— Вы вышли за него, потому что не хотели его обижать?
— Да, и ушла от него ровно поэтому же.
Он все взвесил, затем кивнул:
— Ну да, очень логично.
— Если бы я тогда остановилась и как следует все обдумала, то нашла бы другой выход. Проще и лучше.
— Это как стоять на мосту.
— Именно. — Я гоняла вилкой еду по тарелке. — Я его любила, честно. Но у меня есть своя теория насчет любви: какая она ни будь крепкая, а все равно не может длиться вечно.
Он помолчал. Мы оба съели по кусочку, потом он не выдержал и бросил вилку на тарелку.
— Я сдаюсь. — Он поднял руки вверх. — Больше не могу. Пожалуйста, можно мне больше не есть?
— Конечно. — С облегчением я тоже отложила вилку и нож. — Господи, как же я объелась. — Потерла набитый живот и тихо застонала. — А вообразите только, люди так едят три раза в день.
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Что дальше? — Он наклонился ко мне через стол, весело улыбаясь.
— Э-э.
Я открыла сумку и сделала вид, что ищу платок. А сама потихоньку открыла книжку.
2. Сходите на прогулку в парк. Гуляя, наслаждайтесь окрестностями, обращайте внимание на то, как вокруг красиво.
— А давайте пойдем прогуляемся, — предложила я, как будто это только что пришло мне в голову.
* * *Нам обоим хотелось пройтись после плотного обеда, так что, несмотря на холодрыгу, мы направились в парк Святой Анны, один из самых больших муниципальных парков в Дублине.
Пронизывающий ветер дул прямо в лицо, мы медленно брели по огороженному стеной саду, мимо арт-центра «Красные конюшни», где по выходным открыт фермерский рынок, к храму Геркулеса, к пруду с утками — впрочем, оттуда я побыстрей его увела, а то вдруг решит утопиться. Огромный розарий в это время года являет собой грустное зрелище, и на скамейке сидеть холодно и неуютно. Розовые кусты выглядят куце, осенью их подстригли, и короткие ветки без единого цветка вызывают смутную жалость. Спрятаться от ветра невозможно, он проникает во все дырочки и лазейки в одежде. Погода, конечно, неподходящая для задушевных разговоров, но времени терять нельзя, надо постараться узнать об Адаме побольше.
— Вы часто покупали Марии цветы?
— Да. Кроме Дня святого Валентина. Мне было строжайше запрещено дарить их ей в этот день. Слишком банально.
— И что же вы ей дарили?
— В прошлом году — грейпфрут. А в позапрошлом — лягушку.
— Грейпфрут — это интересно. Но лягушка?!
— Да, чтобы Мария ее поцеловала, и лягушка превратилась в прекрасного принца.
— Боже, ну какая пре-е-елесть.
— Вы хотите вселить в меня уверенность в себе или наоборот — ее разрушить?
— Пардон. Надеюсь, она всей душой полюбила эту лягушку.
— Представьте, да. Мы оба полюбили Увальня. Но потом он удрал через балкон.
Тут он улыбнулся, как будто вспомнил что-то забавное.
— Вы чего?
— Да так, ерунда…
Его улыбка заинтриговала меня, мне вдруг приоткрылся другой Адам, нежный и романтичный.
— Нечего скрытничать, рассказывайте. У нас секретов нет, забыли?
— Правда, это ерунда. Ничего особенного. Я просто однажды подарил ей не тот цветок.
— Что за цветок?
— Кувшинка. Ей нравится эта картина. Моне, да? — Он замолчал, как будто все стало ясно.
— И в чем соль?
— Ну, я решил подарить ей кувшинку. На День святого Валентина, в виде исключения. Я был в парке, увидел их в пруду и подумал про Марию. И полез в воду, чтобы сорвать ей цветок.
— Прямо в одежде?
— Ага. — Он рассмеялся. — Там оказалось глубже, чем я ожидал. Примерно по грудь, но отступать было глупо. Меня едва не поймали служащие парка.
— Наверное, там нельзя рвать кувшинки.
— Да в том-то и дело. Я ошибся. Это были не цветы, а просто листья кувшинки. Пришлось сорвать ей этот лист. — Он улыбнулся. — Я еще удивлялся, что она в них такого нашла особенного?
Я рассмеялась.
— Вы дуралей. Как можно перепутать цветок кувшинки с листом?
— А по-моему, это совсем несложно. В любом случае ей понравилось. Она даже фотографию сделала, со свечами, и повесила у нас в квартире.
— Здорово. — Я улыбнулась. — Значит, вы оба романтики?
— Наверное, можно и так сказать. — Он пожал плечами. — Мы весело жили. — И тут же решительно поправил себя: — Живем.
Как ни странно, мне стало грустно. У нас с Барри не было таких историй. Я попыталась вспомнить хоть одну, не для того, чтобы рассказать ее Адаму, а просто для себя. Нет, ничего такого веселого у нас не было. Барри и в голову не пришло бы сделать что-нибудь в этом роде, да и мне, по правде сказать, тоже. Но я хорошо понимала, какие отношения были у Адама с Марией. Непринужденные, радостные, особенные, только их.
Мы заблудились на дорожках парка, я старалась изо всех сил, чтобы Адам увидел, сколько вокруг всего замечательного. Я ничего не смыслю в растениях, так что приходилось останавливаться и читать таблички. Адама я просила читать латинские названия, и мы хохотали, когда он безбожно их перевирал.
— Похоже на всяких бронто-, гадро— и прочих динозавров.
— Похоже на бронхит, гастрит и дизентерию. — Он сунул руки в карманы, чтобы немного согреться. — Вы знаете, доктор, у меня вчера опять был приступ prunus avium.
— И что это такое?
Он наклонился к табличке.
— А это черешня, ни много ни мало. Представляете, так ее зовут.
— Кстати, я даже не знаю, как вас зовут. В смысле вашу фамилию.
Он помрачнел, веселый блеск в глазах угас, и я поняла, что затронула больную тему.
— Бэзил.
— А, как шоколад, — пошутила я, чтобы поднять ему настроение.
— Или как трава. Базилик.
— Нет, ну вы же знаете этот шоколад, у них еще слоган: «Ешь „Бэзил“, о нем ты грезил».
Это действительно чуть ли не самая известная шоколадная марка в Ирландии, ей уже лет двести, не меньше. Скажи «Бэзил» любому ребенку, и он сразу улыбнется. Однако Адам и не думал улыбаться. Я смущенно добавила:
— Извините, вы, наверное, всю жизнь это слышите.
— Да уж. А где выход из этого парка? — Он, кажется, сыт по горло моим обществом.
У меня зазвонил телефон.
— Амелия, — прочитала я на экране.
— Ну ясно, предложение не состоялось, — равнодушно заметил он. И отошел в сторонку, чтобы дать мне поговорить.
— Да, дорогая, — с некоторой тревогой ответила я. — На том конце раздавались неразборчивые всхлипывания. — Амелия, что случилось?
— Ты была права, — прорыдала она.
— Что?! В чем я была права? — Голос у меня срывался.
Адам отошел от стенда со схемой парка и поглядел на меня. По моему лицу он догадался, что произошло, а я точно знала, о чем он подумал: вот вам и позитивный настрой.
* * *Я бежала по набережной Клонтарфа, и ветер хлестал меня по щекам. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не угодить в лужу, поэтому я прыгала и скакала, как будто преодолевала дистанцию по бегу с препятствиями. Где-то далеко позади неторопливо брел Адам, которому я оставила ключ от квартиры. Я старалась не думать о том, что бросила его одного-одинешенького. Торопливо напомнив ему основные тезисы нашего антикризисного плана, я помчалась в «Последний приют», к Амелии. Сейчас я должна быть рядом с ней.
Амелия сидела в своем любимом кресле в углу зала. Вид несчастный, глаза красные. В другом углу дама в костюме Дракулы, с густо набеленным лицом и нарисованными каплями крови в уголке рта, восседала на высоком стуле, предназначенном для чтецов. Несколько малышей, лет трех-четырех, с ужасом внимали ее истории.
— Они спустились по темной, мрачной лестнице вниз, в подземелье. Факелы на стенах освещали им путь. И там, внизу, стояли в ряд — черные гробы, — зловещим голосом подвывала дама.
Один из детей всхлипнул и бегом бросился к маме. Она одела его, приборматывая что-то утешительное, бросила на даму-Дракулу убийственный взгляд и спешно удалилась.
— Амелия, ты считаешь, это подходящий рассказ? Видишь, как дети реагируют?
Амелия пребывала в полной прострации и видеть могла не дальше кончика опухшего от слез носа. Мой вопрос вывел ее из оцепенения.
— Ты про Элейн? Да, она замечательная, я ее только что наняла. Пошли, надо поговорить.
Мы поднялись на второй этаж, в квартиру, где Амелия жила вместе со своей матерью Магдой.
— Не хочу, чтобы мама слышала, — тихонько сказала она и прикрыла дверь на кухню. — Она была уверена, что он сделает мне предложение. Не знаю, как ей теперь сказать. — И Амелия снова расплакалась.
— Но что случилось?
— Он сказал, что ему дали работу в Берлине и он туда хочет переехать, потому что это открывает хорошие перспективы. Предложил поехать с ним, хотя прекрасно знает, что я не могу. Не могу оставить маму и магазин тоже. Ну как я уеду из страны? Как все брошу?
Пожалуй, решила я, сейчас не самое удачное время, чтобы напомнить ей — магазин попросту сжирает все ее деньги вот уже последние десять лет. Никакого дохода он и близко не приносит, потому что объективно не может конкурировать с крупными сетевыми книжными, где удобный компьютеризированный поиск, огромный выбор книг, да еще и кофе можно попить, если захочется. Амелия и так всегда нервно передергивалась, когда видела, как кто-нибудь читает на планшете. Она старалась изо всех сил, устраивала чтения, встречи с авторами, посиделки клуба книголюбов, но это была безнадежная борьба. Во многом она трудилась в память о покойном отце. Магазин был его любимым детищем, предметом его гордости… его, но не Амелии. И любила она своего отца, но не бизнес, доставшийся ей по наследству. Несколько раз я пыталась напомнить ей об этом, однако Амелия и слушать не желала.
— А если бы и твоя мама тоже переехала в Берлин?
Амелия покачала головой.
— Мама никуда не ездит, она этого не переносит. Ты же ее знаешь, она ни за что не согласится. Ты что — перебраться в другую страну? Исключено!
Амелия в ужасе посмотрела на меня, не понимая, как такое вообще могло прийти мне в голову. Понятно, что Фреда это все раздражает. Амелия с ходу отметает любую идею, без малейших размышлений.
— Ну ладно, ничего страшного. Можно поддерживать отношения и на расстоянии. Он ведь уже уезжал как-то в Берлин на полгода, помнишь? Тяжело, конечно, но вполне исполнимо.
— В том-то все и дело. — Амелия шмыгнула носом и утерла глаза. — Он там с кем-то познакомился в прошлый раз. Я тебе не стала тогда говорить, потому что мы вроде как с этим разобрались. Я поверила, когда он сказал, что у него с той девушкой все кончено, но… Кристина, он знает, я отсюда никогда не уеду. Он в этом стопроцентно уверен. И ресторан, и шампанское — это все было так хитро подстроено, чтобы я выглядела инициатором нашего разрыва. Он знал, что я откажусь, но при этом ни в чем как бы и не виноват. И если он даже пока что с ней не закрутил по новой, то собирается. Я уверена, что собирается.
— Ну ты же этого не знаешь.
— А у тебя так не было: ты одновременно и не знаешь о чем-то и все-таки знаешь?
Меня поразили ее слова — я отлично понимала, что она имеет в виду. Именно так можно описать мое состояние, когда я жила с Барри.
— Господи, — Амелия обхватила голову руками, — что ж за день такой! — Она устало откинула волосы со лба и посмотрела на часы на стене: — Странно. Что-то мама не зовет, ужинать не просит. Пойду-ка я проверю, как она там. — Она потерла глаза: — Видно, что я плакала, да?
Глаза у нее были примерно такого же цвета, как ярко-рыжая непослушная шевелюра.
— Все нормально, отлично ты выглядишь, — соврала я. Да и в любом случае мать ее все узнает.
Как только Амелия вышла, я проверила, нет ли сообщений от Адама. Ключи от квартиры я ему дала, надеюсь, у него все в порядке, плохо только, что там совсем заняться нечем — ни книг, ни телевизора. Нет, это никуда не годится. Я быстро набрала его номер.
— Кристина! Вызывай неотложку! — пронзительно закричала Амелия из соседней комнаты. У нее был такой голос, что я не стала задавать никаких вопросов. Стерла номер Адама и набрала 999.
Амелия обнаружила Магду на полу возле кровати. Врачи сразу же установили, что она умерла в результате обширного инсульта. Амелия была ее единственным ребенком, никаких других родственников у них не было, и я, разумеется, не могла оставить ее одну. Только в десять вечера, когда неизбежная в таких случаях суета и формальности были позади и Амелия немного успокоилась, я достала свой мобильный. Шесть пропущенных вызовов и одно голосовое сообщение. Сообщение было из полицейского участка Клонтарфа, меня просили связаться с ними по поводу Адама Бэзила.
Глава X Как приготовить яичницу, не разбив яиц
— Мне нужно видеть Адама Бэзила, — выпалила я, ворвавшись в полицейский участок.
Всю дорогу в моей бедной перегруженной голове проносились мысли «а вдруг…» и варианты всяких ужасов, которые он мог с собой сотворить. Я даже не помню, как добралась туда.
Полицейский посмотрел на меня сквозь решетку.
— У вас есть какие-нибудь документы?
Я протянула ему права.
— С ним все в порядке? Он не пострадал?
— Если бы пострадал, был бы в больнице.
— Ах да, конечно. — Я об этом как-то не подумала. Меня немного отпустило. Но я тут же напряглась снова: — У него неприятности?
— Ему надо было успокоиться. — Полицейский вышел из кабинета и скрылся из вида.
Я ждала минут десять, пока наконец не открылась дверь и в приемную не вошел Адам. Выглядел он ужасно. Лицо такое, что сразу ясно — сейчас с ним надо помягче. Глаза темные от злости. Рубашка мятая, будто он в ней спал, хотя я видела, что это не так, уж слишком яростная у него физиономия для того, кто недавно проснулся. Если он так выглядит после того, как успокоился, то страшно представить, что же с ним было несколько часов назад.
— Вам должно быть известно, что держать меня здесь так долго незаконно, — проворчал он. — Я знаю свои права.
— Я бы очень не хотел снова вас здесь увидеть, — с нажимом произнес полицейский, нацелив указательный палец на Адама. — Вам понятно?
— С вами все в порядке? — тихо спросила я.
Он оглядел меня с холодным бешенством, потом развернулся и вышел за дверь.
— Мы его взяли в парке, на скамейке. Сидел на детской площадке и смотрел на детей. Родители заволновались, у них возникли подозрения, и они вызвали нас. Я хотел задать ему пару вопросов, а он буквально взбесился.
— И поэтому вы его забрали?
— Учитывая, как он разговаривал, еще легко отделался, я мог бы и привлечь его. Ему надо к врачу обратиться, у парня явно не все дома. Вы бы с ним поосторожнее, — предупредил он.
Я вышла на улицу, опасаясь, что Адама и след простыл. Но нет, вон он стоит возле машины.
— Простите, что бросила вас на весь вечер, но Амелия была очень расстроена. Фред с ней порвал.
Похоже, его сейчас мало трогали чужие несчастья, но я его не осуждала, ему сегодня и самому несладко пришлось.
— Я как раз собиралась позвонить и сказать, что я уже иду, но в этот момент Амелия обнаружила свою мать на полу, без сознания. Инсульт. Мы вызвали неотложку, но было уже поздно. Она умерла. Я не могла уйти и бросить Амелию одну. — На меня вдруг накатила страшная усталость. Я еле на ногах стояла.
Его лицо смягчилось.
— Я сожалею.
Ехать было недалеко, и всю дорогу мы проделали молча. В квартире он мрачно оглядел полупустые комнаты, голые стены и покрывало со Спайдерменом.
— Извините за убожество, — смущенно сказала я. — Это съемное жилье. А все мои вещи остались дома, в заложниках.
Он бросил свою сумку на пол.
— Все отлично.
— Адам, наш антикризисный план вам обязательно поможет. Я знаю, он может казаться бессмысленным, но если вы будете ему следовать, уверена, вы убедитесь в том, что он работает.
— Поможет? — заорал он и достал из кармана помятый листок. — Этот чертов план — поможет? — Он изорвал его в клочья.
Мне вдруг стало страшно. Господи, я же его совсем не знаю. Пустить в дом совершенно незнакомого человека, к тому же психически, мягко говоря, неуравновешенного, о чем я только думала? Идиотка. Я отошла от него подальше, но он не обратил на это внимания.
— Именно из-за него все и произошло. «Звоните кому-нибудь из своего „чрезвычайного списка“, как только у вас возникнут суицидальные мысли», — так там сказано. Кто у меня идет в списке под номером один? Вы. Я позвонил. Вы не ответили. Вторым номером в гребаном списке должна бы идти моя девушка, а третьим — мой лучший друг, но их там нет. Моя мать умерла, а отец при смерти. И их в списке нет. В каковой связи переходим с следующему совету: «Сделайте что-нибудь, что вас порадует, как только у вас возникнут суицидальные мысли». — Он сжал обрывки списка в кулаке. — Поскольку я сегодня уже успел поесть и прогуляться, какие мне еще оставались радости? Я вспомнил, что мы проходили мимо детской площадки, откуда доносились веселые вопли, и подумал, что малюткам там охренительно радостно, так, может, они и меня, черт подери, слегка порадуют. И вот я сел там на скамейку, битый час просидел, ни хрена особо не порадовался, а потом заявились полицейские и стали спрашивать, а не педик ли я часом! Ясное дело, я взбесился, что он принял меня за извращенца, подглядывающего за детьми. Поэтому можете взять свой антикризисный план и засунуть его себе в известное место! — проорал он и швырнул обрывки в воздух. — Парень вашей подруги ее бросил, ее мать умерла, и у вас самой дела немногим лучше. Спасибо, вы показали мне, как прекрасна жизнь.
— Ну что уж так, — невнятно промямлила я.
Я пыталась себя убедить, что не надо его бояться. С одной стороны, мы, конечно, едва знакомы, но нельзя сказать, будто я его совсем не знаю. Я видела, он может быть и добрым, и романтичным, и веселым. Правда, когда он в ярости, поверить в это непросто. Потихоньку, чтобы Адам не заметил, я скосила глаза на дверь, прикидывая, смогу ли убежать от него. Да, я могу удрать. Могу позвонить в полицию, рассказать им, что произошло на мосту, как он пытался покончить с собой, и немедленно выйти из игры, потому что я ее проиграла. Все запутала и испортила.