Однажды меня захотел видеть доктор Элджин. Он только что спустился из комнаты тети Шарлотты.
— Ей становится все хуже, — сказал он. — Вам не справиться без посторонней помощи. Очень скоро она окажется прикована к постели. Советую взять сиделку.
В этом был смысл, ответила ему я, но, прежде чем решать окончательно, я должна была обсудить положение с самой тетей.
— Да, поговорите, не мешкая, — сказал доктор. — Внушите ей, что вы не сможете сочетать работу с уходом за больной. Ей нужна опытная сиделка.
Поначалу тетя Шарлотта противилась, но в конце концов уступила. С появлением Шантели Ломан все в доме изменилось.
4
Как мне описать Шантель? Легкая, изящная, она напоминала фарфоровую куколку. Ее волосы имели прелестный оттенок, прославленный Тицианом, брови были густые, ресницы темные. Глаза с прозеленью — редкостный цвет привораживал с первого взгляда. Прямой короткий носик и нежный цвет лица вдобавок к тонкой фигуре делали ее похожей на дрезденскую статуэтку. Если у нее и был какой-то изъян, то это, пожалуй, маленький рот, но, на мой вкус, — эта мысль пришла ко мне от общения с предметами изящных искусств — мелкое несовершенство только усиливает впечатление красоты. Совершенство в искусстве и природе способно наскучить — крошечный дефект лишь подчеркивает исключительность внешности. Вот, какой показалась мне Шантель.
Когда она в первый раз вошла в Дом Королевы и села в стильное кресло эпохи Реставрации, оказавшееся в ту пору в холле, я сразу засомневалась: «Ни за что не останется. Сама откажется». Однако я ошиблась. Позже она призналась, что ей с первого взгляда понравился дом. Приглянулась и я: до того, имела неприступный вид. Настоящая старая дева в твидовых жакете и юбке — даже красивые волосы стянуты в ужасный пучок на затылке. Преступно губить такую красоту.
У Шантель была манера выделять некоторые слова и посмеиваться словно над самой собой, закругляя фразы. Трудно было представить кого-либо, меньше ее напоминавшего сиделку.
Я провела ее к тете Шарлотте, и, как ни странно — впрочем, вероятно, мне следовало бы сказать «естественно» — она ей сразу приглянулась. Шантель очаровывала легко и непринужденно.
— Настоящая красавица, — восхитилась Элен. — С ее появлением все должно перемениться.
Так и вышло. Она была веселая и ловкая. Даже тетя Шарлотта стала меньше ворчать. Шантель заинтересовалась домом и осмотрела все углы. Позже она мне призналась, что не видела интереснее дома.
Уложив тетю Шарлотту на ночь, Шантель заходила ко мне, и мы долго разговаривали. Кажется, она была довольна, что в доме нашлась ее более или менее сверстница. Мне было двадцать шесть лет, а ей двадцать два, но она прожила более интересную жизнь, немного путешествовала со своей последней подопечной и казалась мне светской дамой.
Как и все в доме, впервые за долгое время я почувствовала себя счастливее. Элен сразу к ней привязалась, кажется, даже рассказала о мистере Орфи. Даже миссис Мортон была с ней общительнее, чем со мной: именно Шантель выведала у миссис Мортон, что у той была калека-дочь, жившая с незамужней сестрой в пяти милях от Лэнгмута. Вот куда она ездила на выходные, а после возвращалась в Дом Королевы и без ропота сносила придирки тети Шарлотты и все неудобства только ради того, чтобы быть вблизи от дочери. Она ждала дня, когда сможет уйти, и они заживут вместе.
— Она вам все это рассказала?! — изумилась я. — Как вы ее разговорили?
— Со мной все откровенничают, — ответила Шантель.
Она любила выглядывать, стоя у окна, на сад и реку, называла открывавшийся вид колдовским. Все и вся интересовало ее. Даже об антиквариате расспрашивала меня.
— Каких денег все это должно стоить! — удивилась она.
— Сначала все надо купить, — объяснила я. — За некоторые предметы еще не заплачено. Тетя Шарлотта просто выставляет их на продажу и получает комиссионные, если сможет продать.
— Какая вы умница! — восхитилась она.
— У вас своя профессия, которая, несомненно, полезнее моей.
Она состроила забавную рожицу. Порой она напоминала мне маму, только была еще более проворной и ловкой.
— Сберегать красивую старинную мебель бывает полезнее, чем возиться с иными капризными больными. Знали бы вы, сколько я от них натерпелась.
Она была артистичная рассказчица. Я узнала, что она воспитывалась в доме викария.
— Теперь я знаю, откуда повелась поговорка: беден как церковная мышь. Именно такими были мы. Во всем себе отказывали. Как это разрушает душу, Анна! — Очень скоро мы перешли на «ты» и звали друг друга по имени, тем более что у нее оно было до того благозвучное, просто грех не воспользоваться. — Пока папа спасал души прихожан, дети жили на хлебе с топленым жиром. Брр! Наша мама умерла при родах последнего ребенка, меня то есть. Нас было пятеро.
— Как славно иметь так много сестер и братьев!
— Ничего особенного, если ты бедна. Мы все овладели ремеслом. Я выбрала уход за больными, потому что, как я сказала Селине, — это моя старшая сестра — так есть шанс попасть в дома богачей и по крайней мере подъедать крошки с их столов.
— А попала сюда!
— Мне здесь нравится, — возразила она. — Такой замечательный дом.
— Во всяком случае мы не станем тебя кормить хлебом с топленым жиром.
— Даже на это согласна. Только бы здесь жить. Такой чудесный дом, полный необычных вещей, и ты тоже необычная, и мисс Брет. Вот чем хороша моя профессия. Никогда не знаешь, куда попадешь.
Ее яркие глаза напоминали изумруды.
— Такой красавице, как ты, следовало бы выйти замуж, — как-то заметила я.
Она чуть заметно улыбнулась.
— Мне делали предложения.
— Но ты не любила?
— Нет. А ты?
От прямого вопроса к моим щекам прилила кровь, и, не удержавшись, я рассказала о Редверсе Стреттоне.
— Бродячий Казанова, — отозвалась она о нем. — Жаль, что тогда не было меня. Я бы тебя остерегла.
— Откуда бы ты узнала, что у него жена за границей?
— Можешь не сомневаться, узнала бы. Бедняжка Анна, считай, что тебе повезло. — Ее глаза возбужденно блестели. — Только представь, что могло случиться.
— Что? — спросила я.
— Мог сделать предложение и соблазнить.
— Какая чепуха! Я сама во всем виновата. Он не давал ни малейшего повода подумать, что интересуется мной. Это все мои глупые фантазии.
Она ничего не ответила, но с этого момента стала проявлять интерес к Замку Кредитон. Я не раз слышала, как она расспрашивала Элен о Кредитонах.
Мои отношения с Элен изменились: теперь она больше тянулась к Шантель. Оно и понятно. Она была настоящим чудом. Умела подольститься даже к тете Шарлотте. В основе ее обаяния лежал неподдельный интерес к людям: она была откровенно любопытна. Стоило Элен вернуться в дом после выходного, как в кухню тотчас мчалась Шантель и оттуда несся задорный смех.
— Сестра Ломан словно лучик света в нашем доме, — как-то заметила миссис Баккл.
Я мысленно согласилась с ее сравнением.
Однажды Шантель предложила, чтобы мы с ней писали дневники.
— Жизнь так интересна, грех упустить хоть один момент, — сказала она.
— У некоторых, — уточнила я.
— У всех, — поправила меня она.
— Но ведь здесь ничего не происходит, — возразила я, — только мелькают дни.
— Лишнее доказательство, что ты должна вести дневник и записывать все подряд. У меня идея. Давай вести вместе, а потом читать друг другу. Как это должно быть замечательно, живя рядом, описывать одни и те же события и смотреть на них не только своими, но и другими глазами.
— Но где я найду время на ведение дневника? — посетовала я.
— Непременно найдешь. Только представь: абсолютно правдивый дневник! Нет, я настаиваю. Сама поразишься, как он тебя преобразит.
Так мы завели дневники.
Как всегда, она оказалась права. Жизнь действительно получила новое измерение. Вдруг события оказались не такими мелкими. Занятно было сравнивать, как по-разному мы их описывали. У нее все было окрашено яркими красками ее личности, а мои записи казались пресными. Она совсем не так видела людей, представляла их интереснее, чем они были. В ее описании даже тетя Шарлотта делалась привлекательней.
Мы получали большое наслаждение от писания дневников. Шантель не уставала напоминать мне, чтобы я записывала в точности то, что чувствовала.
— Анна, если ты за что-нибудь сердишься на меня, ни в коем случае не пытайся смягчить свое настроение. Что толку от дневника, если он лжив?
Так у меня выработалась привычка писать, будто разговаривая с собой. Раз в неделю мы обменивались дневниками и сравнивали наши чувства и переживания.
Часто я поражалась тому, как же я могла жить до появления Шантели. В этом смысле она заботилась не только о тете Шарлотте, но и обо мне, только я не нуждалась в физическом уходе.
Так у меня выработалась привычка писать, будто разговаривая с собой. Раз в неделю мы обменивались дневниками и сравнивали наши чувства и переживания.
Часто я поражалась тому, как же я могла жить до появления Шантели. В этом смысле она заботилась не только о тете Шарлотте, но и обо мне, только я не нуждалась в физическом уходе.
Прошло десять месяцев после появления Шантели, и опять наступила осень. Осенние запахи и краски по-прежнему наполняли меня печалью, но она заметно посветлела. Прошедшее лето выдалось дождливым, сырость сказалась на тете Шарлотте. Теперь она не поднималась с постели. Прав был доктор Элджин, когда предупреждал, что понадобится сиделка. Меня всегда поражала ловкость, с какой хрупкая Шантель, при малой помощи миссис Мортон, ухаживала за тетей Шарлоттой. Болезнь прогрессировала, и для улучшения сна доктор прописал пилюли опия. Поначалу тетя сопротивлялась приему наркотика, но в конце концов уступила.
— Одна пилюля на ночь, — строго предупредил доктор. — В крайнем случае две. Большая доза может оказаться смертельной.
Пилюли хранились в шкафу в передней, как мы называли соседнюю со спальней комнату. Доктор не рекомендовал держать пилюли рядом с кроватью, чтобы у больной не возникло соблазна принять больше, чем было прописано, в случае острой боли, так как от слишком частого применения лекарство теряло эффект.
— Сестра Ломан проследит.
— Можете на меня положиться, доктор, — обещала Шантель.
Она у него пользовалась полным доверием. Однажды, заговорив о состоянии тети Шарлотты, он похвалил меня за предусмотрительность в том, что касалось приглашения сестры Ломан. Тетя была очень сильная женщина. Она не страдала никаким органическим недугом. Если бы не артрит, была бы абсолютно здорова. Нынешнее ее состояние могло продлиться еще много лет.
Странная вещь случилась со мной ночью после разговора с доктором Элджином. Проснувшись среди ночи, я обнаружила, что стою рядом с кроватью. Я не отдавала отчета в том, что со мной произошло. Помнила, что видела необычный сон, но что именно, забыла. В голове крутилась одна навязчивая мысль: все мы постареем, ухаживая за тетей Шарлоттой, — Элен, миссис Мортон, Шантель и я. Все, что осталось в памяти от сна, были слова, явственно звучавшие в мозгу: «еще много лет…» Я не представляла, как встала с постели. То мне казалось, что смутно помнила, но в следующую минуту была уверена, что это произошло безотчетно.
Странное, наводящее страх ощущение.
Я подошла к двери комнаты, прислушалась к звукам дома. Может, меня что-то подняло? До слуха доносился лишь тихий шелест ветра в ветках деревьев да нечаянный скрип половиц. Потом я услышала тиканье часов со всех концов дома.
Что же случилось? Скорей всего, ничего особенного, просто меня растревожил сон.
Шли недели. Зима выдалась суровая: в дом проникал холодный восточный ветер и, как выражалась тетя Шарлотта, «студил кости», отчего всякое движение причиняло ей боль. Теперь она была обречена на неподвижность. Уродливо распухшие ноги больше не держали тело. Она полностью зависела от Шантели и миссис Мортон.
Разъезжая по распродажам, я на целые дни пропадала из Дома Королевы, хоть и не ночевала в гостиницах. Женщине не так просто передвигаться в одиночку. К тому ж я вынуждена была по возможности ограничивать отлучки, затруднявшие ведение дел, потому что в мое отсутствие некому было заниматься с покупателями.
Я заподозрила, что в последнее время тетя Шарлотта делала безрассудные покупки. Китайские вазы так и не были проданы. Ее часто подводила эрудиция: она покупала вещи, основываясь на их редкости, а не на спросе, что пристало коллекционеру, но не торговцу, занятому покупкой и продажей.
Всю долгую трудную зиму я пунктуально вела дневник. Так же поступала и Шантель. Так я узнавала обо всем, что происходило в доме, вплоть до незначительных мелочей, в легком, беззаботном изложении Шантели. В свою очередь, я в тяжелом, основательном стиле повествовала о поездках на аукционы и о своих покупателях.
Вдруг однажды утром, проснувшись и обнаружив морозные узоры на стеклах окон, я узнала, что умерла тетя Шарлотта.
В тот день Шантель, как всегда, в семь утра спустилась за чашкой чаю. Неожиданно она ворвалась в мою комнату. Никогда не забуду ее вид: огромные зеленые глаза, необычайно бледное лицо. На плечи спадали тициановские кудри.
— Анна! Она скончалась! Ничего не понимаю. Надо сейчас же послать за доктором Элджином. Отправь Элен.
Вскоре он явился и сообщил, что она умерла от чрезмерной дозы опийных таблеток, которые мы всегда держали в передней. Как она могла до них добраться? Вывод напрашивался сам. Кто-то их ей дал. В Дом Королевы пришла не только смерть, но и подозрения.
Всех нас подвергли допросу. Ночью никто ничего не слышал. Моя спальня находилась непосредственно под комнатой тети Шарлотты, Шантель спала на одном с ней этаже, а Элен и миссис Мортон ночевали вместе в другом крыле дома.
Теперь уж не помню всех подробностей тех дней, потому что не вела дневника до самого дознания. Руки не доходили. Случившееся казалось кошмаром, не верилось, что это правда.
Однако на один вопрос нужно было дать ответ: этого требовал закон. Как снотворные таблетки попали к тете Шарлотте, если они хранились в соседней комнате, а она не передвигалась? Можно было предположить только одно: кто-то их ей дал. Тогда вставал неизбежный вопрос: кто?
Кто от этого выигрывал? Основной наследницей была я. Дом Королевы и антикварное дело после смерти тети переходили ко мне. Я была ее единственной родственницей, из чего следовал вывод, что все становилось моим. К этому меня и готовила тетя. Подозрение возникло с самого начала, раньше чем был задан вопрос, не надоело ли мне ждать своего часа. Подобно ядовитым миазмам, он висел в воздухе, внушая сомнения и страх.
Хоть Элен и была ошеломлена, в ее глазах читалось мучительное раздумье. Получит ли она, что было обещано? Будет ли доволен мистер Орфи? Миссис Мортон выглядела так, словно у нее свалилась с души тяжесть. Жизнь в Доме Королевы никогда не была безмятежной, «ложем роз», как выспренно выражалась миссис Баккл. Сама миссис Баккл была слишком простодушна, чтобы скрыть изумление. Причастность к дому, в который вошла смерть при странных обстоятельствах, сильно подняла ее престиж.
Это было изнурительно: вопросы полиции, процедура дознания. Я часто задавалась вопросом, что бы со мной было, если бы не Шантель. Она сделалась моим ангелом-хранителем, не отходила ни на шаг, успокаивала, что все будет хорошо. Разумеется, тетя Шарлотта приняла таблетки сама. Это было в ее духе.
— Она бы никогда не лишила себя жизни! — вскричала я. — Никогда и ни за что. Это шло вразрез с ее принципами.
— Ты не представляешь, что может сделать с людьми боль. Боль, которая не утихает ни на минуту и может только усугубляться. Я уже сталкивалась с таким. Поначалу она отказывалась от опия, но потом начала принимать и требовала все больше.
Да, меня спасла Шантель. Никогда не забуду, как рьяно она сражалась за меня на дознании. Она была в строгом черном платье сиделки, замечательно оттенявшем изумрудные глаза и рыжеватые волосы. Ее красота была не просто достоянием, она умела убеждать. Я заметила, как быстро Шантель добилась расположения всех, кто присутствовал в зале суда, как в свое время покорила всех без исключения обитателей Дома Королевы. Спокойным, сдержанным тоном она дала свои показания.
При обычных обстоятельствах тетя Шарлотта в самом деле не смогла бы пройти через комнату. Но Шантель бывала свидетельницей того, как оказывалось возможным невероятное. На ее практике то же самое, что тетя Шарлотта, сделала другая больная. Она готова все объяснить. Незадолго до этого в комнату старшей мисс Брет внесли предмет мебели, который пожелала приобрести ее племянница, и, хотя мисс Брет была немощна и страдала от невыносимой боли, она, продолжая бдительно следить за состоянием дел, нашла силы приподняться с кровати, чтобы осмотреть шкафчик. Сестра Ломан была поражена, так как искренно считала, что больная не способна ходить. Но при определенных обстоятельствах люди вроде мисс Брет способны собрать все силы. Шантель выразила надежду, что доктор Элджин подтвердит ее слова: как бы там ни было, она самолично обнаружила мисс Брет у шкафчика. Верно, обратно в постель ее пришлось почти нести на руках, но до шкафа она добралась без посторонней помощи. По мнению сестры Ломан, то же самое случилось и в ту роковую ночь. Шарлотта Брет мучилась от невыносимой боли, доза, которую уже приняла, дала только кратковременное забытье, и она решила во что бы то ни стало принять еще. Рядом с комодом, в котором хранились опийные пилюли, сестра Ломан нашла пуговицу от ночной рубашки мисс Брет. Накануне, когда давала мисс Брет таблетку и желала спокойной ночи, она «видела своими глазами», что все пуговицы были на месте. Была предъявлена рубашка, осмотрена пуговица, обращено внимание на воду, пролитую на столике рядом с кроватью мисс Брет.