— Я с удовольствием познакомлюсь с господином Ванзаровым, — сказала Холодова с улыбкой. — Только, боюсь, дорогая, в этот приезд мне уже не успеть. Сегодня вечером возвращаюсь в Ревель.
— Как жаль! Он так хотел вас повидать.
— В другой раз обязательно. — Вера Павловна стала искать что-то в ридикюле. — Кстати, дорогая, у меня для вас еще один набор пряностей…
— Ну что вы, не стоит. Ванзаров не любит специй.
— Да-да, минуточку… — не слушая подругу, пробормотала Холодова.
— Он сам это подтвердит…
Холодова слишком поздно заметила рядом со столиком плотного господина.
— Позвольте представиться: Ванзаров Родион Георгиевич, — сказал он. — Давно хотел вас встретить, Вера Павловна. У меня к вам есть несколько вопросов.
Она кивнула в знак приветствия.
— Очень приятно, господин Ванзаров, такой сюрприз. — Пальцы нащупали в ридикюле рукоятку, боек взведен.
— Хотите еще побегать?
— Конечно! — ответила дама и выхватила браунинг.
Ствол целился в переносицу. Чтобы свалить наверняка.
Джуранский среагировал быстрее.
Мгновенная сила «прямого левого» у чемпиона кавалерийского полка по боксу была такова, что дама так и отлетела с выставленной рукой, не успев шевельнуть пальцем. И все равно ротмистр закрыл собой Софью Петровну. Геройство оказалось излишним. Противник валялся на полу без движений.
Зажав рот ладошкой, Софья Петровна выбежала из кафе, опережая испуганных посетителей.
— Мечислав Николаевич, вы ж ее прибили, — ласково сказал Ванзаров.
Подняв с пола обмякшее тело, Джуранский посадил его на стул и поднял выпавшее из руки красавицы оружие:
— Ничего, пойдет на пользу.
Барышня пребывала в глубоком обмороке. Руки висели плетьми, голова упала набок. Ванзаров откинув вуаль. С губы текла густая слюна. При падении она ударилась головой, содрав кусочек кожи на виске. Но это не портило ее красоты.
— Какой логике угадать, что скрывается за таким чудом… — сказал Ванзаров. — Поверить невозможно, если бы не видели, как она перебила агентов.
— У нее большой опыт. Еще в декабре стреляла на лекции профессора.
— Вот именно. И зачем ей тогда…
— О чем вы, Родион Георгиевич?
— Нет, ничего… Грузите в пролетку и ридикюль не забудьте. А я пока с лихачом ее побеседую. Узнаю, откуда вез.
Маленький Джуранский перебросил через плечо обмякшее тело, как полотенце.
— Второй день подряд приходится носить на руках симпатичных женщин, — сказал он. — Вот и кулаки мои сыску пригодились.
И тут случилось редкое чудо: Железный Ротмистр улыбнулся.
Папка № 38Пока Джуранский приводил барышню в чувство легкими шлепками и нашатырем, Ванзаров осмотрел ридикюль. Ни флакончика с волшебным напитком, ни баночки с мышьяком. Среди женских мелочей нашлись запасная обойма к пистолету и открытая пачка сотенных купюр с печатью Сибирского торгового банка на бумажной ленте.
Он рассмотрел маленький браунинг. Пистолет был предназначен для защиты дам, обладал небольшой дальностью, но с близкого расстояния мог свалить любого. Ванзаров погладил полированный ствол. Он был неравнодушен к браунингам. В его сейфе хранился FN-Browning M1903, или, как чаще называли эту модель, Browning № 2. В Бельгии для русской полиции была закуплена небольшая партия таких пистолетов, и ему удалось получить для себя один. Наганы образца 1895 года, стоявшие на вооружении Департамента полиции, Ванзаров не уважал.
Девица мотнула головой и посмотрела на Джуранского сощурившись, словно пытаясь понять, кто перед ней. Она застонала и попыталась поднести руки к вискам. Наручники помешали.
— А, кандалы… — сказала она. — Поздравляю, Ванзаров.
— Бить женщин — верх неприличия, но вы не оставили выбора. Подать воды?
— От вас ничего не возьму. От ищеек охранки — лучше смерть, чем помощь.
Джуранский угрожающе засопел.
— Мы не охранка, а сыскная полиция, и вы это отлично знаете, — сказал Ванзаров. — Так что, сударыня… Кстати, как вас называть: Вера Павловна Холодова, или Елена Медоварова, или Ника Карловна Полонская? Или Ласка, как назвали вас филеры? А может, агент Охранного отделения Шмель?
Ротмистр уставился на своего начальника, но сейчас Ванзарову было не до него.
— Как вижу, вы много знаете, — сказала она.
— Даже больше, чем вы можете представить, — согласился Ванзаров. — Так как вас величать?
— Раз все одно погибать, — красавица пожала плечами, — так лучше под своим именем. Меня зовут пани Ядвига Зелиньска. Я полька и горжусь этим. Ни о чем не жалею, ни в чем не буду раскаиваться. Все, что сделала, я сделала ради одной великой цели — свободы моей несчастной, униженной родины. Жалею только об одном: не успела нанести смертельную рану вашей империи.
На виске ее горела ссадина, волосы сбились в комок, под глазами выступили глубокие черные круги, но в порыве Зелиньска казалась удивительно прекрасной. Ротмистр невольно поправил галстук и пригладил волосы.
— Раз мы познакомились, пани Зелиньска, может, поговорим?
— Я ничего вам не скажу, — ответила она.
— Охотно верю, да и Мечислав Николаевич в этом не сомневается. Рассказывать вам придется полковнику Герасимову и его подручным. Они не будут церемониться. Мы же всего лишь побеседуем при вашем любезном согласии. Без всякого протокола, заметьте.
— Не интересует.
— А если я сделаю выгодное предложение?
Она усмехнулась:
— Выгодное? Мне? Билет до Варшавы?
— Лучше. Я не стану раскрывать начальнику Особого отдела полиции, кто на самом деле прятался под кличкой Совка и кто подкинул чужой снимок убитому офицеру Жбачинскому. Что избавит вас от общения с его подручными. Я даже не стану спрашивать, зачем вам понадобилась эта двойная игра. Годится?
— Вы принимаете меня за кого-то другого, — отвечает Ядвига. — То есть пекельна помилка, прошу пана [26].
— Тогда расскажите, как убили Ивана Наливайного, Надежду Толоконкину и мистера Санже. Расстрел агентов в банке мы наблюдали. Что же касается доведения до скоропостижной кончины Эдуарда Севиера…
— Я не убивала их.
— Кого именно?
— Ивана, Надю, да и Джулиана тоже, а этого Севиера вовсе не знаю. — Она застонала.
— Ротмистр, принесите воды и капли. У Власкова наверняка имеются. И, пожалуйста, быстрее!
Джуранский выскочил рысью.
— Благодарю вас… — еле слышно сказала Зелиньска.
Ванзаров пересел поближе к ней:
— Как понимаю, пани Ядвига, если не вы это сделали, то остается госпожа Лёхина, или, точнее Раса Гедеминас Адамкуте.
— Раса в арестантской?
— К сожалению, нет. Вчера госпожа Адамкуте погибла. В этом кабинете.
— Ее били?
— Она захотела этого избежать. Воспользовалась оружием, которое вы ей предоставили. Выстрел прямо в сердце. Она не мучилась. Никто не успел даже пальцем пошевелить. Мне очень жаль. Поверьте.
Зелиньска закрыла глаза.
— Каждый должен платить за свободу свою цену. Раса заплатила свою. Иван был сумасшедшим, заносчивым, эгоистичным, но увлеченным существом. А Надя просто глупая, доверчивая дурочка. Джулиан — добродушный балбес, любитель денег, жизни и женщин. Убить их — большой грех.
— Намекаете, что Адамкуте смогла?
— Сами сказали: некому, кроме нее.
— Как вы узнали о смерти Наливайного?
— Утром 1 января приехала к Окунёву и застала его в состоянии глубочайшей тоски… — Зелиньска говорила медленно, смотря перед собой. — Он сказал, что Иван погиб, нашли на льду мертвым. К нему уже приходила полиция, он не представляет, как это могло случиться.
— А про смерть Надежды Толоконкиной?
— Раса сказала.
— Неужели? А мне кажется, что вы забежали в участок, закрыв лицо платком. Как будто знали, что с ней случилось. Искали ее? Или подозревали?
Ядвига промолчала.
Вошел Джуранский с наполненным стаканом. Она схватила и выпила большими глотками. Отдышавшись, сказала:
— Думайте что хотите… Мне хватает собственных грехов, за чужие отвечать не желаю. Было так: рано утром Раса с безумными глазами врывается в номер, который я снимала в «Сан-Ремо», заявляет, что Надежду засунули в сугроб и заморозили до смерти. Она сама видела мертвое тело в полицейском участке.
— И что же?
— Откуда она могла знать, что Надю именно засунули? Проговорилась…
— У вас большие способности к логике. Что же она сделал с Наливайным?
— Наверняка отвела на лед, там и покончила. Утопила.
— Как Раса справилась с господином Санже, он все-таки боксер?
— Вот уж не знаю… Опоила его чем-нибудь…
— Возможно. А где снимала квартиру?
— Не знаю, где-то на Васильевском.
— Разве не она снимала апартаменты в «Сан-Ремо»?
— Нет, я…
— Вам все ясно, Мечислав Николаевич? — спросил Ванзаров. — Вот как, оказывается, все раскрылось. Мы держали убийцу в руках. Теперь она навсегда ушла от возмездия. Что ты будешь делать, перехитрила сыскную полицию барышня…
Джуранский благоразумно промолчал.
Ванзаров предложил еще воды, но Ядвига отказалась.
— Раз все прояснилось, тогда простой вопрос из любопытства: кто придумал оставить записку от имени сыскной полиции портье «Сан-Ремо»?
— Раса, — ответила Зелиньска.
— Кто ездил на дачу профессора и назвался городовому моим агентом?
— Тоже она. — Ядвига обернулась на Джуранского. — Рассказала, как в нее четыре раза не попал, очевидно, этот господин.
Ванзаров удовлетворенно кивнул:
— Вот оно что! А я все понять не мог, кто бы это мог быть. И что же госпожа Адамкуте там искала?
— Откуда мне знать! Может, деньги.
— В таком случае, пани Ядвига, раз вы мне открыли глаза… Объясните: откуда ваша подруга узнала, что расследование веду я?
Она нашлась очень быстро:
— Сказала, что видела вас в «Медведе». Заподозрила неладное.
— Так это была она? Вот как! Что ж… Вы, пани Ядвига, сильная и честная женщина, — сказал Ванзаров. — Как же вы могли так близко сойтись с убийцей?
— У нас с Расой общее дело, ради которого мелочи неважны.
— Великий бог всеобщего счастья.
— Что вы об этом знаете?
— Очень многое. Например, что профессор открыл состав легендарного напитка богов и решил с его помощью построить рай на земле. А ему хотелось занять скромное место творца, нового Фауста, сверхчеловека. Правда, он не учел, что последствия приема наркотического вещества оказались несколько неожиданными. Ведь так?
— Вам Раса рассказала? О профессоре?
— Мы знаем состав сомы, знаем, как ее пьют и что происходит после. Знаем, что профессор хотел возродить забытое божество и дать народу новую религию. Что вы случайно придумали символ этой религии — пентакль. Мы знаем почти все.
— Это очень хорошо, — Ядвига улыбнулась. — Что же вас интересует?
— Что было после того, как Окунёв объявил вам и вашим подругам о пришествии в мир бога Сомы.
— Снимите наручники, — попросила она. — Не бойтесь, не убегу.
Ванзаров позволил. Щелкнула пружина, Зелиньска растерла запястья, посиневшие от французских браслетов.
— Зачем вам это, Ванзаров? Изменить уже ничего нельзя… Раса мертва, Иван мертв, Санже больше нет. Да и мне недолго осталось. Вам не под силу противостоять судьбе… Свершится то, что должно.
— Чистое любопытство.
— Как знаете…
— Так что он устроил?
Показания пани Ядвиги ЗелиньскойВ тот вечер учитель отвел меня в кабинет и просил прибыть на дачу в Шувалово завтра к восьми. Я спросила зачем. Он ответил, что 21 декабря посвятит нас богу Соме, совершив обряд возлияния. Он взял с меня слово, что я не скажу ничего Расе, которую он знал под именем Марианны Лёхиной. Я спросила, почему ученица не может быть посвящена.
Он ответил:
«Новое пришествие Сомы в мир должно быть встречено только посвященными. Марианне в этой церемонии нет места. Она глупа и будет причащена не как жрец, а как простой смертный».
Я обещала приехать. Он попросил захватить чистую простыню. В назначенный день, ровно в восемь вечера, я подъехала к даче. В окнах домика горел свет. Я постучала, учитель открыл. Он был закутан в простыню, как в тогу, приказал мне скорее переодеться и скрылся за занавеской, которая отделяла вторую комнату. Я быстро скинула одежду и закуталась в простыню. Он выглянул, пригласил войти.
В другой комнате на полу, в центре начерченного мелом пентакля, стоял медный таз с тлевшими угольями. Надежда Толоконкина сидела, завернутая в простыню. В комнате стоял тяжелый дух. Я спросила, не станем ли мы поджигать дом, учитель ответил, что это совершенно безопасно. Он указал мне занять левый нижний луч, как раз рядом с Надей. На правом верхнем углу он поставил подсвечник, после чего принес серебряный поднос, прикрытый салфеткой. Под ней оказались хрустальные бокалы. В одном было налито молоко, в другом — что-то похожее на мед, в последнем — темная густая жидкость. Один бокал был пуст. Надя встала на колени и молитвенно сложила ладони. Я последовала ее примеру. Он простер руки и сказал:
«Сегодня, в священный вечер, мы, жрецы адхварью, призываем тебя, о Сома Павамана, великий бог, сын неба и земли, Всезнающий Небесный Возлюбленный, позволить нам прикоснуться к соку Господина Леса, сыну Синдху, небесному цветку, принесенному священным орлом, выжатому нами по правилу, очищенному сквозь овечьи шкуры и смешанному под возглас «Вашат!».
«Вашат!» — крикнула Надежда.
«Позволь нам восславить тебя, испив божественный напиток, равный силе амрите, а могуществом не имеющий равных, дарующий радость, открывающий взор и дарящий бессмертие! Так опьяняйся же телом от напитка для великого дарения! Живя в завете Адитьи, да будем мы в милости у Митры! Вашат!»
Учитель протянул бокал Надежде, она макнула палец и нарисовала ему на груди пентакль, а затем и себе. Надя повернулась ко мне, я подставила шею. О чем потом жалела. Я не знала, что жидкость въедается в кожу и ее невозможно смыть. Больше я не могла надевать платья, открывающие шею.
Он опустился к подносу и, напевая на непонятном языке, перелил в пустой бокал часть темной жидкости, добавил туда молока, а напоследок долил меду. Учитель пронес бокал над углями и сказал:
«О Сома-Пушан, помоги мне! Да победим мы во всех сражениях вместе с тобой! Во славу Сомы! Вашат!»
Он сделал большой глоток и сразу передал Надежде. Она повторила: «Во славу Сомы! Вашат!», отпила и передала кубок мне. Я произнесла торжественные слова и уже хотела глотнуть, когда учитель затрясся. Его тело буквально разрывали конвульсии. Он дико зарычал, сорвал с себя простыню и крикнул:
«Я вижу его! Молодой бог на солнечной колеснице! Как ты прекрасен, Сома! О Сома! Ты вошел в меня! Он во мне! Я сам стал богом! Я способен видеть сквозь космос и время! Я умею летать! Я могу один сразить орды врагов! Как ты прекрасен, великий бог радости!»
Я держала в руках нетронутый бокал. Рядом билась в конвульсиях Надежда. Она дико смеялась и размахивала руками. Учитель схватил подсвечник и стал им размахивать, как флагом, бросил его в таз и набросился на Надежду. Я не знала, что делать, и вылила смесь в огонь. Они свились в клубок и бесновались не меньше четверти часа. Постепенно силы оставили их, они упали без чувств. Я потрогала его тело — оно горело. Видимо, температура была очень высокая. Жар был и у Нади. Боясь, что замерзнут, я накрыла их одеялами.
Под утро они проснулись, ничего не помнили, чувствовали себя плохо и еле могли разговаривать. Я пошла за извозчиком, его отвезла на Васильевский, Надю к родителям.
Вечером этого же дня я снова пришла к учителю. Ему было плохо, он не мог есть. Лицо осунулось, жаловался на тошноту и головокружение. Я предложила позвать доктора, но он отказался. Спросил, как я себя чувствую. Я ответила, что прекрасно. Сома — чудесный напиток. Он сказал, что лунный бог, видимо, любит меня. Я спросила, чем могу помочь. Он вытащил пузырек с зеленой жидкостью и попросил смешать с молоком и медом. Я сделала все, как он сказал, и подала сому в маленькой рюмочке. Учитель выпил и сразу преобразился, вскочил, глаза его горели. Он бегал по комнате, пел и кричал. Безумие продолжалось не более десяти минут. После чего упал на ковер и затих.
Я спросила: «Вы меня слышите?» Он ответил: «Слышу». Я спросила: «Можете встать?» Он сказал: «Могу». Я приказала: «Встаньте!» Он, как сомнамбула, встал. Глаза открыты, он меня не видел. Мне стало интересно: будет ли выполнять все мои команды? Я приказала ему поднять правую руку. Он поднял. Приказала поднять левую ногу. Он исполнил. Сказала, чтобы сел за стол, и учитель подчинился. Через час, когда действие напитка закончилось, он ничего не помнил.
ВОПРОС: Где и когда вы познакомились с Окунёвым?
В начале декабря я пришла на его общедоступную лекцию в Соляном городке. На лекции оказались двое пьяных приказчиков, которые устроили скандал. Я напугала их выстрелом из браунинга. Он подошел поблагодарить, и наше знакомство началось.
ВОПРОС: Когда была сделана фотография?
Утром 20 декабря, накануне причащения сомой. Учитель сказал, что этот исторический день должен быть запечатлен. Когда мы пришли в ателье, фотограф предложил нам самую тривиальную семейную фотографию. И тогда учитель попросил меня, Марианну и Надю составить фигуру пентакля. Мы сделали все, как он сказал.
ВОПРОС. Как вы использовали свойства напитка?
Не понимаю, о чем вы.
ВОПРОС. У кого оказался весь запас сомы?
Я не знаю.
ВОПРОС. Где был Иван Наливайный?
Его не было с нами.