– Нет, – ответил я. – Продолжать дальше?
– Валяй, – кивнул генерал.
Пока что ему удавалось держать себя в руках, демонстрируя мне хладнокровие и уверенность в своих силах. Следующим говорил второй пленник, затем третий. Их рассказы были недолгими. Потом на экране появился Кравцов. Увидев его, Леонтьев не совладал с собой и нервно хмыкнул. Однако выслушал до конца молча и без комментариев. Когда экран погас, генерал, выжидающе уставился на меня.
– Как вы понимаете, я не зря сделал так, чтобы эту запись никто, кроме вас, не видел, – прер– вал я затянувшееся молчание. – Особенно ваши деловые партнеры Глушковы.
– Так ты что, шантажировать меня явился? Деньги нужны? – ухмыльнулся Леонтьев.
– Ага, – кивнул я. – Первичное накопление капитала.
– И много тебе?
– Сколько не жалко, – ответил я. – Ладно, пошутили и будет. Я прибыл сюда, чтобы изложить наш ультиматум.
– Чего?! – дернулся, потеряв всякую выдержку, Леонтьев.
– То, что слышите! Вы, генерал, немедленно напишете чистосердечное признание для Генпрокуратуры.
– Во как, – сумев взять себя в руки, покачал блондинисто-лысеющей головой Леонтьев. – Может, мне еще и застрелиться?
– Это ваше дело… Но я, точнее мы с полковником Никаноровым, решили дать вам маленький шанс.
Услышав о Никанорове, Леонтьев сморщился, словно надкусил кислую-кислую сливу.
– Шанс частично искупить свою вину перед Родиной, а также выйти сухим из воды, – продолжил я.
– Частично сухим? – уточнил Леонтьев.
– Это уж как у вас получится.
Продолжить я не успел, так как у генерала в кармане зазвонил мобильный телефон.
– Я занят, – чуть ли не прорычал в него Леонтьев. Но через секунду сменил тон: – Да, Филипп Семенович, – проговорил он уже другим голосом. – Что, прямо сейчас? А что случилось?!
Филиппом Семеновичем зовут Глушкова-старшего. Это я хорошо запомнил. И сейчас этот Филипп Семенович явно настаивает на немедленной встрече. Что это? Простое совпадение? Узнать о нашей с Леонтьевым беседе ни старший, ни младший Глушковы никак не могли.
– Хорошо, но только через два часа, – проговорил Леонтьев и отключил телефон.
– Что-то произошло? – невозмутимо поинтересовался я.
– Ничего. Говори свой ультиматум, только покороче.
– Конечно, конечно, – закивал я. – Вам ведь нужно подготовиться к встрече с господами Глушковыми. Они ведь могут заявиться и раньше.
– Это не твоя забота! – рявкнул генерал.
– Ну, слушайте. Ваша смерть ни Никанорову, ни мне не нужна. Если бы, генерал, я поставил задачу вас грохнуть, я бы грохнул, будьте уверены. Но я не бандит и не киллер. Вы должны отвечать по закону. Закону нашего государства. Скорее всего, вы получите пожизненное. Если не отменят мораторий на смертную казнь.
– Это ты называешь «сухим из воды»? – неожиданно флегматично отозвался генерал. – Сейчас я вызову санитаров, и ты, Валентин, немного отдохнешь в спецпсихбольнице закрытого типа, – усталым голосом проговорил Леонтьев. – Возможно, что и пожизненно отдыхать там будешь.
– Нет, генерал. Чем быстрее ты напишешь чистосердечное, тем лучше, – я неожиданно для самого себя перешел с Леонтьевым на «ты». – Не надо даром терять время. Или наше кино тебя не убедило?
– Да так себе ваше кино…
– На «Оскар» не претендуем, – развел руками я.
– Это не только мне приговор, это тебе, Вечер, и твоей банде приговор. В первую, запомни, в самую первую очередь.
– Ты ведь нас уже один раз приговорил. Только вот с палачами осечка вышла, – кивнул я в сторону телеэкрана. – А насчет банды не надо! Уголовник ты и твои подельники! Да я тебя прямо сейчас пристрелить могу. Или взять в заложники!
Моя рука при этом уже лежала на «стечкине», удобно укрытом в потайной кобуре.
– Стало быть, как волка обложили. Недооценил я тебя… Или переоценил?
Леонтьев старался сохранить хладнокровие, но с каждым мгновением ему это удавалось все труднее и труднее. В самом деле – в моих руках оружие, в его телевизоре очень интересное кино.
– У тебя и у Глушковых будет возможность бежать! – тут же сообщил я. – До того, как Генеральный прокурор подпишет санкцию на ваш арест.
– За что такая милость?
– Не люблю загонять людей в угол. А потом… У каждого своя работа. Я свою сделал. Теперь очередь Генпрокуратуры, ФСБ и Интерпола. Пусть поработают, экстрадируют тебя, потом судят. Я – десантник, а не прокурор.
– Покойник ты, Вечер.
Произнес он это неожиданно твердым голосом, и бесцветные глаза генерала стали ледяными.
– Только после тебя, – ответил я, окончательно дав понять, что смогу выстрелить и через одежду. – А теперь самый разумный совет. Ты принимаешь решение после разговора с Глушковыми. Ты ведь явно нервничаешь, чувствуешь, что их визит не случаен.
– А ты?
– Я тоже это чувствую, но к их визиту непричастен. По-моему, они явятся несколько раньше, чем обещали. То есть с минуты на минуту.
Некоторое время мы оба молчали. Леонтьев пытался осмыслить весь информационный поток, что вылился на него за последние полчаса. В самом деле – с одной стороны, он обложен и прекрасно понимает, что это серьезно. Никаноров, я, Степаныч и остальные хватку не ослабят, у генерала в этом сомнений нет. Именно поэтому он и мечтал уничтожить нас всех руками друг друга. Сейчас же у гэрэушника появился шанс сбежать со своими капиталами в какой-нибудь укромный уголок планеты. Искать его будет Интерпол, разведка, но не спецназ ВДВ. Откажется от моего предложения – загремит под следствие, и это как минимум. Чтобы окончательно убедить Леонтьева в неизбежности такого финала, я достал из своего рюкзака небольшой прибор с кнопками, маленькой антенной и совсем крохотным монитором. И подключил его к леонтьевскому телевизору.
– Поговорите со старинным приятелем, – набрав на приборе несколько цифр, я протянул переговорное устройство генералу. Сам не заметил при этом, как снова обратился к Леонтьеву на «вы». Чертова субординационная привычка.
А на экране телевизора через пару секунд возник полковник «Вымпела» Андриан Куприянович Никаноров.
– Привет, – как ни в чем не бывало произнес Никаноров. – Что скажешь, Николай Борисович?
Леонтьев говорить не торопился, смотрел то на экран, то на меня.
– Как видишь, мы даем тебе шанс, – продолжил Никаноров. – Но с твоей преступной деятельностью будет покончено, и ты навсегда покинешь нашу страну.
– Подумать надо, Андриан, – проговорил наконец Леонтьев. – Двое суток!
– Нет, – категорически отозвался Никаноров. – Два часа, не более.
Я между тем соображал, сообщать полковнику о визите Глушковых или нет. Ведь этот визит, скорее всего, случаен, а Леонтьев не такой дурак, чтобы ставить обо всем в известность тех, кого собирается сдать.
– Через два часа переговорим, – принял наконец решение Леонтьев.
– Андриан Куприянович, что с Кравцовым? – задал я вопрос.
– Млынский с ребятами его ищут, – ответил Никаноров.
Если Млынский, то более вопросов не имею. Серега достанет Упыря из-под земли.
– Желаю приятно провести эти два часа, – сказал на прощание Никаноров, и экран погас.
– Стало быть, упустили Кравцова? – усмехнулся, точно ощерился, Леонтьев.
– Временные трудности, генерал, – ответил я.
– В этой жизни все временно, – тоном доморощенного философа заметил Леонтьев.
– Надеюсь, Глушковым о моем визите и тем более нашем разговоре вы сообщать не станете.
– Посмотрим.
При этих словах я молча кивнул на потайную кобуру. Генерал хотел было что-то ответить, видимо, что-то по-генеральски достойное и уничижительное для подполковника, но в этот момент у него затренькал мобильник.
– Да, проходите, я готов вас принять, – произнес Леонтьев и тут же бросил вопросительный взгляд на меня.
– Надеюсь, разум вас не покинет, – отозвался я, всем своим видом давая понять, что желаю присутствовать при беседе с Глушковыми, тем более, что в лицо меня папа и сын не знали.
Не прошло и минуты, как в наш кабинет вошла целая процессия. Первым шел немолодой, довольно высокий и полный господин в позолоченных очках на крупном пористом носу. Следом за ним – господин помоложе лет на тридцать, но в остальном полная копия первого, включая позолоченные очки и большой бесформенный нос. Господа Глушковы собственной персоной. Следом за ними шел маленький пузатенький кучерявый человечек неопределенного возраста. Наверняка картавит, и наверняка это личный адвокат Глушковых Шпеллер, о котором мне рассказывал Степаныч. Четвертым был мужчина лет сорока пяти, одетый в форму полковника милиции. Его усатая физиономия также была мне знакома – года три назад он давал интервью по всем телеканалам. Тогда прогремело дело о милицейских «оборотнях в погонах». Этот полковник был начальником отдела МУРа, в котором все арестованные «оборотни» и служили. В телеинтервью начальник клялся, что ни сном ни духом не ведал, чем занимаются его подчиненные. Не знаю, поверили ли зрители, а вот прокуратура поверила. Генералом полковник не стал, но и МУРа не покинул.
– Ты не один? – спросил Филипп Семенович Глушков, мазнув по мне барственным взглядом.
– Как видишь, – ответил Леонтьев.
– Мы, кажется, знаем, кто ваш гость, – произнес бывший начальник муровских «оборотней».
– И он, разумеется, нас не покинет, – мило улыбнулся Глушков-младший.
– Что случилось, Филипп? Что за срочный визит? – перешел к делу генерал Леонтьев.
– Присядем, – кивнул седеющей головой Филипп Семенович, и все вновь прибывшие оказались за леонтьевском столом.
Сам Глушков-старший, точно нарочно, сел напротив меня.
– Разговор у нас, скорее всего, будет долгим, – тоном председателя на собрании проговорил Филипп Семенович и уставился на меня своими сильно уменьшенными линзами очков глазами. – Вы ведь не торопитесь, Валентин Денисович?
Вот так «мягкая посадка»! Я, разумеется, не тороплюсь. Но вот откуда эта очкастая тварь знает мое имя-отчество? Стало быть, знает, зачем и почему я здесь! Но откуда?! Бросив быстрый взгляд на Леонтьева, я заметил, что у генерала заметно дернулись руки. «Сюрприз» для него был ничуть не меньшим.
– Мне торопиться некуда, – только и произнес я.
– Нам тоже, – согласился со мной Филипп Семенович. – Кино уже посмотрели? – кивнув на телевизор, повернулся он к генералу.
– Посмотрели, – дернув лицевой мышцей, ответил Леонтьев.
Про «кино» тоже знают. И, скорее всего, знают, что «кино» не для «Оскара».
– Ну что ж, господа офицеры, – оглядев поочередно Леонтьева, меня и милицейского полковника, проговорил Глушков-старший. – Расставим точки над «i».
Расставим. Полковник милиции поднялся со своего места и открыл дверь, ведущую в коридор. Сперва в помещении оказались трое крепких парней. Хоть они и были в штатском, но по их движениям было видно, что они прошли специальную подготовку, а следом за ними через секундную паузу перед нами предстал…
Капитан Кравцов собственной персоной!
На его физиономии были заметны следы, оставленные Серегой Млынским, плюс трехдневная щетина. В остальном же Кравцов выглядел весьма бодрым и уверенным в себе. Выходит, имелось у Увальня свое «африканское окно», свой способ возможного отхода. Кравцов показал себя куда большим профи, чем я от него ожидал!
Глава 3
– Спокойно, Денисыч! – только и произнес Кравцов.
На меня уставились сразу четыре пистолетных ствола. Милицейский полковник и парни, пришедшие с Кравцовым, выхватили их в мгновение ока.
– Руки на стол положи, – скомандовал мне Кравцов спокойным тоном.
Даже не скомандовал, а просто властно проговорил. Мне ничего иного не оставалось, как повиноваться младшему по званию. Если меня не грохнули с самого начала, значит, предстоит некий разговор.
– Теперь, Николай Борисович, тебе понятно, что все мы очень хорошо осведомлены о том, что вы только что здесь созерцали, – взял слово Филипп Семенович. – Кажется, мы все под колпаком у этого десантника и его новых друзей. Так, Леонтьев?
– Почти, – ответил генерал. – Только подполковник предложил нам… Ну, одним словом, дает нам некоторое время на… Сборы и эвакуацию, – подобрал он наконец точное определение.
– Это очень любезно и благородно с его стороны, – подал голос Глушков-младший.
Между тем Леонтьев всем корпусом повернулся к Кравцову:
– Что же ты, Кравцов, всех нас с потрохами выдал?
– Я выдал, я же и спасу, – как ни в чем не бывало отозвался капитан.
– Ну что же, давайте послушаем господина Кравцова, – продолжая исполнять роль председателя, сделал приглашающий жест рукой Филипп Семенович.
В этот момент я расслабился и, как выяснилось, напрасно. Приготовившись слушать господина Кравцова, я пропустил первый удар. Один из парней неожиданно прыгнул на меня и сумел нанести удар ногой в голову. Двое других тут же подхватили с боков, вывернули руки и уложили лицом в пол.
– Извините, Валентин Денисович, но так спокойней, – услышал я сквозь зыбкое марево, образовавшееся в голове после столь сильного футбольного удара.
Рука одного из парней скользнула к потайной кобуре. Сейчас меня обезоружат… Что потом?! Ладонь второго в этот момент сдавила мне лицо, больно плюща нос и губы. Вот этого-то делать и не стоило! Собрав всю ярость, я вцепился зубами в ненавистные, пахнущие дешевым одеколоном пальцы. Парень взвыл. Далее каким-то чудом, на автомате, мне удалось вырваться из мощных лап, пробить правой в печень тому, кто был ближе всех, вскочить на ноги и выхватить пистолет Стечкина. Однако мои противники имели неплохую подготовку по рукопашному бою. Не успел я на кого-либо направить оружие, как один из них ухитрился выбить у меня пистолет. Второй удар я блокировал, провел контратаку и заставил противника отступить. Поднять пистолет лучше даже не пробовать. На меня посыпались удары сразу с трех сторон. Меня атаковали все трое. Прошедшие такую же (или почти такую же) подготовку, как я. Мне ничего не оставалось, как применить против них наиболее жестокие, напрочь отключающие приемы. Поймав момент, я ударил головой в лицо того, что был прямо передо мной, как говорили в моей деревне – взял на калган, и мгновенно вырубил его. Второго я ткнул фалангой указательного пальца под кадык, заставив упасть на колени и забиться в тяжелом кашле. С третьим же было сложнее. Третий противник оказался боксером, но, в отличие от меня не мастером спорта. По крайней мере, он очень легко попался на мой отвлекающий маневр и схлопотал прямой удар по открытой челюсти, после чего оказался в длительном нокауте. Вот, пожалуй, на данную минуту и все…
– Ну зачем же так, подполковник?
В лицо мне смотрел пистолет-пулемет, который был в руках у Кравцова. С ним так просто не совладаешь. Как он разделал сразу троих наемников, с которыми оказался заперт в одной камере… Краем глаза я отметил, что милицейский полковник аккуратно поднял мой пистолет и завернул его в какую-то гладкую ткань. Это мне очень не понравилось, но что было делать дальше?!
– Сядь и выслушай! – скомандовал Кравцов.
Я молча вернулся на свое место и положил руки на стол. Обезоружили, и хрен с ними. Послушаем…
– Ситуация сложилась гнилая, – заговорил Кравцов, не убирая оружия, но несколько смягчив тон. – Совсем гнилая, и я в этом частично виноват.
При последней фразе генерал Леонтьев заметно усмехнулся, но Кравцов не обратил на генеральскую усмешку никакого внимания.
– В данный момент мы все под колпаком, – продолжил Кравцов. – Мне и еще троим товарищам по несчастью пришлось дать под запись подробные показания. Про связи и долю в международном наркобизнесе, заказные убийства, нефтяные сделки с чеченцами… Разумеется, про «шоколадную операцию», про тайные плантации, на которых должны выращиваться не только какао-бобы. Однако это всего лишь слова.
– Прокуратуре и ФСБ придется эти слова проверить, – заметил я. – И многие факты подтвердятся.
– Пожалуй, – согласился со мной муровский полковник.
– Но троих «свидетелей», дававших показания на камеру, уже нет в живых, – с расстановкой и чувством проговорил Кравцов, окончательно выйдя из образа молчаливого увальня. – Так, Денисыч?
– Так, – честно ответил я.
– Ну а я могу заявить, что оклеветал уважаемых господ под пыткой, – произнес Кравцов.
– Факты, в любом случае, слишком серьезны. Тем более, что все они попадут в печать, в том числе иностранную, – стараясь выглядеть спокойным, ответил я. – Следствие будет возбуждено так или иначе. Но самое главное – каждый из здесь присутствующих будет замаран до самой макушки. Вашему бизнесу конец.
– Если вмешается президент или кто-нибудь из его ближнего окружения, наш министр например… – задумчиво проговорил милицейский полковник. – Пожалуй, бизнесу конец!
– Да, это так, – Кравцов кивнул стриженной, со следами ссадин и кровоподтеков головой. – Но давайте отметим одно главное обстоятельство. На ком сходятся все нити, за которые, судя по нашим показаниям, может ухватиться следствие?
На какое-то время воцарилась тишина, с ответом никто не торопился.
– На Николае Борисовиче Леонтьеве, – сам же ответил на собственный вопрос Кравцов. – Господ Глушковых я упоминал лишь вскользь, остальные и вовсе ничего про них не говорили. Следствию сложно будет что-то доказать в отношении Филиппа Семеновича и Дмитрия. Так, Леонид Наумович? – обратился Кравцов к адвокату Шпеллеру.
– Конечно, – кивнул кучерявой головой тот. – Тем более, что вы, господин Кравцов, от своих показаний откажетесь.
Адвокат и в самом деле оказался картаво-шепелявым.
– И получится, что генерал Леонтьев в одиночку создал военно-мафиозную структуру. Нет, с господами Глушковыми он дружил, но не более того. Даже помочь им хотел в их «шоколадном бизнесе». Но по собственной, исключительно по собственной инициативе, – торжествующим тоном закончил Кравцов.
– Лихо, капитан, – зло сверкнул глазами Леонтьев. – Филипп! – повернулся он к Глушкову-старшему. – Значит, ты хочешь, чтобы я все взял на себя?!