весёлой улыбкой в ответ «Меня зовут Элиза». Не стало ничего вокруг, остался только солнечный розовый свет и она маленькая и весёлая в нём. Сигизмунд уже оправился немного от холода и жажды и теперь уже мог говорить обычно, как говорят все люди, но принцесса так и говорила, умея не произносить вслух многих и немногих слов.
- Я Сигизмунд, меня зовут царём, я шёл поэтому встретить дикого зверя, но я попал к вам, я каким-то чудом встретил вас.
«Дикого зверя?» вопрос слегка приподнятых лёгких бровей. «Дикого зверя - страшного и свирепого?».
- Да, он был за той чёрной тяжёлой дверью в дремучем лесу.
«Вы пришли в сон. Тот, кого у вас зовут диким зверем - мой отец. Только папа совсем не страшный и не свирепый. Он обыкновенный несчастный король. Он один остался жить, когда все мы ушли в сон. Он всё время ждёт и ищет мою маму, которая была его прекрасной смертью. К нему приходят иногда гости и вы, наверное, один из них. Гости всегда помогают ему, чем могут, так он говорит, тогда на время он тоже как будто уходит в сон. Только не в наш и он говорит, что в том сне он не может сколько-нибудь уменьшить боль о маме».
На маленький миг только глаза из весёлого в грусть, но на душу как плитой могильной. И к беззащитному холод, но улыбнулся тогда царь Сигизмунд.
- Тогда я, наверное, попал туда куда шёл. Я чувствую уже, что всё ближе и ближе приближаюсь к себе. И теперь я уже точно знаю, что мне нельзя убить дикого зверя.
И снова живой по-детски весёлый взгляд. «А вообще-то у нас здесь хорошо. Вам понравится, вот увидите. У нас тут почти не бывает ночи и придворные, они, знаете, такие все замечательные, они все сами согласились и ушли в мой сон вместе со мной. Только они не спрашивают ничего, наверное, потому что всё знают, но они могут рассказывать очень много интересного». И вдруг откуда-то из глубокого далека, из затаённого вопросом в испуганных глазах ребёнка: «А вы не уйдёте от нас через год?».
- Нет! - спокойно и твёрдо ответил тогда не по годам мудрый царь Сигизмунд. И успокаивающийся, словно прижимающийся щекой взгляд прекрасной принцессы.
- Я не уйду никогда, - сказал царь Сигизмунд. - Только почему вы сказали «через год»?
«Ровно через год от нас уходили все наши редкие гости. Я ещё ни разу не слышала такого сильного слова «нет».
Они сидели уже за большим, утопающим в блюдах столом и встрепенувшийся вопрос в распахнутых больших глазах «Мы заболтались с вами, вы верно голодны с дороги? Вы кушайте, пожалуйста, пока, а я позову моего старого учителя, он вообще кажется знает больше всех. Он всё объяснит вам».
Старый учитель был мудр и как все здесь очень спокоен. В чёрной мантии пришёл он, сел в глубокое чёрное кресло и долгим взглядом смотрел в одну далёкую, понятную только ему точку. Он очень похож был на старого верного друга Добрыню и Сигизмунд чувствовал, как глубокий покой исходит в душу от этого задумчивого взгляда. Спокойно и очень размеренно говорил старый учитель обо всем, что было уже и не вернётся никогда в это сказочное королевство.
«…Всё очень просто, - заканчивал старый учитель, - вам предстоит прожить с нами ровно год, потому что год в королевстве нашего сна равен дню вашего царства. Будет последний день ваш в нашем сне и последний вопрос последнего дня. Вслед за вашим ответом последует ваш уход, и вы навсегда забудете о нас. За плечами останется чёрная тяжёлая дверь и цель вашего прихода - загнанный и убитый зверь».
- А вы? - не сходящая тяжесть с души. - Что будет с вами?
«Всё будет также», ответом неподвижных далёкое видящих глаз. «Мы будем спать. Король получит возможность временного беспокойного сна, а мы будем жить во сне его и нашей общей тоской».
Устало поднялся старый учитель и покинул, оставив наедине их завороженные сердца. Тогда только один встревоженный вопрос затрепетавших в ужасе глаз «Ведь ты не уйдёшь? Правда? Да?» И в ответ твёрдое, ничем уже непоколебимое «Да!».
***Год в королевстве сна, день в царстве людей, время уходит, как песок, с одинаковой скоростью. Только с каждым днём в королевстве сна сильней мучит холод им жажда. И всё есть, всё хорошо, но заслоняют собой всё холод и жажда. В последние дни уходящего года сна Сигизмунд ощущал уже только одни бесчисленные раздирающие иглы холода и плотную завесу неутолимой жажды. Но у него была она, маленькая любимая принцесса Элиза и холод и жажда были всё также ничтожны, как в первый день года сна, подарившего ему Маленькую Элизу.
И настал последний день года сна, когда все придворные собрались в огромном тронном зале, и пришёл старый несчастный король, и пришло время последнего вопроса.