Вы оголтелая, злая и очень нехорошая хуйня. На вас смотреть больно глазам, глаза не выдерживают такого количества мелко дрожащей тошноты.
Но мы уже близко. Мы выручим. И если не научим достойно умирать, то хотя бы прервём вашу затянувшуюся сыто-трусливую агонию.
***На игрушечной железной дороге горел поезд. Вагон очень наполненный детьми горел быстро. Очень. Они проснулись все от страха и им теперь было больно. Совсем недолго они хотели плакать, как обыкновенные игрушки, но это была слишком несправедливая для них вселенная и поэтому их голос стал одним большим очень острым криком. Который поднимался высоко высоко, очень высоко, к нему… Чтобы он знал. И уже там далеко над его глупыми облаками превращался в тихий и для него безумящий вой…
Он не был к тому времени больше всемогущим и доктор давно уже запретил ему творить чудеса. Но только вот чего не смог запретить доктор…
Он тогда пошёл себе тихо прямо по воздуху. Времени было много потому что у него застыл в ухах детский маленький общий крик. Пришёл вниз и спрятался. Спрятался спрятался спрятался от самого себя. В самую сокровенную глубину детского горящего вагончика. Крик нарастая, влился и влился, полностью в одного него, и тогда он умер…
***прыгали зайчики весной по полянке наполненной слёз
а один мохнатик был совершенно сам по себе обрадованным, так что даже не все понимали – чего это он, прыгал как куська кака и зайчатки вокруг конечно него
солнечная полянка и рядом кружок выстроившихся бойцов за непременное выживание в виде котят, медвежат и маленьких задумчивых верблюжонков
а ещё у кошки один раз были щенки от большой белой медведицы, они выросли потом и им мамка была не то что по пояс, а совсем крохотулька какая-то они её берегли тогда – большие белые получившиеся у неё медведи…
на полянке было жить – весело.
***Прыгать по крошечным тюльпанам этой вселенной было занятием не из простых. К тому же возможность выжить предоставлялась далеко не всем желающим и попутный ветер часто уносил с собой лёгких окрылённых эльфов и жизни. Но скоро пошёл необходимый вжавший всё в землю дождь и стало полегче.
Толком не выжившим – всё не беда
Они ходят как обречённые на разбивание фарфоровые слоники
И не пытаются думать вечность
Может быть им повезло
А может быть это такая игра –
В прятки от всех сразу
И ещё – они были бы ласковые
Да вот только их просто нет.
Такой танк ещё был смешной
Ненужный никому
Потому что кончилась война
Он стоял засыпанный наполовину песком
И землёй
И на него приходили играть птицы и дети
Танк думал что теперь наверное спит
И не переживал
А дети лепили на его задраенных люках пасочки
И угощали не понимавших их птиц
***Он смеялся от всей большой своей души, когда в тот раз был человеком. Только держал себя за голову и не мог вспомнить. Отчего так одиноко называется вселенная. А это просто дело было к утру.
Он посмеялся, посмеялся и потихоньку перестал. Потом распахнул позади огромные свои крылья, и тогда громко от боли во сне закричал
***Хорошо, что доктор был рядом совсем – дежурил просто в эту кромешную ночь. И выручил.
Доктор прибежал растрёпанный с дежурного своего полусна в коридоре на лавочке. Прибежал и спросил быстро-быстро так: «Что? что?..».
Его это выручило. Он не разбился во сне. Проснулся и всё. И лежал с открытыми глазами, застывшими как сверкающая слезами сталь, в потолок. Доктор вогнал в него контузящий сознание аминозин.
И он потом, когда пришёл в себя, и не совсем находил место от боли, – не обижался всё-таки на доктора. Потому что если бы не тогда доктор, то он мог бы умереть от тоски.
***Средневековый философ достигший ума
Сошедший с него и больше не нужный
Забытый в пыли – обещал нам сегодня рассвет
А из нас рвётся к небу музыка
***Почти невменяемые мы выбираемся ночью на божий свет
И не пустить нас может
Только
Мать сыра земля
Нескладушки-ладушки по зиме весной
Босиком по инею
Мальчик не живой
Как из нас по капелькам
Вытекает кровь
Посмотри немножечко глазки нам прикрой
Из далёка небушка по нам всем тоска
Больше мы не нужные – ручки из песка
Глазки из водички
Светлых озёр дня
А ты тоже сможешь же не убить меня?..
***По закату ходит дрёма
И велит всем умирать
Тех кто не послушает – будет убивать
Он немилосерден к нам
Детям и старикам
Плёткой чёрных звёздочек
По больным вискам
Мы его не слушаем – нам больней всего
Самые родимые добрые его
***Это не слёзы были красные, это закат был обезумленный кровью из всех его внутренних пор. Из всех пор его совести, из всех пор его исходившейся в муках совести. Может это такое неведомое никому больно, но закат умирал терзая надрезами своих глаз горизонт и окончательно с ним отчаявшееся небо. От радости по колено в крови стояли когда-то беспросветно добрые деревья. Песок катил в волнах опустевающего внутри ветра мёртвые, но двигающиеся и двигающиеся, уже непонятно зачем, песчинки. У заката стёртые до крови глаза, так что это совсем были не слезы…
***Коготки по горлышку
Детскому скребут
Это сера кошенька
Мы погибли тут
Смотри малыш – это земля на которой мы с тобой жили и умерли
Им было всё равно кого из нас выследить
Нам было всё равно за что простить их
Только могилки у нас росточком не сходятся и этого
Я им не прощу!
***В нас влетели пули удивились и взорвались
Ласковая добрая среди вас нам жисть
Тенью обесточенной наши протянутые к вам руки
Вы может быть и спите а мы умираем
Нам это совсем всё равно а вам немного больно будет просыпаться
Это ничего – это как ручеёк
***Малейшее движение души отзывается острой режущей болью и мог бы – не шевелился бы. Только не мог.
В том лесу зверёныши и лепестки. Маленькие ёжики и ветерки. Звёзды из золотых разноцветных лучиков по ночам. И доктор Айболит весело болтает ногами на большой крепкой ветке. «Так лечат мартышек», подумал он и спросил у доктора сколько же теперь будет времени.
- Времени теперь будет достаточно, - весело болтая ногами сказал доктор Айболит. - Подожди, я сейчас.
Поклал мартышонка аккуратно и бережно в его гнездо и спустился на землю.
- Там впереди лето, - предупредил доктор и он согласился.
***Это обязательно будет – солнце!
В саму полночь тяжело и немного тошно
Дышать
Хочется лечь умереть и лежать
Потому что определено почти наверняка
Что ведь солнца утром не будет
Потому что ведь сейчас душно так
И темно
Ничего мои маленькие
Это оно всё поровну всё равно оно обязательно будет
А это пройдёт
И вдохновение полночи останется только лишь его испытавшим
А оно обязательно будет – утро
И такое лёгкое светлое чистое всем
Солнце
Что даже может быть
Не сразу как-то поверится!!!
***Баловался котенька собственным хвостом
Вот и не узнал никто что было потом
Ёжики косматые по небу к реке
Тучки косолапые спрячут в лепестке
Позабыты тропаньки ёлкины дела
Для чего-то в гости к нам смертушка пришла
Она очень добрая и красивая как только бывает для нас
Вкруг неё мы прыгали от недобрых вас
Ёжики смеялися никто не болел
Даже зайка маленький стал ужасно смел
Мы ушли в открытый космос земли открывать
Ёжики смеялися никто не болел
Даже зайка маленький стал ужасно смел
Мы ушли в открытый космос земли открывать
А вы здесь осталися – вас не стали брать!
***По лугам по пятнышкам
Солнышка в лесу
По карманам зайчики -
Счастье на весу
Из-за ёлок ёжиков разные глаза
По глазам от радости всяки чудеса
Пальцы в обнимку с кармашками
С из оттуда зайчики глазками-распашками
Ёжики-тревожики не нужны
Здесь тепло и ласково
Здесь смешные сны
Здесь не знают ёжики куда себя деть
Здесь сидит с корзиночкой старенький медведь
Здесь от счастья уши всех – прямо лопухи
Здесь у всех солнышко рассыпано прямо горстями по глазам
***Этот вечер выдался тихим и совершенно сухим.
Поэтому он вышел из легко раскрывшегося навстречу его вечерней прогулке окна и пошёл в лес по воздуху, чтобы не сильно много терять времени. По дороге он любовался теплом наверное уже совсем летнего заката из оранжевых добрых лучей и в лесу его встретили мишики. Они ходили себе иногда ползая по веткам могучей, уложенной для них буреломом, сосны и делали вид, что не хотят совершенно спать и гуляют здесь совершенно случайно. Он хитро улыбнулся на них в солнце вечера и не стал уже отправлять спать их, раз уж такие непоседы.
Он присел на камушек тихо у сосны и солнышко потихоньку опустилось за горизонт. Певчие птички додумали свои разные лёгкие песенки и складывались в клубочки уже уютные мягкие в гнёздышках – наблюдать тёплые сны. А сны начинали уже потихоньку приходить в укладавшийся лес. Он смотрел и смотрел на зелёные лепестки деревьев махавшие лапками на фоне переливающегося в ночь неба. Смотрел и смотрел. Как наступала волшебная непередаваемая почти ночная пора. Потому что приходили потихоньку сны мишики на ветках доброй сосны превращались себе в не совсем даже понятное.
- Что это вы? – спросил на всякий случай у них он. И улыбнулся по-тихому потому что же - сны.
- Ничего себе! – подумал только в ответ ему самый малой, чуть ещё немного замешкавшийся мишук. – Превращаемся и превращаемся…
«Тоже мне», улыбался он на них тогда про себя «загадочные!».
Теперь они назывались волооками и были похожи на больших чёрных бабочек. С грустными глазами они собирались бродить по лесам останавливая и вопрошая ночных путников. В наступившей ночной почти ощутимой тишине было видно как они выстраивались в свой горестный порядок в чёрном из-за них ещё больше воздухе готовясь уйти в далёкий и трудный поход. Но тут пришла маленькая зелёная днём мартышка Шандора и вся грандиозная горестная идиллия была бесцеремоннейшим образом разрушена. Видимо маленькая зелёная днём мартышка Шандора не приспособлена была понимать для чего нужно бродить по ночам в лесу с грустными глазами, поэтому она потянула за малый хвост торчавший из крайней тёмной бабочки-волоока, не обращая ни малейшего внимания на построение и горестный порядок. Она хотела играть с малым мишуком.
Колоссальная затея распалась, волооки не пошли никуда, а расселись на ветках вокруг него говоря своё таинственное «гу…». Только малый мишук не устоял таки и согласился играть с маленькой зелёной днём мартышкой Шандорой, но превращаться обратно не стал и очень гордился своей новой одёжкой перед малышнёй.
Тем временем высыпали звёзды – столько сколько угодно, а потом, потом ещё показался лёгкий невесомый ещё почти лучик восходящего месяца. «Светло будет», подумал он и волооки согласились все «гу-у…».
- Чего «гу-у»? – спросил он.
- Гу,- сказал самый большой волоок.
- Понятно, – сказал он.
***Горит и кружится планета
Над нашей Родиною дым
Из нас до рассвета доживёт почти никто
Но мы рады будем
И тому что хоть кто-то остался
Протянутые к солнцу руки
Пробегут потом ладошками по глазам
Кто останется – похоронит не выживших
И опять уйдёт строить всем – счастье
Мы творили этот мир когда он был ещё совсем маленьким
Мы не побоимся ответить за него и теперь когда он ворочается в болевых муках неуклюжим подростком
Нам ведь всё равно – мы бессмертные
А без него нам грустно
А его нам – любить
***Ночь получилась душистая и смешна. Пахло ночными фиалками и резедой. «Интересно, а как пахнет резеда», подумал он. «Нормально пахнет», подумали ему в ответ волооки, «не слышишь, что ли».
- А это точно резеда? – попытался он уяснить окончательно.
- Точно, - ответил самый большой, хотя выглядело это опять таки как обычное «гу!».
Тем временем звёзды в небе потихоньку превратились в цветные карамельки и надо было спешить. Он пособрался с силами и огляделся вокруг.
- Лиссс! – крикнул он громко и встрепенул всю исторически сложившуюся к тому времени ночную тишь.
События последовали в примерно следующем порядке: лиссс не услышал; тёмные вековые ели попригнуло, но выпрямило потом; трусишка зайка серенький прекратил скакать и с интересом посмотрел кто это там; одна знакомая капелька, образовавшаяся ещё во время утренней росы задрожала на далёком листике.
- Чего лиссс? – поинтересовался по приятельски самый большой и остальные волооки обернулись к ним: «гу-у».
- Ничего, - необрадованно пояснил он своим тёмным товарищам. – Спит ещё!
Но лиссс уже не спал. А пробирался надёжными тропами в одному ему ведомый край. И серьёзно был разочарован, когда встретил в одному ему ведомом краю уже всех собравшихся. Первооткрытие не удалось. Но он недолго по поводу переживал, а высунул голову из-за сосны и тихонько по-лисссичьи гавкнул.
Волооки осыпались горстями на землю. От неожиданности, а он сказал:
- Опаздываешь!
- Не сердись, - сказал тихо лиссс. – Я может грибы собирал. И ягодку!
- Одну? – уточнил он.
- Что одну? – не понял по простоте лиссс.
- Ягодку. Одну собирал?
- Одну…
- А грибы?
- А грибы все! – вздохнул по ночному печально лиссс.
- Собрал? – спросила с ветки маленькая зелёная днём мартышка Шандора.
- Да нет их там. И не видно ничего. Ночь всё-таки.
- Ладно, - сказал тогда он. – Пора скоро. На подпрыг пойдём.
Команда была в сборе.
***Активизатором следствия ваших молитв
Страх впускает крепкие корни в ваши мягкие добрые до того сердца
И не совсем может понять почему вы так настойчиво сопротивляетесь
Так чего же вы тогда ведь хотели?
Первый художник сошёл с ума говорят, когда узнал что в палитре кроме белого есть ещё и чёрный
Это ничего, от этого он не перестал быть художником и говорят ещё красиво получается
Только в особо радостные и красивые моменты своего творчества он по-прежнему без ума
И уж совершенно доктор противопоказал ему – бояться
Он и как мог… - слушался
И пить молоко по утрам
Он слушался
***Он (потерянный у сам себя):
– А у них какие-то не чеховские доктора, а злые – мериканские, они улыбаются, а у них в глазах эсэсовские повязки, и если меня переведут вдруг к ним – я буду очень… обиженный!
Добрая юная нянечка (устало и с распахнутыми навстречу солнцу глазами):
– Не обращайте ради Бога внимания, он всегда когда боится чего-нибудь – псих.
Голос из собрания Сочувствующих Идиотов:
– Нет! Он – добрый ребёнок!
Он:
– А вы, мышкины львы, молчите, потому что вы добрые – вам некогда меня защищать. Назначаю вас воспитателями и директорами для зверушек детских садов!
***Волооки были по необычному серьёзны по ночам. И внимательно следили за каждым движением, но думать категорически не соглашались и не допускали проблесков мысли в свои непроходимо дремучие головы. Но с виду были очень задумчивы, за что неизменно уважались в лесу. Особенно запоздалыми ночными путниками.
С видом серьёзным и очень очень вдумчивым поднимались волооки тёмными ночными тучками к небу во главе всей процессии.
На волооках серьёзность и видимость мысли в процессии заканчивалась. Лиссс летел несолидно – почесывал за ухом лапкой и предлагал наловить астероидов в ближайшем поясе. Захваченные на всякий пожарный ёжики веселились от души над всем намечавшимся проектом. А маленькая зелёная днём мартышка Шандора держала за хвост малого волоока-мишука и из солидарности делала умное и серьёзное выражение лица. От её собственно серьёзности вся воздушная эскадра и приобретала вид, от которого на земле бы, наверное, рассвело раньше, если бы их было видно с земли.