Странное дело. С одной стороны Комарову было очень уютно в обществе начальника горохового цеха. Тот не делал ему грубых замечаний, не заставлял жениться, не ставил ловушек и западней. И все-таки что-то в нем напрягало. Может, несоразмерность суетливых движений, немного заискивающего поведения и крупного телосложения? А может, слишком откровенная «правильность»? В любом случае, все эти «может» ничего не стоили перед пользой, которую мог оказать Смирнов следствию и лично участковому, а значит, и обществу.
– Ну, говори, я же понимаю, что к такому старику, как я, ты не только ради чая пришел, – подначил его Иван Васильевич, шумно отхлебывая ароматнейший огненный напиток.
Комаров немного помедлил. Стоит ли говорить все человеку, далекому от следствия? А с другой стороны, ничего, о чем бы не говорили на каждом углу, он и сам еще не знает. Как сказала ему сегодня Калерия? От людей ничего не скроется. Будь, что будет.
– Понимаете, – горячился Комаров, – я вижу, что весь Но-Пасаран уверен в виновности Федорчука, но никто не желает помогать следствию. А как я могу найти его, если против меня – целый совхоз? Если не только никто не помогает следствию, но все упорно мешают? В любой детективной практике расследование основывается на помощи населения. А но-пасаранцы усиленно пытаются завести следствие в тупик. Даже не знаю, в чем тут дело, я не нравлюсь людям или вся система правосудия… Не знаю!
– Да что вы, что вы, – замахал руками Иван Васильевич, – при чем здесь вы лично или система правосудия! Только межличностные отношения, только они! Вот посмотрите сами: Федор глубоко симпатичен населению совхоза. Симпатичен сам по себе и вдвойне симпатичен как жертва, жертва женского вероломства. И заметьте, обычно обманутые мужья выглядят как недотепы, лопухи, народ часто не прощает такой непозволительной слепоты и мягкотелости. Федорчуку и не прощали до тех пор, пока он не отомстил за свой позор. Теперь он в глазах односельчан герой, настоящий мужчина, отстоявший свою честь. Как же предавать его правосудию? Сам подумай! Нет, здесь надо не допросами, здесь подход нужен.
– Я и сам понимаю, что подход, – уныло сказал Комаров, но вот какой?
– Думай, на то тебе и образование дадено. Мне видится, что хорошо было бы убедить односельчан в том, что следствие уже не сомневается в вине Федора и его арест – вопрос времени. Пустите слух, что его фотографии разосланы по всей стране и он объявлен во всероссийский розыск. Доведите до сведения виды наказаний, которыми подвергаются беглецы. Надо убедить всех, в том числе и жену Федора в том, что чем быстрее он попадется, тем меньший срок ему дадут.
– А при чем здесь жена Федорчука? Кажется, уж кому-кому, а ей-то выгодно засадить мужа на большой срок. Она же любила Куроедова.
– Эх, молодежь, молодежь, – мелко засмеялся Иван Васильевич, – много вы понимаете! Любовь – она такое дело! Такое дело! Очень даже неуравновешенное. Говорят, что Ленка и слезы не проронила по Сереге покойном. Говорят, что трындит по всему селу, будто теперь своего Федора ни на кого не променяет, даже на Шварцнегера. Так что смотри, думай теперь сам, где искать и кого подозревать.
То, что неверная Елена могла прятать мужа-убийцу явилось для Комарова откровением. Чего бы логичнее, засадить мужа в тюрьму, убив тем самым двух зайцев: завоевать свободу и отомстить за гибель возлюбленного. Ан, нет, ей понадобилось соблазнить его на бегство! Стоп, если Елена – главный претендент на роль укрывателя Федора, то элементарная слежка за ней наверняка может дать положительный результат!
– Йес! – заорал сам не свой Комаров. – Хоть что-то!
Что было общего у но-пасаранцев с испанцами – так это послеобеденная сиеста. В полдень совхоз словно вымирал. Отдыхали не только относительно свободные пенсионеры. Словно невинные младенцы засыпали черные от загара комбайнеры, заползали под сломанные машины механики, свирепые сторожевые псы нежились на солнце подобно легкомысленным щенкам, коровы забывали о своей бесконечной жвачке. Поэтому несолидных прыжков и криков Константина никто не заметил.
Охотничий азарт сменило тускло-серо уныние. Идея установить слежку за Еленой Федорчук вполне имела право на существование. По крайней мере, это было лучше, чем бездействие.
– Мухтар, – крикнул Комаров, подбегая к дому, – ко мне, Мухтар!
Заливаясь визгливым лаем и поджав хвост, навстречу ему выбежала Мальвина. Мерзкая болонка встала в двух метрах от участкового, обнажила алые влажные десны и угрожающе зарычала.
– Тьфу, черт, – выругался Комаров, – откуда эта гадость здесь взялась? Ну-ка, пшла вон, пшла!
Это словечко Костя успел подслушать у местных аборигенов. Домашние животные и птица, будь то кошка, гусь или корова, почему-то не воспринимали команды «пОшла». Когда Костя пытался прогнать их именно этим словом, зверушки удивленно таращились и подходили ближе, смешно наклоняя голову. Зато то же самое слово, но с пропущенной "о", они понимали превосходно. Послушная скотина обижалась и понуро уходила, а непослушная зверела и пыталась поднять на рога, защипать или удачно куснуть за голень.
Мальвинка, как сельский житель со стажем, тоже прекрасно понимала эту команду. Так как эта собака заслуженно имела репутацию непослушной, то она подскочила от возмущения и снова залилась невозможно-омерзительным для уха человеческого лаем.
«Настал момент. Или я ее, или она меня», – решился Костя. Мальвина практически с первого дня появления Комарова в Но-Пасаране категорически отказалась признавать его авторитет. С этим надо было что-то делать. В принципе, болонка была не одинока. Не только она не уважала нового молодого участкового. Но она начала не уважать его первой. С нее и следовало начинать. Что он будет с ней делать, Костя еще не решил. Убивать ее, конечно, он не хотел, а вот проучить – было просто необходимо. А для этого шавку следовало сначала изловить.
Сиеста – сиестой, но пропустить момент противоборства участкового и актрисиной болонки было бы несправедливо. Костя и не видел, как постепенно к щелям в заборе по всему периметру приникали зоркие глаза любопытных.
Безрассудная Мальвина приняла вызов. Костя скинул китель и закружился вокруг примолкшей болонки словно тореодор на корриде. Он делал ложные выпады, отвлекал противника непонятными выкриками, пытался вымотать и заставить потерять бдительность. На стороне Мальвины был маленький размер и ловкость, зато Комаров обладал человеческим мозгом и способностью к анализу. Так что перевес был на его стороне.
Наконец Косте показалось, что болонка достаточно устала и движения ее стали несколько замедленны и ленивы. Юноша изловчился и бросился грудью на настырный голубовато-серый комочек. Удивительно как, но собаке удалось ускользнуть, тогда как человек пребольно лязгнул подбородком о плотный, утоптанный грунт двора.
– Ну, берегись теперь, шавка облезлая, – пригрозил Комаров, – это уже классифицируется как сопротивление при аресте. Смерть твоя пришла.
И он, не дожидаясь, пока Мальвинка усядется на место, опять бросился на нее наперевес с кителем. Странно, как собака, выросшая в городских джунглях, умела постоять за себя! Не полагаясь на свои зубы и силу лап, Мальвина сражалась с помощью тактики. Уже не Комаров, а она выматывала его ложными выпадами и непонятными выкриками.
Человек устал, дыхание его стало тяжелым и порывистым, а собака продолжала вертеться вокруг него с прежним задором и удовольствием. Китель Комарова был в пыли, фуражка откатилась в крапиву, на одном из колен зияла маленькая, но непоправимая дырка. Костя понимал, что бой пошел уже на выживание. Он выживет Мальвину из Но-Пасарана, или она его. Для себя Комаров решил, что если сейчас не победит это маленькое, но досадное препятствие в работе, то напишет рапорт об увольнении и с позором вернется в город.
Неизвестно, сколько продолжилась бы коррида и чем закончилась, если бы не верный Мухтар. Все это время он с интересом наблюдал за противоборством в тени забора, но видимо, это ему надоело, и козел вышел из тени. Мальвина поздно заметила открытие второго фронта. В этот момент она как раз пятилась от наступающего на нее Костика и видела только его. Поэтому досадное препятствие, на которое наткнулся ее пушистый тыл, вызвало бурное неудовольствие.
Болонка быстро обернулась и вцепилась меленькими, острыми, как иголочки зубками в то, что мешало ей сводить в гроб участкового милиционера Но-Пасарана. Этим «нечто» оказался длинный, загнутый рог Мухтара. Хватка Мальвины была сильной, козел на мгновение опешил от подобной наглости, а потом поднял голову с намертво вцепившейся в рог пираньей и стал медленно, но методично крутить головой.
Собака не разжимала зубов, но хватку ослабила, поэтому клыки ее скользили по рогу, а тело раскручивалось, подобно древнерусской праще. Наконец, Мальвина не выдержала и разжала пасть. Ни разу не взвизгнув, маленький пушистый комок отлетел на несколько метров и со смачным звуком шлепнулся в заросли крапивы.
Собака не разжимала зубов, но хватку ослабила, поэтому клыки ее скользили по рогу, а тело раскручивалось, подобно древнерусской праще. Наконец, Мальвина не выдержала и разжала пасть. Ни разу не взвизгнув, маленький пушистый комок отлетел на несколько метров и со смачным звуком шлепнулся в заросли крапивы.
– Ни фига себе, – тихо раздалось за забором, – и кто же кому наливает? На Мухтара-то поставить не догадались. Опять ничья!
Сельский тотализатор не дремал ни минуты.
Костя взглядом поблагодарил сразу потерявшего интерес к болонке Мухтара и медленно подошел к поверженой собаке.
Она лежала, маленькая и беззащитная, без движения. Глаза закатились, обнажив желтоватые белки, через приоткрытую пасть вывалился розовый, маленький, почти кошачий язычок.
– Черт, я этого не хотел, – с досадой пробормотал Комаров.
Он встал на колени, бережно взял маленькую пыльную лапку и пощупал пульс. Пульс не прощупывался. В голове мелькнули картинки из висевшего на стене кабинета в школе милиции стенда по оказанию первой помощи.
– Что там сначала? – мучительно стал вспоминать он, – кажется, сначала необходимо положить пострадавшего на спину, а под лопатки подложить небольшой валик. – Разговаривая, он машинально производил с собакой все названные манипуляции. – Голову пострадавшего надо откинуть назад, чтобы шея и подбородок составляли одну линию, после чего нажатием на подбородок открыть ему рот.
Пасть собаки открылась легко и широко, обнажив алое небо с темными пятнами и здоровые, без признаков кариеса, зубы.
– Рот надо прикрыть кусочком материи, – продолжал Комаров, доставая не первой свежести носовой платок, – потом плотно закрыть нос пострадавшего, сделать глубокий вдох и сильно выдохнуть воздух в рот больного.
Вдувать воздух в открытую пасть собаки было проблематично и страшно. Но Виктор Августинович учил своих питомцев, что брезгливому и чересчур осторожному человеку нет пути в сложный и романтичный мир криминалистики. Поэтому Комаров решительно наклонился и сделал первый выдох.
– После проведения данных процедур необходимо надавить пострадавшему на грудную клетку для лучшего выдоха, – наизусть шпарил Костик.
При произведении этой манипуляции из груди болонки вырвался сдавленный всхлип, и она открыла глаза. В школе милиции обещали, что процедура искусственной вентиляции легких может продолжаться от нескольких минут до нескольких часов, в зависимости от состояния больного. Поэтому Комаров очень обрадовался, что приведение в чувство Мальвины уложилось в рекордно короткий срок. Пока псина не озверела вторично, он быстро взял ее на руки и вынес за забор. Когда Костя ставил присмиревшую болонку на землю, его внимание привлек белый клочок бумаги, вставленный за кокетливый розовый ошейник. Костя достал записку, развернул ее и, с трудом разбирая каракули, вслух прочитал:
«Если хотите знать, где находится убийца Куркулева, приходите ко мне на дачу как можно скорее. Ариадна Савская».
– Ничего себе, – пробормотал Комаров, озадаченно глядя вслед вяло улепетывающей болонке, – кажется, мы с Мухтаром чуть не порешили почтальона доброй воли.
Глава 7 Love stori
Дом актрисы Костя нашел быстро. Если прошлый раз он делал все, чтобы обладательница «дачи» его не заметила, то сегодняшний визит был вполне законным. Во второй раз прочитав рекомендацию «Актрисе Савской звонить три раза», Комаров фыркнул и нажал пальцем на кнопку. За покосившимся забором, вместо трели звонка, раздался знакомый заливистый лай.
«Оклемалась», – со смесью облегчения и разочарования подумал Комаров.
На лай вышла и хозяйка.
– Кто там? – спросила она, не открывая калитки.
– Участковый, – лаконично ответил Костя.
– Ой, надо же, я никак не ожидала вашего визита, – защебетала хозяйка, – я не совсем одета и просто не знаю, что делать.
Савская замолчала, видимо, рассчитывая на какую-то реакцию Комарова. Комаров тоже молчал, не совсем продумав, как ему, собственно, надо реагировать. Через пару минут Савская-Петухова опять взяла дело в свои руки.
– Если вы не будете против приема в непринужденной обстановке, то я, пожалуй, смогу вас впустить, – милостиво решила она.
Комаров молча злился. Что, скажите на милость, он должен был отвечать этой пожилой женщине, годившейся ему в бабушки? Что он согласен только на официальную обстановку? Или что он больше рад будет непринужденной? Вот Кирилл бы смог повести себя в этой ситуации более, чем достойно. Он никогда не лез за словом в карман. Но Кирилла рядом не было, и приходилось выкручиваться самому. Пока Костя решал, как ему выкручиваться, Савская открыла калитку. Одета она была и впрямь не для приема участкового. Алый коротенький халатик из полупрозрачного ацетатного шелка держался только на тоненьком поясочке, дряблую шею опоясывали пять рядов длинных бус, собранных из разных бусинок, кокетливо выставленная коленка была обтянута черным чулком в сеточку.
«Чулок-то зачем, – с досадой подумал Комаров, – лето же, жарко».
Экс-актриса приглашающим жестом указала на покосившееся крыльцо, под которой забилась свирепо рычащая Мальвина.
– Может, вы расскажете мне все во дворе? – уныло попросил Костя.
– Что вы, что вы, первый визит такого интересного мужчины, и во дворе? – сделала круглые глаза Ариадна. – Я себе этого никогда не прощу!
Червячок сомнения зашевелился в уже ставшей опытной душе Комарова. Конечно, он и представить себе не мог, чтобы между ним и этой ужасной Савской могла бы пробежать хоть искра симпатии, но с первых дней жизни в Но-Пасаране на него свалилось столько открытий, что не удивился бы уже ничему. Набрав в легкие побольше воздуха, он резко выдохнул и птицей взлетел на крыльцо.
В комнате царил полумрак. Пока глаза Константина привыкали, Савская утихомиривала Мальвинку, пытающуюся прорваться вслед за нежеланным гостем. Внутреннее убранство дачи Савской шокировало настолько, что Комаров не смог сдержать удивленного вопля.
– Ха-ха-ха, – залилась за его спиной Ариадна, – я так и знала, что вы поразитесь! Моя дача действительно отличается от домов других но-пасаранцев. Что поделать! Привыкла окружать себя роскошью. Настоящая женщина не должна опускаться, где бы не приходилось ей жить: в лесу, на каторге или на даче. Не стесняйтесь, проходите, рассматривайте. Можете почитать афиши спектаклей с моим участием. Только не ищите мою фамилию, в те времена я работала под псевдонимами, каждый раз – под разными. Здесь представлены только те афиши, где в главной роли играла я. Так что первая фамилия – моя.
Костя быстро просмотрел афиши. Фамилии исполнительниц главных ролей мало что ему говорили, узнаваемыми были только имена Ирины Алферовой, Ольги Волковой и Сергея Безрукова.
– И это все вы? – выразил сомнение Комаров.
– А что, не похожа? – улизнула от ответа Савская.
«Особенно на Безрукова», – подумал про себя Костя.
Поняв, что бывшая актриса выдает желаемое за действительное, он потерял к афишам жалкие остатки интереса и принялся изучать остальные элементы интерьера дачи Савской. Сломанные веера, дырявые ширмы с драконами, многочисленные потертые, загаженные любимицей коврики с оленями и мишками составляли конек обстановки дачи и, видимо, призваны были переносить посетителя в таинственный и вечный мир театра. Шляпки, грубо слямзенные из театральной гримерной, небрежно валялись в самых неожиданных местах. Создавалось впечатление, что шляпками активно пользуются и меняют их по нескольку раз в день, в зависимости от погоды и тона педикюра.
Картину органично дополняли заклеенные старыми газетами окна и оплавленные останки свечей, расставленные по комнате в бессчетном количестве. Одинокая лампочка на длинном проводе была кокетливо обвита новогодней мишурой. Все это великолепие окружал плотный, удушающий запах индийских благовоний, плесени и собачьих экскрементов.
– Не зажигайте свет, – правильно поняла Савская намерения Комарова, – я никогда не пользуюсь мертвым электрическим освещением. От него портится цвет лица и появляются дырки в ауре. Зажжем лучше свечи. Живой свет удивительно молодит организм и возбуждает дикие первобытные желания.
Савская расковыряла фитиль, утонувший в растопленном воске, и чиркнула спичкой. Мимоходом, переходя от свечи к свече, увядшая актриса вставила в старенький кассетный «Романтик» кассету.
– «Love stori», – необдумано громко прочитал Комаров название сборника.
– Эта музыка предназначена только для двоих, – полился из динамиков хрипловатый, с предыханиями мужской голос, – ваш секс под нашу музыку будет поистине фантастическим и незабываемым, страстным и безумным.
Речь диджея закончилась парой мучительных стонов, и пошла первая, вполне приличная, вопреки Костиным ожиданиям, композиция. Савская, наконец, утихомирилась, села в рискованно-дряхлое плетеное кресло и жестом предложила сесть гостю.