— В зоне Трансцербера… — раздельно и словно бы задумчиво сказал сидящий. — Так.
— Что? — сказал Кедрин и сделал шаг назад.
— Нет, ни в коем случае. Только шаг вперед… — каменный усмехнулся, но в глазах его была тревога. — Скажите: Седов уверен, что все будет в порядке. Да.
— Простите, вы…
— Я буду немедленно, — громко сказал человек с каменным лицом. — Слышите, немедленно!
Кедрин оглянулся. Была явно необходима помощь Службы Жизни, а до ее прибытия могли помочь трое монтажников, если они еще не ушли. Их не оказалось за столиком. Кедрин крутнул головой. Они стояли плечо к плечу за его спиной, и глаза их не отрывались от каменного лица.
— Вы что-то хотели? — сказал каменный, наконец-то заметив Кедрина. — Хотя все равно… — Он вытащил из уха капсулу, отлепил микрофон, приютившийся в углу рта, и тотчас же вернул все на место и, чувствовалось, сразу же забыл о существовании Кедрина и смотрел теперь только на монтажников.
— Что? — спросил Гур, и Кедрин удивился, услышав, как кратко он может спрашивать.
— Авария.
— У нас?
— «Гончий пес» с Лобовым. В зоне Трансцербера. Взбесился гравигенный реактор. Катапультировали… — Человек с каменным лицом курлыкал и клекотал, однако трое отлично понимали его и, видимо, давно привыкли к протезу гортани. — Но корабль-то наш. Восемь человек. На обломках. Уточняют, сколько можно продержаться.
— Причина?
— Пока неясна. Хода нет и не будет, да и энергии… Ты помнишь, Дуг, их аккумуляторы?
— Помню, — сказал Дуглас, и по тону было ясно — он помнил их не с хорошей стороны.
— Тут нужны длинные корабли, — сказал Холодовский.
— Да. Длинные корабли. Ни одного сейчас нет в системе.
— Им и нечего делать в системе. Длинные корабли…
— Ну, Гур. Ну, ну…
— Значит, выход один, — прокурлыкал высокий голос. — Его надо построить.
Гур сказал скорее для себя:
— По программе длинный должен быть заложен через две недели…
— Заложим через неделю. Если не помешает запах…
«Ничего не понимаю, — подумал Кедрин. — Да и кто понимает?»
Видимо, остальные понимали.
— Запах не помешает.
— Ты ручаешься, Слава?
— Я ручаюсь. Озометр испытан.
— Останься здесь на неделю для развернутых испытаний. В пространстве нам его не испытать. Нет микроизлучателей.
«Нет микроизлучателей, — подумал Кедрин. — А что им сказать? Нет. Не рассчитав, нельзя обещать».
— Итак, остаешься на неделю.
— Нет, — сказал Холодовский.
— Ты знаешь его, Седов, друг мой, — проговорил Гур. — Мы тоже его знаем. Это Слава Холодовский в своей коронной роли. В роли истребителя запахов. Да буду я назван лжецом, если он не полетит с нами. Ты знаешь его.
— К старту… — сказал Седов, и трое шагнули к выходу. Женщина встретилась с ними на полдороге, она возвращалась к столику. Длинный Гур протянул руку и что-то сказал. Она повернулась и стремительно пошла, обгоняя их. Яркая ткань платья растворилась в сиянии радужных ламп. Трое шли за нею. Они чуть раскачивались. От выхода Гур обернулся. Его взгляд нашел Кедрина. Гур махнул рукой.
— Делайте шаг вперед… — донеслось до Кедрина. Потом они исчезли.
— Итак, — сказал Седов, — вы хотели что-то сказать мне?
— Нет, — сказал Кедрин. — Ровно ничего.
«Ровно ничего, — подумал он. — Им предстоят дела посложнее, чем разговор о чувствах. Хотя для меня сейчас это самое сложное».
Он повернулся и смотрел снова на выход, в котором исчезла она и куда направлялся высокий и сутулый ее спутник. Ничего, сегодня она проводит своих знакомых. Оказывается, и те были ее знакомыми. Странно… Но он найдет ее завтра и скажет все… А сейчас ему не хотелось более оставаться здесь, где люди все так же громко разговаривали и смеялись, не зная ничего ни об ушедшей женщине, единственной в мире, ни об аварии — где это было? — в зоне Трансцербера. Кстати, что это такое?
Кедрин спустился с площадки и вступил в лес.
Мохнатые стволы обступили его, дрожащими точками заплясали светящиеся жуки. Маленькими планетами величественно плыли среди них голубые яркие многокрылые шарики, завезенные с иной планеты и прижившиеся почему-то только на этом островке, странные автотрофные организмы, подобных которым не было на Земле…
Он шел и чувствовал, что в какой-то невообразимый клубок, недоступный анализу, спуталось в его голове все: красота Земли, гибель Андрея, монтажники, женщина и авария в зоне Трансцербера… Мысли путались, как тропинки в лесу, одна из которых сейчас вела его неведомо куда. Была тишина, только на миг раздался гул, что-то светлое промелькнуло над головой, гул перерос в рев и опал, и вновь был покой. Лес дышал. Сгущались шорохи. Фосфоресцирующие ночные цветы с Эвридики сдержанно покачивали сухими стеблями. Рассудок молчал, молчала интуиция. Тропинки пересекали одна другую, и иногда на них мелькали люди, и слышны были смех и приглушенные голоса.
На миг ему стало жаль себя, потому что он бродил один и ему не с кем было посмеяться и не с кем было говорить приглушенным голосом, все повторяя и повторяя древние и вместе новые слова, которых он знал — внезапно он с удивлением убедился в этом — великое множество… Но тут же он подумал о монтажниках. Мысли о них вдруг захватили его, словно бы эти люди все время шли за ним по ночному лесу и вот теперь улучили момент.
Что же это была за работа? Он представил себе четверых — нет, пятерых, потому что Велигай, судя по микроизлучателям, тоже был из этих людей, — стоящими на каком-то помосте или площадке и напряженно вглядывающимися в бушующее пространство. Но он никак не мог придумать, что же должно бушевать в пространстве, и картины не получилось.
Это рассердило его, и вдобавок он едва не налетел на внезапно пересекшего тропинку человека. Кедрин инстинктивно вытянул руки, и его пальцы ощутили странное, прохладное и гладкое вещество комбинезона.
Человек остановился, длинные крылатые глаза взглянули на Кедрина и узнали его. На миг в них мелькнула искорка смеха, и вновь только обычная доброжелательная вежливость тлела под веками. Кедрин стоял растерянный, не опуская рук, извинения никак не могли выговориться. Не думая, он стиснул плечи женщины и поцеловал ее — неожиданно для себя еще более, чем для нее.
— Ну вот… — сказал он.
Она колебалась долю секунды. Потом улыбнулась:
— Здесь такой обычай, на острове? Или…
— Нет. Но…
— Впрочем, все равно. Пусть это будет прощанием с Землей. Прощай…
Кедрин догнал ее почти бегом и зашагал рядом, глядя не вперед, а на тонкое лицо женщины.
— Смотри на тропу, — не оборачиваясь, тихо сказала она. — Ты упадешь.
— А ты?
— Я нет.
Он послушно отвел глаза. Небывалый вечер, неизвестный край…
— Я правильно иду к Мыслителю?
Она заставила его ощутить конкретность пространства. Лес, людей на тропинках, один разлегся на теплой земле и уставился на экран телеинформатора.
— Ах… к Мыслителю? Тогда сейчас направо…
Она ускорила шаги. Обернувшись, улыбнулась в последний раз. Она простила… Впереди, у подножия статуи Мыслителя — не древнего, роденовского, а нового, Нилуа — Кедрин различил четыре отблескивавшие фигуры.
Монтажники смотрели на статую. Затем, не отрываясь, подняли руки — это означало, должно быть, что женщину заметили, и Кедрина удивила способность этих людей видеть, не поворачиваясь, все, что происходило по бокам. Потом они все-таки повернулись и вежливыми кивками попрощались с Кедриным.
— Время, — сказал Седов. Курлыкающий голос его был неожиданно звонок, но все же с хрипотцой, словно в металле была трещинка. — Вы проводили ее, это очень любезно с вашей стороны. Хотя это лирика. Прощайте.
Мыслитель остался один и все так же пристально смотрел вдаль, на лежащий за океаном континент. Пять силуэтов растворились в темноте. Кедрин прошел немного вперед, чтобы лучше видеть, как они уходят — и она с ними. Нет, он не встретит ее завтра…
Небывалое упрямство выросло в нем. Не встретит? Ну, это еще не доказано…
Он кинулся вдогонку по ровно светящейся — таково было ее покрытие — дороге, уходящей к бухте. Он бежал быстро, и, однако, когда достиг берега, с крутого борта темной махины, которой еще вечером здесь не было, уже убирали трап. Кедрин ухватился руками за последнюю перекладину и поехал вверх, больно стукаясь коленями о гладкий борт. Люк приближался. Тонкая рука вытянулась оттуда, схватила за ворот… Кедрин почувствовал, как его поднимают на воздух, и удивился неожиданной силе Холодовского. Тот задумчиво смотрел на Кедрина и чуть улыбался, и фигура его казалась столь же хрупкой, как и раньше, хотя он только что держал на вытянутой руке восемьдесят килограммов: свой вес Кедрин знал точно…
В салон его буквально втолкнули и кинули в кресло. Сквозь задний иллюминатор было видно, как над водой взлетели и упали стрелы пламени. Их строенная ракета, длинная сигара над двумя покороче — «Зеленый прыгающий кузнечик», глайнер — скользнула по взволновавшейся, мигающей воде.
В салон его буквально втолкнули и кинули в кресло. Сквозь задний иллюминатор было видно, как над водой взлетели и упали стрелы пламени. Их строенная ракета, длинная сигара над двумя покороче — «Зеленый прыгающий кузнечик», глайнер — скользнула по взволновавшейся, мигающей воде.
Бег ускорялся. Кедрин знал, что сейчас все на острове, кто мог видеть, смотрят на это чудо, которое не может примелькаться: тяжелый корабль уже не держался на воде… Блеснули короткие косые крылья. Вода закипела, гул проник в салон, громадный «Магеллан» осуждающе закачался у стенки…
На высоте пятидесяти километров моторы умолкли. «Прыгающий кузнечик» втянул крылья. Тогда Кедрин оглядел салон.
Он казался пустым, на этом витке ночные рейсы не собирали пассажиров. В салоне были только те пятеро — ну и, разумеется, шестой, сам Кедрин. Приняв сердито-независимый вид, он как бы невзначай подсел поближе к монтажникам.
Никто из них, казалось, не удивился, да никто из них давно уже не удивлялся поступкам, неожиданным лишь для человека, не видящего скрытой связи явлений… Только Гур чуть-чуть прищурил глаза.
— Логика погибла в лесу, — пробормотал он.
— Ну, Гур, — проворчал Дуглас. — Ну, ну…
— А что? Человек тем и отличается от животных, что обладает способностью поступать нелогично… — назидательно сказал Гур, устраиваясь в кресле поудобнее, и начал что-то излагать относительно логичности инстинкта. Никто не поддержал беседы, и Гур умолк, обиженно проворчав напоследок:
— О люди, люди…
Кедрин молчал. Только теперь он стал по-настоящему удивляться себе. Ему вдруг показалось, что вот-вот начнутся какие-то совершенно необычные и очень важные события.
Однако это было не совсем так.
VI
На орбите Трансцербера подсчитаны все ресурсы. Энергии хватит на пять месяцев, если свести все к минимуму и не слишком злоупотреблять связью. Так сказал капитан Лобов.
Все несколько приуныли, успев познакомиться с тем, как капитан Лобов понимает слово «минимум» и как он понимает слово «злоупотреблять».
Впрочем, после этого капитан утешил всех или думал, что утешил. Он объявил, что команда и пассажиры — пассажирами числились исследователи — могут заниматься личными делами. После этого он сел к столику и стал бриться, предупредив, что искусственная гравитация будет выключена через двадцать минут: она в минимум капитана Лобова никак не входила.
Итак, капитан Лобов бреется третий раз за сутки. Пилоты садятся играть партию — двадцать первую за эту неделю. Они играют очень внимательно и сосредоточенно и только впоследствии обнаружат, что черный король шесть ходов подряд стоял под шахом и никто этого не заметил.
Исследователи уселись кто куда и принялись писать. Двое записывали свои соображения по поводу того, что обнаруженное тело, хотя и обладает небольшой (относительно) массой, все же должно быть признано планетой и просто удивительно, как это никто до Герна не обнаружил никаких признаков его пребывания на орбите. Двое других пишут нечто прямо противоположное, хотя и не отрицают существования на орбите некоего тела, ошибочно именуемого Трансцербером.
А некое тело, ошибочно именуемое Трансцербером, находится еще очень далеко, до него — по орбите — миллиард с лишним. Но оно догоняет их и рано или поздно догонит. Еще не все ясно, но в глубине души все побаиваются, что это будет несколько рано. Хотя, когда бы это ни произошло, все равно будет слишком рано: реального способа спастись нет, и все знают — ни в одном космопорту сейчас нет длинных кораблей. Корабли строятся не для того, чтобы висеть в портах.
Других событий на орбите Трансцербера пока не происходит. Достаточно и того, что уже произошло.
Людям нередко бывает свойственно думать, что события лишь надвигаются. Сдерживая дыхание, они ждут их приближения в то время, когда события уже окружили их со всех сторон, уже прочертили в пространстве-времени свои пока невидимые трассы, и нужно не ждать их, а лишь разглядеть и приготовиться встретить во всеоружии воли и разума.
Понимание этого дается опытом. Пока его нет, человек может откинуться в кресле и ощущать, как медленно исчезает ускорение и тело становится все легче, потому что глобальный лайнер — глайнер «Кузнечик» стремительно приближается к вершине своей баллистической кривой, к точке, откуда начнется его медленное падение на Землю. Человек может украдкой (чтобы не показать, что на такой машине он, как ни странно, летит впервые) оглядеть салон, подобный салону вакуум-дирижабля или внутриконтинентального лайнера, делающего не более трех тысяч километров в час. Только кресла стоят на каких-то подставках, закрытых матовым пластиком. И меньше иллюминаторов. И сами иллюминаторы меньше, чем на других средствах транспорта.
Человек может смотреть в один из этих иллюминаторов или — еще лучше — включить экран на спинке переднего кресла и любоваться россыпью облаков далеко внизу, и ползущим медленно, чуть выше этих облаков, тяжелым транспортом с короткими, вынесенными в самый хвост крыльями, и виднеющимся вдали Висячим космодромом, чья толстая гибкая платформа находится на высоте ста пятидесяти километров над Землей. На этой платформе накапливаются грузы, а затем их забирает большегрузный транспорт с Метеорологического или Звездолетного пояса или с другой орбиты Приземелья и увозит в пространство. Пассажирского сообщения с Висячего космодрома нет. Вокруг маленькой отсюда пластинки Висячего космодрома снуют жуки и стрекозы, которые становятся светляками, когда включаются их двигатели.
Чем еще может заниматься человек? Смотреть на бодро поднимающееся на западе солнце (оно летит куда медленнее, чем глайнер) или, наконец, размышлять, каким образом, вместо того чтобы спокойно спать в домике на острове, он несется куда-то вокруг Земли и неизвестно, куда еще попадет.
Но можно вовсе и не размышлять, а просто смотреть на людей — на тех пятерых, расположившихся в креслах чуть впереди. Тем более, что они не обращают на тебя никакого внимания. Они заговорили:
— Я не пойму: почему Лобов радирует о четырех месяцах? Ведь энергии должно хватить на пять — пять с половиной…
— Их догонит Трансцербер.
— Все-таки они нашли Трансцербер, — сухо сказал Холодовский. — Герн будет прыгать, и торжествовать, и произносить свое классическое: «Я же говорил…»
— Герн не будет торжествовать. Он будет рвать остатки волос и стремиться туда, чтобы пожертвовать собой для спасения этих восьми.
— Жертвы их не спасут.
— Расскажи это Герну.
— А впрочем, какое это имеет значение… Они нашли планету.
— Только бы она не нашла их, о мой категоричный друг.
— Я хотел бы, чтобы был еще один Транс…
— Запах — твой Транс, — курлыкает голос.
Они смолкли, и можно смотреть на любого из пятерых; на Седова, что снова как будто окаменел в своем кресле, и непонятно, спит он, или мыслит, или мечтает, или просто отдыхает, расслабив мускулы тела и связи головного мозга. Можно смотреть на женщину подле него — она, широко раскрыв глаза, глядит вдаль. Гур задумчиво выводит пальцем на выключенном экране какие-то фигуры, причудливые линии, в хаосе которых угадываются закономерность и ритм. Холодовский вложил в ухо капсулу приемника планетного вещания, но вряд ли слушает передачу: он что-то записывает. Дуглас, вопреки нормам поведения, разобрал такую же капсулу и критически разглядывает на свет какую-то едва видимую простым глазом деталь.
И вот, оказывается, можно смотреть на все это — и не разглядеть событий. Не увидеть их даже в хрусткой ленте фотограммы. Человек, вышедший из пилотской кабины, тронул Седова за плечо, протянул ему эту ленту и отправился обратно. Он шел по проходу, насвистывая и дирижируя указательным пальцем.
Седов прочитал радиограмму, не сделав ни одного движения сверх тех, что были потребны. Никто из остальных не повернул головы. Крайне нелюбопытны были они, хотя уже сам факт поступления фотограммы прямо на борт глайнера был многозначителен: не такая уж легкая задача — связаться с глайнером.
Пока Кедрин успел подумать об этом, Седов аккуратно свернул ленту, сунул ее в карман комбинезона и неторопливо застегнул карман. Затем он легко поднял из кресла свое угловатое, сутулое тело.
— Опять запах, — сказал он негромко.
— Я знал, — сказал Холодовский, — что сейчас не время для развернутых испытаний.
— Где мы возьмем озометры? — спросила женщина.
— Сделаем.
— Это предупреждение, — сказал Седов. — Нужна защита.
— Я сейчас думаю над этим, — сказал Холодовский, и это прозвучало так, как будто защита уже готова. — Моя гипотеза стала теорией. Это микрометеоры, тормозящиеся в статическом поле.