Пять капель смерти - Чижъ Антон 22 стр.

— Нечто вроде секты?

— Тайный кружок единомышленников. Богородовцы говорят о новых путях в искусстве, философствуют, пишут безумные стихи, рисуют картины, которые и дворник не повесит в каморке. И тому подобное…

— Богема в собственном соку.

— Фантазии у них рождаются под воздействием опия. Вот вам и вся богема. Я бы назвал их самоубийцами.

— Почему «Черная Башня»?

— Сейчас узнаете…

Отодвинулась гардина черного бархата, выглянула — Герцак:

— Отец тебя примет… Аполлону велено ждать.

Ванзаров переступил порог. Лера задернула занавес, словно оберегая тайну от чужого любопытства. Они оказались в особой комнате: стены, потолок и пол были выкрашены в черный цвет. Черные шторы наглухо закупорили окна. На полу черной комнаты, посреди черных подушек, возлежал юноша лет двадцати трех, тощий и вялый, с редкими клочками мерзкой бородки. Отец, или в миру Иван Богородов, хозяин «Черной Башни», покуривая трубочку, разглядывал вошедшего рыбьими глазками.

— Чего тебе, старик? — Мутные зрачки заволоклись дымком.

Ванзаров проявил дружелюбие:

— Господин Богородов…

— Для тебя Почтенный Отец! — прошипела Лера.

— Почтенный Отец. Я ищу двух женщин. Одна из них могла приходить к вам за…

— Божественным нектаром, — подсказали ему.

— …За божественным нектаром.

Божество закатило глазки:

— Многие приходят и уходят, но лишь избранные остаются, старик.

— Позвольте показать фотографии… — Ванзаров вынул карточки. — Прошу вас…

— Уходи, старик, ты мне неинтересен. — Он сомкнул веки, плывя в сладком тумане.

Поднялся край черного занавеса, указывая выход.

Ванзаров убрал снимок, шагнул к Отцу и схватил за грудки:

— Я тебе устрою притон!

Духовного лидера встряхнули пустым мешком.

— Познакомлю с приставом Щипачевым — он тебе покажет «Черную Башню» в арестантской. Посидишь денек с ворами — сразу поумнеешь…

Лера стояла с поднятым занавесом, не в силах шевельнуться. В проем высунулся веселый Лебедев.

— Отвечать сыскной полиции!

Богородов испуганно хлопал длинными детскими ресницами.

— Я не… Это…

— Ты узнал одну из них. Когда познакомился?

— Месяц назад… Наша привела, сказала, родственница из провинции…

— Дальше!

— Так это… Принял ее благосклонно. Понравилась мне очень… Хотел ее того, как у нас полагается, так она отказала… Раз такая гордая, заставлять не стал… Не выгнал, больно хороша… Так она потом не появлялась, а нынче прибежала как бешеная, стала требовать опий.

— Опий ей дал?

— Нет… У меня кончился… Только себе осталось…

— Как она назвалась?

— Раса… Имя такое чудное.

— А твоя подруга, что ее привела?

— Леночка Медоварова… Конечно…

— Где живет?

— Да не знаю я… Зачем мне… Сами приходят…

— Когда была у тебя?!

— Се… Се… Сегодня…

— Время!!!

— Минут пять до вас… Пустите…

— Куда пошла? Отвечать!

— В аптеку Пеля. Слабая была, больная. Сказал, чтобы купила себе морфий.

Швырнув Отца на подушки, Ванзаров бросился вон из «Черной Башни».

Правильный выбор позиции — это половина успеха. Убедитесь в этом сами, Николай. Наглядный пример: стою у ворот, ожидаю, что сейчас кто-то из барышень выскочит. И точно, выскакивает. Только не барышня, а мой командир. Слова не говоря, рысью вперед. Даже не махнул мне, словно я пустое место. Что поделать? Бегу за ним, стараюсь не обогнать. А он такую скорость взял, что на самом деле не обойти.

Бежим по 7-й линии в сторону пятиэтажного дома с башенкой. Там знаменитая аптека Пеля размещается.

Еле поспеваю за начальником, как бы не отстать. Уже арочные двери виднеются. Ванзаров на себя дверную ручку рванул, в три прыжка мраморную лесенку одолел, влетает в аптечный зал, хочет крикнуть, а дыхания нет.

Я ему помог:

— Всем стоять!

Провизор охнул и скляночку выронил. А девица, по виду гувернантка, прижалась к прилавку.

— Барышня… Вуали… Морфий… — Ванзаров кое-как выдавил. — Отвечать! — и на всякий случай наган вынул.

Гувернантка как заверещит. И чего ей не понравилось?

— Ссс-к… полиция… — командир мой говорит.

Провизор за сердце схватился:

— Господа, ну разве так можно? Да, была барышня… Такая странная…

— Когда?..

— А вы не встретились? Только-только ушла…

— Куда?!

Провизор заглядывает в проем, что ведет в служебные помещения аптеки:

— Егор, куда барышня направилась?

— На Большой проспект, на остановку конки! — кричит оттуда мальчишка.

— Ротмистр, она рядом, не упустите… — Ванзаров мне. — И никакой стрельбы больше.

Фармацевт тараторит:

— Такая странная. Пришла, шатается и просит морфий, понимаете? Я говорю: «У вас рецепт есть?» Она протягивает сторублевку: «Возьмите за морфий!» Представьте! Ну, я, конечно, не взял, а она чуть не упала, уцепилась за прилавок. Усадил ее, предложил капли сердечные, она отказалась. Морфий ей подавай! Такая странная! И вуали не подняла! Посидела, отдышалась и пошла. Я мальчика послал проводить… Так, представьте, отказалась. Сама, говорит, доберусь…

Дальше слушать не стал, выскочил из аптеки, господина Лебедева чуть не сбил с ног. На извинения времени нет, потом извинимся. Выскочил на Большой проспект, вижу: от остановки 8-й линии тронулась конка, колокольчик звякнул.

Голубой вагончик оклеен рекламой универсального средства от запоров. Пара лошадок еле тащила. Догнать транспорт, ползущий черепашьим ходом, для меня так же легко, как марш по пересеченной местности. Не зря в кавалерии служил, в сыске пригодилось. К тому же заметил парочку постовых. Дунул в свисток в нейзильберовый [24], дал тревожный сигнал. Городовые встрепенулись.

Показываю им знаками задержать вагон. Они со всех ног припустили. Один, что порезвее, на подножку прыгнул, другой следом. Конка и встала.

Подбегаю к вагончику, влетаю в салон.

На лавке сидит одинокая дама в вуали. Уронила головку и к стеклу прижалась, из-за которого выглядывает вожатый, сильно удивленный.

Наган наготове, подхожу к ней и вуаль поднимаю. Она не шелохнулась.

Тут и Ванзаров с Лебедевым подоспели.

Запыхавшаяся Софья Петровна подбежала к Холодовой, мерзнувшей у «Польской кофейни». Морозный воздух освежил лицо. Однако Вера Павловна, взяв новую знакомую за руки, сразу заметила:

— Дорогая, вы плакали?

— Нет, нет… Дети рано разбудили, не выспалась…

Софья Петровна совсем не умела врать.

— Вот что. Сейчас пойдем и выпьем шоколаду, а потом погуляем, и вы расскажете все, что случилось.

Софья Петровна пыталась объяснить, что вынуждена откланяться и немедленно возвращаться домой. И так еле удалось вырваться от Глафиры, которая не отпускала. Пришлось плакать и дать клятву, что добежит до кафе, извинится и сразу обратно. Но вместо заготовленных объяснений Софья Петровна пробормотала что-то невнятное.

Холодова опустила вуалетку, подхватила подругу и, не слушая возражений, повела в кафе. Вера Павловна вновь выбрала столик у стены, заявила, что в этот раз ее черед угощать, и заказала к горячему шоколаду дюжину воздушных безе.

— Чем я могу помочь? Все, что в моих силах, сделаю!

Она говорила с таким искренним жаром и дружелюбием, что Софья Петровна испытала непреодолимое желание излить душу.

Принесли шоколад и пирожные. От волнения Софья Петровна не заметила, как съела три штучки и большими глотками осушила чашку. При этом успела рассказать о страшной угрозе, которая прозвучала из телефонного аппарата.

Вера Павловна была сильно озадачена.

— Вы уверены, что угрозы предназначались именно вам, а не вашему мужу? — спросила она.

— При чем тут муж!.. В том-то и дело! Это неслыханная дерзость! Как думаете, что мне делать? Может, это глупая шутка?

Холодова задумалась.

— Ваш муж не ведет случайно какое-нибудь опасное дело?

— Муж?.. А, нет… Что вы! Родион никогда не говорит дома о своих делах. Я бы не стала задавать такие вопросы. — Софья Петровна взяла еще одно безе и только теперь заметила, что на правой руке знакомой нет обручального кольца. — А почему не носите…

Подруга улыбнулась:

— В Ревеле другие обычаи. У них принято носить кольцо на левой руке, а мне это не нравится. Вас сильно напугал этот звонок?

— Очень! Кухарка с трудом отпустила меня из дому. Думаете, угроза настоящая?

— А что на это сказал ваш муж?

— Муж… То есть Родион сказал, чтобы мы не выходили дня два или три, пока не найдет того, кто телефонировал.

— И как же он позволил, чтобы семье полицейского угрожали?

— Очень! Кухарка с трудом отпустила меня из дому. Думаете, угроза настоящая?

— А что на это сказал ваш муж?

— Муж… То есть Родион сказал, чтобы мы не выходили дня два или три, пока не найдет того, кто телефонировал.

— И как же он позволил, чтобы семье полицейского угрожали?

— Вот именно! Со вчерашнего дня просто не нахожу себе места!

Холодова промокнула салфеткой уголки губ:

— Дорогая, вам следует совершенно успокоиться. Ваша нервозность может передаться детям. Я совершенно уверена, что вам ничего не угрожает. У меня хорошо развита интуиция, и я готова в этом поклясться.

Слова подействовали. Софья Петровна вздохнула с облегчением, как камень упал с души, благодарно улыбнулась и с удовольствием съела лишнюю завитушку.

— Спасибо, Вера Павловна! Как хорошо, что мы встретились!

— А кстати, Софья Петровна, не забыли о причине нашей встречи?

Из сумочки появился туго свернутый фунтик.

Софья Петровна была сражена. Ну конечно! Она должна приготовить праздничный обед! Совсем забыла послать Глафиру за говядиной! Это катастрофа! Она дурная, неумелая хозяйка! Как стыдно!

Ее быстро успокоили, объяснив, что бенгальскую смесь можно использовать с любым мясным блюдом. Результат будет изумительным. Даже если кухарка состряпала обед, достаточно перед подачей на стол посыпать мясо специями.

Благоговейно приняв кулечек вощеной бумаги, Софья Петровна принюхалась. Пахло восточным ароматом, загадочным и волнующим. Она вспомнила, что няня, наверно, с ума сходит от страха, заторопилась, искренне поблагодарила Веру Павловну за чудесный подарок и обещала принести ей в следующий раз какой-нибудь гостинец. Дамы трогательно расцеловались.

— Дорогая, непременно сегодня попробуйте бенгальскую смесь. Не жалейте весь фунтик. Если понравится, принесу еще. И главное, пригласите за стол всю семью, — ворковала Вера Павловна.

— Непременно! И знаете что… Завтра, здесь, в это же время, я хочу с вами встретиться!

— Завтра? — спросила Холодова. — Зачем же завтра?

— Расскажу вам, какое впечатление произвел обед, — ответила Софья Петровна.

— Впечатление… Хорошо. Пусть будет завтра.

— Чудесно!

— Мне особо интересно, как понравится обед господину Ванзарову, — добавила Вера Павловна.

Софье Петровне на миг показалось, что подруга странно улыбнулась. Но наваждение сразу исчезло.

Подозреваемой деваться некуда. Не выпрыгнет в форточку, не умчится на тройке, не растворится в толпе. Барышня совершенно обессилела. Лебедев насильно вливал ей в рот спасительную микстуру. Он предложил отвезти еще живое тело в ближайший участок Васильевской части и там привести в чувства. Ванзаров приказал ехать на Офицерскую, в Управление сыска. На доводы и просьбы не поддавался и упрямо стоял на своем, чем изрядно разозлил великого криминалиста. Нельзя быть таким беспощадным к поверженному противнику. Тем более такому симпатичному.

Барышню погрузили на пролетку, куда уместились Ванзаров с Лебедевым. Ротмистру осталось место на облучке. От тряски она открыла глаза, но взгляд был мутным и пустым, как у фарфоровой куклы. Только в кабинете Ванзарова, куда ее внес на руках Джуранский, совсем пришла в себя и даже смогла удержаться на стуле. Оглядев окружавших мужчин, облизнула пересохшие губы и спросила самого представительного:

— Кто вы?

Лебедев торопливо размешивал в стакане белый порошок.

— Некоторым образом ваш искренний поклонник, сударыня, — ответил он. — Восхищаюсь вашими способностями. Не я один. Мой коллега, господин Ванзаров, просто горит желанием с вами пообщаться.

Она взглянула на крепкого мужчину, рывшегося в ее сумочке. Добычей его стали несколько ассигнаций, батистовый платочек и пудреница. Ни оружия, ни хрустального пузырька, ни записной книжки.

Ванзаров вернул дамские мелочи обратно, наблюдая, как заботливый Лебедев поит девицу. Вид ее вызывал сочувствие. Несмотря на то, что она сделала. Следовало немедленно телефонировать в Особый отдел, информация о задержании могла просочиться: даже в сыске у Макарова могут быть «друзья». Но из лапы политической полиции возврата нет. Для допроса оставалось не более часа. При большей задержке уже Ванзарову придется отвечать на неприятные вопросы. Но как отдать живого свидетеля, пойманного с таким трудом?

Лекарство подействовало. Щеки потеплели румянцем. Она расстегнула телогрейку.

— Где я?

Вопрос достался Лебедеву. Он передал по назначению.

— Здесь вы ненадолго, за вами скоро приедут, — ответил Ванзаров. — А меня вы прекрасно знаете, поэтому представляться нет нужды.

— Откуда мне вас знать? — сказала она. — Я вас первый раз вижу. И надеюсь, в последний.

— Несомненно. Потому жаль терять оставшегося времени. Представлю вас коллегам. Знакомьтесь, господа: Марианна Петровна Лёхина собственной персоной. Двадцати трех лет, училась в Женском медицинском институте. Некоторое время проживала в Коломенской части. Нынешнее место проживания неизвестно. Прячет свою красоту под черной вуалью. Получила филерскую кличку Вертля. С недавних пор секретный агент Особого отдела полиции по кличке Совка.

Лебедев уважительно присвистнул. А Джуранский выбрал для себя роль немого свидетеля. Ротмистр хотел исключить любую случайность и потому неотрывно наблюдал за движениями девушки. Чтобы в любую секунду успеть первым.

Лёхина поморгала, словно боролась со сном, и сказала:

— Каким агентом я была?

— Особого отдела полиции, — ответил Ванзаров.

— А что это такое?

— Не стоит, Марианна Петровна, изображать наивность. Кстати, господа, забыл добавить: наша гостья хладнокровно убила офицера вязальными спицами. Метким ударом в горло.

— Я же говорю: талант! — Лебедев зааплодировал. — Истинный талант!

— Господин… Как вас… Инсаров…

— Ванзаров… — поправили ее.

— Это несусветная чушь. Никаких офицеров я не убивала. Тем более спицами. Зачем вы все это выдумали? И откуда такая нелепая идея, что я секретный агент? Это же смешно просто. Как вы меня назвали: Сотка? Глупость какая-то… Лучше объясните, куда и зачем меня привезли.

Ванзаров наблюдал за ее лицом и наконец сказал:

— Эта история меня не касается, с вами будут разбираться в другом ведомстве. Но если вам угодно, я бы предложил искреннюю и дружескую беседу, какие обычно ведут в сыскной полиции.

— А, так я в сыскной, — сказала она, словно обрадовавшись. — Извольте, побеседуем. Только о чем?

— Есть несколько вопросов, которые меня и моих коллег исключительно занимают. Например, зачем вы убили господина Наливайного?

Марианна издала горловой звук, словно ножом провели по жести:

— Это полнейшая дикость!

— Почему же?

— Как я могла… Его… Зачем мне? Это просто немыслимо! Вы не понимаете, о чем говорите.

— А вот профессор Окунёв считает, что это вы его отравили.

— Выдумки чистой воды. Поймите же, гибель Ивана Ивановича для меня огромная трагедия. Это как потерять верного и неоценимого друга.

— Откуда узнали, что Наливайный умер?

— Леночка сказала.

— Имеете в виду госпожу Медоварову? — спросил Ванзаров.

— Ну конечно. Кого же еще!

— Что у вас с ней общего?

Помедлив, Марианна ответила:

— Мы добрые подруги…

— Чем занимаетесь?

— Так, разные женские мелочи.

— Я вам верю, — сказал Ванзаров. — Но чтобы убедиться в вашей искренности, прошу ответить на несколько несложных вопросов. Готовы?

— Извольте…

— Где проживает госпожа Медоварова?

— Не знаю… Мы встречались в городе… Иногда она приходила ко мне в гости.

— А вы где проживаете?

— В меблированных комнатах «Сан-Ремо».

— Вот как? А разве не Елена Павловна там проживает?

— Кто?.. Ах, нет… Я проживаю там. Именно так.

— И куда съехали?

— На другую квартиру… Недалеко…

— Кто забрал из ателье Смирнова групповой снимок? — Ванзаров продемонстрировал групповой портрет.

Лёхина поежилась, словно ей стало холодно:

— Откуда у вас…

— Сохранился бракованный отпечаток. Кто была дама в вуали, которая выкупила в ателье негатив?

— Это была я.

— Именно так я и думал, — согласился Ванзаров. — А на дачу профессора кто заглядывал?

— Я… Это была я…

— Так это вас я должен благодарить за синяк на груди?

— Простите… Не было иного выхода.

— Хорошо, что пули Мечислава Николаевича вас миновали… И как только успели? Какая вы энергичная барышня! А с виду не скажешь.

— Пришлось…

— В таком случае будьте любезны пояснить: зачем вам понадобилась смерть вашей подруги?

— Лена погибла?!

— Я говорю о Надежде Толоконкиной.

Лёхина потупилась: