И настал последний день года сна, когда все придворные собрались в огромном тронном зале, и пришёл старый несчастный король, и пришло время последнего вопроса.
Многие глаза, затихшие и спокойные, смотрели на короля, возвысившегося на троне. Сигизмунд стоял у подножия трона и смотрел в уставшие от жизни глаза старика, в глаза уставшего жить дикого зверя.
И громом поднебесным, расколовшим всё до последнего, раздался тогда последний вопрос:
- Да ведь смерть же это твоя! Любишь ли ты её?
Заболело, заволокло, застоналось сердцем и кто-то маленький заметался внутри «Как же так - смерть!». Но ответ был спокоен, тише малыш, ответ был спокоен и известен уже давно, всем и всегда:
- Да, я люблю её.
***- Ну и что ты наделал? - весело спросил молодой король. - Помрёшь ведь теперь.
- Не знаю, - ответил царь Сигизмунд, сжимая в руке ладошку Маленькой Элизы. - Я жил затем.
А больше не было сна. Пробуждение захватило как-то всех и сразу. И лес стал королевством и бурелом - стенами прекрасного дворца.
- И правильно не знаешь, - сказал тогда помолодевший от счастья король. - Ты сумел освободить меня от моей вечности, я теперь дорогу знаю. Я ухожу к той, которую так долго я звал и искал, она ждёт меня. А для вас у меня всё равно от вечности кусочек остался, на двоих оно надолго хватит.
И счастливый король ушёл тогда к своей возлюбленной прекрасной смерти.
А Сигизмунд и Маленькая Элиза долго ещё видели его, уходившего в лучи утреннего, занимавшего собою всё, солнца.
***Ну вот и всё, теперь тих и спокоен наш необъятный, огромный, мудрый океан. Мы всегда вместе на маленьком тихом острове в далёком уголке океана. Успокоенные, нетревожащиеся больше чистые глаза детской радости устали немножко. Всё хорошо и певшие нам птицы улетают вслед уходящему солнышку. Всё хорошо и затихают в шорохе изумрудные травы. Всё хорошо и успокаиваются лёгкие ветры в вершинах деревьев. И ничто пусть сегодня уже не потревожит твой маленький безмятежный и искренний сон.
Стон (Маленькое солнышко)
В очень далёкой, так никем и не увиденной, стране жил старик.
Страна была солнечна и прекрасна и только в уголке одном под густыми кронами деревьев среди вечных вздыхающих в грусти болот хранился непроницаемый мрак. Страна была счастлива и изумрудна, а в тьме непроходимой стояла избушка древняя и в избушке древней жил старик.
И в весёлом хрустале рек о чём-то мудро молчали серебряные рыбы, и в травах плутали озолочённые тела змей, звери осторожно постигали взглядом высокий полёт возлесолнечных птиц, и очень давно уже не умирая жил старик.
***Маленькая безумная девочка нелепо и беспомощно улыбнулась невоспринимающе-глупыми лучиками глаз навстречу устремлённому к ярко выраженной своей цели выстрелу.
***В подвалах не бывает жить счастье, в подвалах темно и тяжело, в подвалах, в никем не достижимой глубине земной.
За стены сырые, шершавые в непроглядной тьме, царапалось на ощупь непонятное для никого чудовище. Мощь и сила его рвались бы в через неосильную темь, да изглатывались, изматывались, лишь медленным означаясь на ощупь продвижением вдоль сырых шершавых стен оставались.
Из тьмы непроглядной в освещённый неведомо чем сиреневый полумрак, где различимо уже по-прежнему неясное всё. Не бойтесь. Теперь он с вами…
***Сиреневый полумрак вывел из тьмы и оставил среди людей непонятное неведомое чудовище. И непонятное вселило в людей оно ужас. В солнечные жилища людей внесло непокой. Забрало у погрязших в мире уверенность в завтрашнем восходе солнца. У людей появился враг…
***Первый гость сиреневого подземелья был случаен, но он не вернулся к где-то ожидавшим его людям и гости стали правилом. По одному и не по одному, реже или чаще в сиреневый полумрак входили всё более бесполезно вооружённые люди. Обратно не выходил никто.
***- Наверное, вы изменились за так много много много лет?? Нет…
***Я наблюдал порядок, я приводил людей. Они больше не нужны позабывшие…
Но за мной лишь порядок, а свобода выбора была за ними. Зачем они брали ненужное, пустое для них знание? Ведь в этом знании не было всегда искомой ими силы… Пытался объяснить – не слушали, пытался убедить – не верили. Они спешили зачем-то все… Все брали. Всем приходилось раздавать. Так тут уж не обессудь, что домой не вернулся, если сам спускал курок тщательно наведённого в собственный лоб всё более и более совершенного оружия… Всё более и более бесполезного оружия…
***Легенда о неведомом облетела все обители живших людей. Легенда о непобедимом встревожила, надорвала, исковеркала порядок. Раньше бы примирилось, раньше бы позабылось, а вот только не в этот раз. И люди теперь были – целое, одно. И безумие теперь охватило слишком быстро, слишком властно, слишком всех…
***Я знал, я всегда знал… не видел никогда, ну и что… всё равно знал… не рассказал бы, не объяснил, но знал… ну и что, что всегда в подвалах… работа такая… какая никакая, а работа… моя… темно всегда, иногда тяжело… всю жизнь, сколько себя помню в тёмных и полутёмных подвалах моя маленькая работа… ну и что, что темно, я всё равно знал… всегда знал… и поэтому, наверное, я никогда не чувствовал, что я был один… я работал и было темно… и иногда было трудно… но я работал и я всегда знал… как бы не было трудно и что бы не случалось – знал… глубокими самыми дальними сумерками уголков своей души всегда чувствовал, знал непостижимое существование где-то очень далеко в не моём мире прекрасного светлого солнечного рассвета…
***Тогда я, как обычно, шёл по своим далёким от всего тёмным переходам глубоких подземелий. Всё было обычно, мелкие неисправности, дежурный обход, работа где на ощупь, где на слух, пока не приходит время обедать или спать. Обед со мной, кушать можно в любом из тёмных удобных уголков, а спать я всегда старался возвращаться домой. Дома всегда тепло, даже если в другие мои подвалы откуда-то сверху пробирался холод. И сухо всегда и тепло. Да, конечно , приходилось иногда по работе уходить далеко или очень далеко. Так что приходилось обедать и спать там, где сможешь найти себе место. Иногда несколько раз, иногда много раз приходилось ночевать не дома. Но я возвращался, я возвращался обязательно, всегда возвращался в свой дом. И, наверное, даже не потому что там всегда было тепло и сухо, тёплые и сухие подвалы я встречал и другие при своей работе, а скорее потому, что это был мой дом. И ещё, обязательно, потому, что в моём доме у меня была свеча.
***Маленький огарок… самая настоящая свеча… самая больше, чем настоящая свеча… потому, что она была всегда, и до меня была и со мной всегда и после меня всё равно будет… Моя маленькая, почти незаметная свечка горела тихим огоньком, когда наступал вечер, когда каждый день обязательно наступал вечер…
***…И шёл-то, как обычно, да вывернуло всё не так. Перевернуло всё. И ещё как обычно, да повело уже тогда коридорами нахоженными в невозвратимое…
…Уже к вечеру ближе, когда уже возвращаться почти… маленькая неполадка… так ерунда какая-то… задержусь, конечно, ну ничего, доделаю быстренько и домой… да только вот как-то не случилось… домой просто сигнал пришёл очень срочный об удалённой аварии… у меня с собой всё… на несколько дней пути… да и вряд ли, чтобы слишком далеко… прийдётся, конечно, переночевать где выберется, да утром уж справлюсь, в крайнем случае – днём, к вечеру следующему вернусь… да только вот обернулось как-то, что ни днём, ни вечером, ни другим днём и не другим вечером, ни через много дней и вечеров… безумием моим обернулось в никогда… никогда… никогда… невозвратимое…
***Плачет зайка серенький по углам
Не плачь моё солнышко – я без ран…
Ранки подзажили – не каплет кровь
Слушай мою сказочку про любовь
***Я и пошёл тогда… недалеко переночевал и пошёл… Шёл-шёл, шёл-шёл следующим… днём… сигнал всё не умолкал… а я шёл и всё никак не мог дойти. И на потом день тоже так, я иду, сигнал всё ближе как будто бы… всё время ближе и ближе… а дойти ну никак… И я ночевал где попало… это ничего, конечно, только у меня покушать с собой становилось всё меньше и меньше… да и это ничего, я в дороге обычно немного кушал, не работаешь, идёшь только, оно много и не надо… только потом я со счёта ночей сбился… Как-то так случилось, что сбился… Со мной так не было никогда… чтобы сбился… я внимательно всегда считал, а тут сбился… Это всё сигнал мой был об аварии… Он не умолкал даже никогда… ну это-то как обычно… только вот… я даже… мне как самому чувствовалось… чувствовалось далёкое… далёкое и очень сильное больно… Так не было никогда, я знал работу… аварии есть и страшно и темно… даже есть аварии насмерть… но так не было никогда… Поэтому, наверное, со счёта я сбился… перестал знать счёт ночам и только шёл к всё приближавшемуся в недостижимости своей сигналу… Я очень тогда забылся… иногда мне даже казалось, что меня нет уже… шёл, шёл и шёл и кушать забывал, иногда даже спать, а шёл всё не знаю даже силы-то у меня откуда находились… Их меньше конечно становилось, меньше, меньше, потом совсем мало, а я шёл всё по моим каменным тропинкам и шёл… С начала ноги спотыкались и руки не хотели за стены держаться, а потом уже я полз… Я полз потом долго, так долго, что мне показалось, что это всегда… Когда я шёл по коридорам, это всё капельки были в сравнении с величиной моего лежачего пути… сигнал становился всё ближе… это главное… а я не знал сколько я когда-то прошёл и прополз…
Научился плакать маленький мой
Маленький я возвращаюсь домой
***…Дошёл всё-таки я… дошёл… Дополз, конечно, вернее, если правильно, но всё равно… Я тогда не помнил почти уже ничего… только я сигнал тот ни на мгновение не мог забыть… больно… не мог… Сил не было тогда уже… почти… совсем… я ведь аварию, даже малую самую, не смог бы уладить ведь… а аварии не было… была она…
***Откуда столько счастья в мой маленький кармашек…
Букетиков из звёздочек и беленьких ромашек…
***Чудовище кричало перед каждым выстрелом. Творение подземной темноты, оно кричало каждый раз, когда человеческое оружие наводилось в него и приступало к своей работе. Кричало оно негромко иногда, иногда громче и больнее, но крик его не мог бы покинуть, даже при всей своей пронзительности, стен глубоких коридоров подземного мрака. А люди слышали, все и каждый раз слышали его крик. С каждым разом будто больней и громче отдавалось в людях, так, что чуть ли не понимать стали. Чуть ли не осилили смысл пронзительного до боли «не надо!..». А только сильнее в людях, в мыслях, в силе своей жило их человеческое «надо!».
***…Она только плакала в этом большом, просторном и, наверное, очень глубоком подвале… Сидела на холодном, каменно-сыром полу и плакала уронив голову на коленки… Было не темно, нет, я такого не видел никогда, но там был сиреневый полусвет, он не тёплый был, но мне почему-то с того времени всегда тепло от него… Я потом только понял откуда, это с ней всегда был этот сиреневый полусвет…
***Большой, видимо очень сильный, серьёзный глазами змей аккуратно обогнул коридором лежавшее без сил моё тело… Кованный, очень тяжёлый сапог, искалечил мне спину, выжав из груди тяжёлый, но очень неслышный стон… мне… всё… равно… Человек наводил оружие, человек, видимо, был слеп… Оружие прицелом не в меня и не в змея… как же так-то… рехнулись вы там наверху что ли… ведь… …э-э-эх… я цеплялся руками за его сапоги… червем раздавленным пытался удержать… ртом раззевался ища в себе крик… шёпотом бился о сырые стены… не надо!.. выстрел ответил мне коротко, ярко и оглушительно «надо!!!»
***…Человека не было… бред наверное… но какой-то очень страшный, очень неправильный это был кошмар… и спина… спина что-то болит… я тронуться с места только хотел, пошевелился лишь чуть… и очнулся потом не совсем скоро… спину тревожить нельзя оказалось было. И я замер. Чтобы не так больно замер. Глаза у меня живые только остались. Я смотрел ими в глубокий непроницаемый туман и чувствовал, как сам в тумане растворяюсь спокойно, тихо и быстрее всё…
***…Сигнал мой… сигнал мой и спас… тою же силой неодолимой, что вёл меня за собой, спас… ещё раз… ещё… я услышал его ещё раз… совсем тихо… совсем слабо… совсем понятно… плач…
…Её тихий, жалобный плач… стены там сырые!… и пол тоже!… холодно ведь кругом!!!… туман сдёрнуло… тумана не стало… я… ещё живой… я смогу… я ещё тёплый… согреть… сейчас вот только…
***Кто там стонет за окошком?..
Почему притихла кошка?..
***Он совсем больной, ему больно от каждого движения, ему больно даже дышать. Помоги мне большой мой мудрый змей, ему очень тяжело, ему очень больно. Он может не дожить до рассвета, но тогда перестанет всё. Он же шёл к нам с теплом. Помочь, наверное, шёл. А ему больно теперь и тяжело очень. Сохрани его силой своей, мудрый змей. Когда где-то наверху далеко появится солнце, ему надо будет жить вместе с нами. Нельзя уйти ему, он единственный.
***…Тогда утро настало. Я это всегда знал, когда наставало утро, хоть и у нас всегда всё оставалось также, у нас же света не было, а утро когда наставало, я всегда знал. А тогда утро было необычное, светлое и красивое. Я не вспомнил тогда себя, меня не было во мне, было только очень ясное, светлое и красивое утро. И в нём, в светлом и красивом была она.
Она не плакала, она улыбалась мне в тихом сиреневом полусвете и полусвет радовался и переливался, то ли светлому и красивому где-то далеко рассвету, то ли её счастливой улыбке.
А мне то и не надо было ничего больше. Спокоен я стал, тих и счастлив. Спокойно, тихо и счастливо улыбнулся только в ответ ей и уходил медленно, плавно погружался в самые глубокие, самые тёмные подземелья, возможно даже на самое глубокое дно…
***Он был какой-то не такой как все. Он остановил черёд людей. Я не приводил его, он сам пришёл. И не пришёл даже, а приполз что ли. И не заметил его вначале. Темно здесь у нас и в коридорах много препятствий. Помню только жаром тепла обдало тогда у самого входа. Да было то вроде не до того. Спешил я. Человек гнался за мной тогда опять. Мне не страшны люди, да вот только покалечил человек тогда в своей глупой погоне его. Топал сапогами неразумно, всё кого-то победить хотел, вот и победил… набедил…
Человек, как всегда, ушёл сам, тщательно наведя себе в лоб свой дурацкий закон. Познал, как всегда, спустив курок, искомое… Зачем же он только наследил так неразумно… Взял, да и оставил после себя след на земле… След на его искалеченной сапогом спине… А он ведь и так был очень слаб… Он еле дополз до нас… Тот, который остановил черёд людей.
***Она перестала плакать, подняла мокрое в слезах лицо, спросила… кто там… там больно кому-то… не нам… Я верной силой обернулся… узнал кто…
Он лежал вжатый в сырой пол… рядом сумка… с инструментами какими-то… а у него уже не было чувств и почти никаких признаков жизни… тёплый… он… был… ещё… только…
Как смог обернул… как смог доставил… как смог уложил… где у нас потеплей, помягче и поровнее…
А она увидела… она почувствовала… тоске её и… не стало предела… И я почувствовал тогда, что такое живая боль…
***Всю ночь было больно и страшно… очень… мне… Я знаю порядок, слишком хорошо знаю порядок, я знаю наступящее всё. И той ночью я видел наступящее, корчами жившее во мне и забыл всё, кроме острой яркой боли.
Он лежал последними порывами жизни под её не просыхающими над ним глазами, а она рвалась безумием горя и обращалась ко мне, помочь звала, несотворимое сотворить…
…Сотворить бы несотворимое… нет силы такой… силён я был… всегда был силён я… порядок сильнее… Всего сильней мог быть… не сильней порядка… Порядок не осилишь… силой не повернёшь…
…Отрывало наступящее кусочки жизни от него.. Наступящее нас готовило… готовило к утру… к утру окаймлённому рамкой вечных уже после того ночей…
***…Но её слёзы… обернут пеплом… камень любой… но ведь был же и я в силе своей непостижим когда-то… я… смогу… всё…
Взглядом своим холодным… немигающе цели́л… всё… что… смогу… а… она… до боли… до навзрыд… до преодолимости… всего…
И я ж ведь… когда-то… мог… всё нипочем… перед одной маленькой слезинкой…
Це́лил немигающе… цели́л… не отпускал вырывающееся уйти в бездну… всё нипочём…
К утру… к последней её слезинке… отступило наступящее, не наступив так и…
Несокрушаемый порядок пробормотал что-то, погладил отвернувшись зачем-то себя по глазам и ушёл оставив нам только спокойное время…
***Тем утром он открыл глаза и она улыбнулась… а он в ответ улыбнулся и заснул, истратив улыбкой слабые силы…
А она посмотрела на меня с очень сильной, невыразимой какой-то благодарностью… А я то и ни при чём был… у меня никогда не было сил выше порядка… я чем мог… она сама всё… и порядок оказался с душой… вот они и спасли его.
Он долго потом жил лёжа, как я… он потом только стал шевелиться…потом только стал учиться ползать… и совсем уже очень потом стал пытаться ходить…
***Он выжил. Она больше не плакала… она не плакала больше… больше даже это было, чем несотворимое сотворённое…
Ведь она плакала почти всегда… всегда почти… всегда больно… особенно больно, когда приходили эти непонимающие сами себя люди… над каждым из них плакала… а я ничего не мог поделать… ни с ними… ни с ней… ни с собой…
…Первый встретился в далёких тёмных развалинах. Он ещё не нёс с собой ничего кроме страха. Тем страхом сам себя и погубил. Я увидел его первым, не напугав уйти хотел, да заметил он меня и за мной в коридор вполз. А когда карманным своим светом долюбопытствовался. Сердце-то его всего страха и не вместило…
потом уже стали приходить без случайности, взяв с собой помимо обязательного страха своё глупое оружие. И кто уж страх выдерживал, так оружием-то обязательно себя добивал, получая ответ на своё бессмысленное зачем всё. Очень метко умели целиться в собственное себя…
***- Я ждала тебя всегда… и когда плакала ждала… и когда полегче было ждала… мне тяжело было без тебя… мой сильный мудрый змей берёг меня, он уходил далеко, но возвращался обязательно, утешал как мог и мы ждали, когда ты прийдёшь… Мне было холодно и страшно здесь без тебя, пока ты шёл… И так холодно и страшно, а ещё эти бедные несчастные люди, которые всё время зачем-то хотели убивать…каждый раз, когда они приходили, мне было особенно больно и тяжело… Здесь нельзя убивать… здесь тихо очень… у нас… Змей говорил им своими глазами о том… никак нельзя… никого… кроме… кроме себя… Змей объяснял это… а они стреляли… стреляли всё-таки… их… больше… нет… стрелявших… они все… погибли… а мы были здесь в холоде и боли