– Я хочу поговорить о причастности вашего супруга к убийству. Мне необходимо знать, где был ваш муж, Куркулев Семен Семенович, в ночь совершения преступления и нет ли у него алиби.
– Алиби, скорее всего, у него нет, – начала маска, не разлипая глаз, – вы же забрали его так неожиданно, так спешено, он просто не успел собрать узелок. К тому же обычно в тюрьмах при обыске забирают даже деньги и инструменты, а не то, что такую ценную вещь, как алибя. И вообще, откуда вы взяли, что это именно он украл эту алибю? Мы люди обеспеченные, украденная алибя и рядом не может стоять с нашими фамильными драгоценностями.
– Я имею в виду не это.
Василиса уже ушла, Вера Степановна не могла видеть выражение лица участкового, а дела участкового были плохи. Он с трудом удерживался от смеха.
– Я спрашиваю, где был ваш муж в ночь совершения убийства?
– Ах, вы об этом? – женщина с трудом сдержала зевок. – Почему вы думаете, что дона Педро убил Сема? Он и самолет-то водить не умеет. Зря, зря. Я уже давно простила дону Педро надругание над своей девственностью. И никаких конфликтов между Семой и Педрой быть не может.
– Мама, – раздался за спиной Комарова голос Василисы, – сериал только через час, а это Комаров, наш новый участковый.
– А-а-а, участковый, – будто только что поняла Вера Степановна, – так бы сразу и сказали, я же не могу открыть глаза, я медицирую. Что новенького? Нашли убий… – собеседница Кости замолчала на полуслове.
– Она спит, сегодня вы уже ничего не добьетесь, – спокойно сказала Василиса. – Пойдемте на кухню. Я напою вас чаем, а вы зададите мне свои вопросы.
– Сколько вам лет? – спросил Комаров, идя следом за девушкой.
– Пятнадцать, – ответила она.
«Совсем девчонка, – восхищенно подумал Костя, – а ведет себя как умудренная годами женщина. Я бы со стыда сгорел, если бы у меня была такая мать, а она – хоть бы хны! А в селе говорят, что еще и все хозяйство держится только на ней».
Тем временем девушка накрывала на стол. У Комарова появилась возможность хорошенько рассмотреть ее. Василиса совсем не была похожа на классическую сказочную Василису-прекрасную. Маленькая, очень худенькая, с короткой стрижкой, нос усыпан маленькими аккуратными конопушками. Девчонка – как девчонка. Сказочными были только глаза.
Тем временем девушка достала из рюкзачка кирпичик белого хлеба и стала ловко готовить бутерброды с маслом. Ломтики получались тонкими, почти прозрачными, желтое ароматное масло сливочно пахло и почти добровольно ложилось на хлеб красивым волнистым слоем. Костя как завороженный наблюдал за приготовлением бутербродов.
– Скажите, Василиса, – как можно непринужденнее спросил он, – где вы достали такой хорошенький ножечек?
– А это у нас в колонии такие делают, – улыбнулась она, – уголовники делают, а начальство на натуральные продукты их меняет. И не только ножи. У нас много чего наменяно. Вот, табуретка, на которой вы сидите. Хлебница. Тапочки. Только не подумайте, ради бога, что тюремное начальство себе продукты забирает! Это для общей кухни, – испугалась она своей болтливости.
– И много Но-Пасаранцев этим обменом занимается?
– Да все! А вы интересуетесь по поводу ножа, которым убили Сергея? Так его владельца найти будет нелегко.
В качестве иллюстрации Василиса выдвинула ящик стола и пригласила исследовать его содержимое Костика. Костя заглянул. В отдельной ячейке ящика аккуратно лежали пять одинаковых близнецов орудия убийства.
– У них сталь очень хорошая, закаленная, не тупятся долго, – словно оправдываясь, пояснила такой обилие ножей Василиса.
«Так, – почесал затылок Комаров, – значит, владельца можно будет найти только по отпечаткам пальцев». Впрочем, то, что отпечатки не Куркулева, он знал уже точно. Он сверил их сразу же после задержания.
– Я не могу предоставить вам доказательств, – прервала его мысли девушка, усевшись напротив Кости и пододвинув к нем чашку, – но папа не мог убить человека. Я даже не знаю этого точно, я просто это чувствую. Да, он любит покричать, помахать кулаками, но все это только от того, что он не терпит, когда люди лезут ему в душу. Вы же видите, какие проблемы с мамой, с дядей Колей, а но-пасаранцев медом не корми, только дай посплетничать. Вот папа и огородился забором и в прямом, и в переносном смысле. К тому же он очень любит шампиньоны и выращивает их, а народу все равно куда ходить по грибы – в лес или к Куркулевым. К нам даже интереснее – опаснее. Вот отец и лютует, заборы строит, ров выкопал. Только никого это не останавливает, молодежь даже свидания назначает в нашей усадьбе. Вы найдите, пожалуйста, настоящего убийцу, а то если папу посадят, я одна с братьями и мамой не управлюсь.
Сказочные глаза стали еще прекраснее от непролившихся слез.
«Для нее я сделаю все, – решил про себя Комаров, – разгромлю сицилийскую мафию, выучу английский, научусь танцевать в балете и найду убийцу Федорчука. Правда, им вполне может оказаться ее отец. Но может и не оказаться».
– А не известно ли вам, что говорят на селе об убийстве? – решил узнать Костя.
– Все говорят, что убил отец, – прямо ответила она, – а что считают, я не знаю: со мной не больно-то откровенничают, нас в Но-Пасаране не любят.
Костя задал еще несколько официальных вопросов и не узнав из ответов девушки ничего нового по делу, распрощался. Визит к Куркулевым ни на йоту не продвинул расследование. Но он дал гораздо больше: он вернул Косте то состояние романтической, нереальной влюбленности, которое ему довелось испытать только в раннем детсадишном детстве.
Глава 6 Вареники с вишней
В первом же дворе хозяин на вопрос: "Курите ли вы «Парламент», заверил, что отродясь ничего другого не курил и завел шарманку о справедливости и несправедливости жизненных коллизий.
– По-хорошему надо было бы Ленку порешить, – уверял участкового в возрасте уже мужичок, с удовольствием закуривая предложенную ему сигарету, – Серега, он что? Мужик холостой, свободный. Ему – флаг в руки и барабан на шею. А вот Ленка – баба замужняя, при мужике положительном, не сильно пьющем, ей бы гулять никак не след. С нее бы спрос брать. Ан, нет, он зачем-то Серегу зарезал, а шалаву эту оставил дальше по свету блудить. Да если бы еще остепенилась! А то теперь, поди, еще пуще гулять зачнет.
– Да-а-а, – протянул Комаров, стараясь не показать своей заинтересованности, – и я тоже говорю, несправедливо. Зря он так. И что самое обидное: посадят ведь! По сути из-за нее и посадят! А ей – ничего.
– Вот и мы говорим, – обрадовался мужик душевности и простоте нового участкового, – правильно, что убег он. Пусть пока затаится, а там – посмотрим, может, и затихнет все.
– Куда убег? – не сдержался Костя. И этим испортил все дело.
– Кто убег? – состроил бессмысленные глаза сосед Федорчуков.
– Да вы же сами сказали, что Федор убег, пока все не затихнет!
– Я сказал? – гулко ударил мужик кулаком себя в грудь, – когда?
Косте хотелось заплакать. Сколько он не бился, сколько не пытался вернуть доверительный тон, найденный в начале разговора, ничего не получалось. Собеседник замолчал навеки.
Комаров успел обойти немало домов прежде, чем понял: один из самых надежных методов расследования – опрос свидетелей – в данной конкретной ситуации не собирается приносить никаких результатов. Одни замыкались и молчали, другие с полнейшей уверенностью в своей правоте убеждали Комарова в виновности Куркулева, третьи доверительно нашептывали всю правду о любовной связи Сергея и Ленки и тут же клятвенно заверяли, что Федор ни в коей мере не мог быть причастен к убийству.
«Парламент» курили все. Преданная «Прима» суетливо запрятывалась в потаенные карманы, опрашиваемые с удовольствием угощались предложенными дорогими сигаретами, честно заверяя щедрого участкового в том, что с давних или недавних пор ничего другого курить и не думали. Такой, казалось, продуманный и беспроигрышный ход потерпел полное фиаско. Получалось, что на месте преступления и нахождения трупа побывала толпа неведомых любителей «Примы» и только один местный сельчанин, верный «Парламенту».
Результатом работы со свидетелями явился только один вывод: народ раскололся примерно на две равные группы. Одна совершенно беспочвенно и безосновательно считала, что Куроедова убил Бирюк из-за того, что тот воровал шампиньоны. Другая, подозревающая Федора, имела веские основания для своих подозрений: Ленка действительно перешла все границы и горячий, хотя и безобидный в мирной жизни Федор мог потерять над собой контроль. Проблема была в том, что и та и другая сторона тщательно скрывала свои подозрения в виновности Федорчука и выжать хоть какое-нибудь плохонькое свидетельское показание в защиту этой версии было бы практически невозможно, если бы все не испортил сам Федор.
– Нет, ну вы скажите, станет ли невиновный человек бросать работу, жену, дом и идти в бега? – вслух рассуждал Комаров, меряя шагами уже сто раз измеренную комнату. – Не станет! Это противоречит всякой логике. Сейчас не те времена, чтобы не верить в правосудие. Криминалистика поднялась на столь высокий уровень, что шанс посадить невиновного человека практически равен нулю. И если даже в сталинские времена подозреваемые предпочитали доверять правосудию, то в наше демократическое время поддаваться панике просто недальновидно и нелогично. Федорчук, по рассказам односельчан, не производит впечатления тупого и ограниченного человека. Отсюда следует вывод, что он не мог бежать без достаточных на то причин. Значит, он виновен.
– Нет, ну вы скажите, станет ли невиновный человек бросать работу, жену, дом и идти в бега? – вслух рассуждал Комаров, меряя шагами уже сто раз измеренную комнату. – Не станет! Это противоречит всякой логике. Сейчас не те времена, чтобы не верить в правосудие. Криминалистика поднялась на столь высокий уровень, что шанс посадить невиновного человека практически равен нулю. И если даже в сталинские времена подозреваемые предпочитали доверять правосудию, то в наше демократическое время поддаваться панике просто недальновидно и нелогично. Федорчук, по рассказам односельчан, не производит впечатления тупого и ограниченного человека. Отсюда следует вывод, что он не мог бежать без достаточных на то причин. Значит, он виновен.
– Не-а, – раздалось с печки.
Костя еще не привык к тихому жильцу на печке, поэтому постоянно забывал о его присутствии и непроизвольно вздрагивал, когда тот подавал голос.
– Чего «не-а», – вспылил он, разозлившись больше на свой испуг, чем на деда, – тоже мне, Шерлок Холмс нашелся. Ты на факты смотри, на факты! В нашем деле они занимают практически главное положение! Если следовать только эмоциям и обвинять в убийстве исключительно несимпатичных людей, то это диктатура какая-то получается, а не правосудие. И чего вы все взъелись на этого Бирюка? Что он вам-то лично сделал?
Ответа не последовало. Костя заглянул на печку. Печной безмятежно спал, высоко задрав колоритную бороду и сладко причмокивая во сне.
– Тьфу ты, черт, – разозлился Комаров, – дед во сне разговаривает, а я распинаюсь! Итак, к чему мы пришли? А пришли мы к тому, что Куркулева надо выпускать за недостаточностью улик, а Федорчука – искать. Где он может скрываться? Одно из трех. Либо он схоронился в лесу, либо уехал подальше от Но-Пасарана, либо его прячут «добрые» односельчане. Значит, необходимо прочесать лес, устроить обыск в домах и надворных постройках всех но-пасаранцев, объехать родственников Федора и Елены, живущих в других городах и селах, допросить их. Кажется, все. Всего ничего, если учесть, что штат но-пасаранского отделения состоит из одного участкового.
Одним из способов приведения мыслей в порядок для Комарова с детства являлось оформление их на листе бумаги. Костя сел за стол и придвинул к себе карту Но-Пасарана. Так. Чем стоит заняться в первую очередь? Какая из версий больше других имеет право на существование? Вот дом Федорчуков. Здесь – лес. Только сейчас Костя начал понимать, как не хватает ему знаний об укладе жизни но-пасаранцев, симпатиях и антипатиях, товарищеских и родственных связях, пороках и добродетелях.
Самое обидное было в том, что Комарову даже и не подумали дать наставника, пусть младшего по званию и должности, но разбирающегося в хитросплетении межличностных отношений в данном населенном пункте. Поэтому разбираться приходилось самому.
– Смирнов! – хлопнул себя по лбу Костя, – как же я забыл! Ведь он искренне предлагал свою помощь. И в Но-Пасаране он живет давно, все и всех знает. К событиям и их участникам относится непредвзято. Подходит!
Костя выскочил из-за стола и, не раздумывая особо, бросился к выходу. В сенях, по сельской традиции, было щедро навалено и наставлено всякого звонкого добра типа отслуживших свой век ведер, стеклянных банок, старых валенок. В сенях, по той же сельской традиции, было темно. Когда Комаров сналету врезался во что-то теплое, мягкое, объемное, он сначала ничего не понял. И даже когда это что-то громко охнуло, обдав его горячим, парным дыханием, Комаров не смог определить, человек это или зверь. И только когда нечто заговорило низким, слегка сдавленным голосом он понял, что это человек. И даже более того, женщина.
– Что вы, Константин Дмитриевич, все нутро встряхнули! Чуть молоко не пролила.
– Калерия! – воскликнул Костя, – чего вы здесь делаете?
– Молока с медом вам принесла, как и обещала.
Костя был не из пугливых, но визит Калерии вызвал у него довольно неприятные ощущения: что-то типа смеси угрызений совести и легкого испуга. Конечно, он не был виноват в том, что мать девушки приняла его визит за сватовство, но Калерия пострадала от этой ошибки не меньше его, а даже больше. К тому же сама девушка, в отличии от матери, вызывала у него чувство уважения и даже легкого подобострастия. Такое чувство рождает обычно созерцание больших и полезных существ и предметов: слонов, голубых китов, Останкинской телебашни, петербургских атлантов.
Глаза Комарова начинали привыкать к темноте и он смог, наконец, выпутаться из невольных объятий девушки.
– Зачем вы, Калерия, я же говорил, что терпеть не могу теплого молока с медом.
– А вы вместе их и не пейте. Молочко я просто так принесла, и мед отдельно. Вон вы какой худенький и бледный, будто и не в деревне живете. Не отказывайтесь, пожалуйста, я от души.
Оба помолчали. Костя не знал, как выпроводить неожиданную гостью, а та, похоже, и не собиралась уходить. В тесных сенях становилось душно: не то от жаркого дыхания девушки, не то от общей накаленности обстановки.
– У вас в городе принято девушек на пороге держать? – усмехнулась, наконец, Калерия.
– Да нет, – засуетился Комаров.
Он не умел общаться с девушками, а с Калерией вообще терял дар речи.
– Проходите, пожалуйста, дело в том, что я как раз собирался уходить, вот в общем, все, – совсем смешался он.
– Ничего, я не надолго, – обнадежила Калерия, отодвигая стоящего на пути Комарова и проходя в комнату.
Девушка по-хозяйски расстелила на столе принесенную с собой салфетку, расставила на ней пластиковую бутылку с молоком, банку меда, сметаны и большое блюдо с чем-то дымящимся и одурительно пахнущим.
– Где у вас посуда?
Костя неуверено мотнул головой в сторону древнего, свежевыкрашенного голубой краской буфета. Калерия молча накрыла на двоих, налила в эмалированные кружки молоко, наложила в чашки с отбитыми ручками мед и сметану и сделала приглашающий жест рукой:
– Прошу к столу. Поди-ка, не обедал сегодня.
Комаров с ужасом почувствовал, как слюна, вызванная божественным ароматом содержимого тарелки, бесконтрольно заполняет его рот. «Пропал. Уже начинаются семейные обеды при свечах. Сейчас зайдет хозяйка и я, как честный человек, буду обязан жениться», – мелькнуло у него в голове. Комаров сглотнул, откашлялся и только собрался открыть рот, чтобы объяснить девушке положение вещей, как она, повернувшись к печке, тихо сказала:
– Дедушка, чего же вы. Вареники простынут.
– С чем вареники-та? – последовало с печки.
– С вишней.
– Пойдет, – на печке послышалось кряхтение, шорохи, потом из-занавески показались знаменитые валенки с ногтями.
Калерия молча подошла к печи, поставила одну ногу на приступку, немного повозившись, взяла печного на руки и бережно усадила его за стол.
– Ну, кушайте, – девушка шумно дунула на упавшую ей на глаза льняную прядь, – а я побежала, а то мамка хватится.
– А как же… – Костя неуверено показал рукой на стол.
– Да я уж отобедала, спасибо. Вечером за посудой забегу.
– Стойте, Калерия, – опасность семейного обеда миновала, поэтому Комаров немного осмелел, – а откуда вы узнали про деда?
– Да село же! – обернулась девушка уже от порога, – от людей ничего не скроется.
– Дурак ты, участковый, – пробормотал дед, с удовольствием слизывая сметану с ложки, – ну как есть, полный делегат.
– Дегенерат, что ли? – не понял Комаров.
– Ну, это самое слово, – подтвердил печной.
* * *Иван Васильевич был на рабочем месте. В чем заключалась его работа Комаров, правда, не понял. В данный момент Смирнов усиленно пытался разгадать заковыристое слово в кроссворде. Участковому начальник горохового цеха обрадовался, как ясному солнышку, неожиданно выглянувшему в мрачный день из-за серой тучки. Он суетливо вскочил с места, бросился пожимать руку, незамедлительно включил в розетку электрический алюминевый чайник.
– Очень хорошо, что вы заглянули, очень. Понимаете, но-пасаранцы люди милые, но интеллигентных людей среди них – раз, два и обчелся. Поговорить не с кем, обсудить политические события.
Смирнов удачно сочетал болтовню и обязанности гостеприимного хозяина. Скоро на рабочем столе хозяина кабинета уже красовались две тонкие фарфоровые чайные пары, вазочка с ананасовым конфитюром, конфеты «Косолапый мишка» и затейливое печенье с кокосовой крошкой.
– Люблю, понимаете, комфорт и изысканность, – поймал удивленный взгляд Кости Иван Васильевич, – терпеть не могу эту деревенскую страсть к дешевому чаю и отвратительным карамелькам. И ведь понимают же, что гадость, но продолжают покупать. И знаете почему? Я сам только недавно понял! Невкусное долго хранится! Ветчина высокого качества и дня не пролежит в холодильнике, а колбаса из просроченной промокашки съедобна только маленькими порциями, в жаренном виде, с горчицей и кетчупом. Такой уготован долгий век. То же самое и с другими продуктами питания. А вот мне бог семью не послал, живу один, зато питаюсь исключительно с пользой для организма. Вы угощайтесь, не стесняйтесь, с душой угощаю. Очень вы мне нравитесь. Я ведь так только для самых почетных гостей подаю. Для остальных у меня любимый местный ассортимент, – Смирнов открыл дверцу тумбочки и продемонстрировал Косте вазочку с «Фруктово-ягодным букетом» и соевым шоколадом.