— Да, это была замечательная карьера. Множество достойных моментов. Множество триумфов. Но и поражений. Каждый великий человек их испытывает. Сожаления — цена в нашем деле, как всегда говорил Сазайн. Люди часто обвиняют меня в непостоянстве, но я чувствую, что всегда, на каждом конкретном перекрестке я выбирал одно и то же. В точности то, что мне нравилось.
Непостоянное внимание пожилого наемника блуждало по его воображаемому прошлому, а Темпл начал отступать, двигаясь не привлекая внимания вокруг сломанной колонны.
— У меня было счастливое детство, но дикая юность, полная безобразными происшествиями, и в семнадцать лет я оставил родину в поисках удачи, с одним только разумом, отвагой и верным клинком…
Звуки бахвальства милосердно утихли, когда Темпл ретировался вниз по холму, шагая из тени древних руин на солнце. Что бы Коска ни говорил, добродушных шуток здесь было немного.
Темпл повидал отчаяние. Он пережил многое. Но он редко видел людей столь жалких, как последняя порция пленников Компании: дюжина страшных повстанцев из Старикланда в цепях, голые, окровавленные, грязные и привязанные к вбитым в землю кольям. Сложно было представить в них угрозу величайшей нации в Земном Круге. Сложно было представить их людьми. Только татуировки на их предплечьях демонстрировали некие остатки тщетного вызова.
«Нахуй Союз. Нахуй короля». Он прочел ближайшую линию рельефного шрифта от предплечья к запястью. Мнение, которое Темплу все больше нравилось. В нем развивалось подлое чувство, что он оказался не на той стороне. Опять. Но не всегда легко предвидеть, когда выбираешь. Возможно, как Кадия однажды сказал ему, ты не на той стороне, как только сделал выбор. Но, по наблюдению Темпла, худшее доставалось застрявшим посередине. И ему надоело получать худшее.
Сафин стоял у пленников, с пустой флягой в одной руке.
— Чем занят? — спросил Темпл.
— Тратит воду, — сказал Берми, развалившись на солнце неподалеку и поскребывая свою светлую бороду.
— Как раз наоборот, — сказал Сафин, — я пытаюсь направить милость Божью на наших пленников.
У одного была ужасная необработанная рана в боку. Его глаза метались, губы беззвучно шептали бессмысленные приказы или бессмысленные молитвы. Если можешь почуять запах от раны, надежды мало. Но внешний вид прочих был не лучше.
— Если Бог есть, он скользкий плут, и никогда не стоит доверять ему что-то важное, — пробормотал Темпл. — Милостью было бы убить их.
Берми согласился:
— Я говорил то же.
— Но это потребует мужества. — Сафин поднял ножны, предлагая эфес своего меча.
— Есть у тебя мужество, Темпл?
Темпл фыркнул.
Сафин опустил оружие.
— Как и у меня. Поэтому даю им воду, и даже этого не хватает. Что там на вершине холма?
— Мы ждем нанимателей. И Старик кормит свое тщеславие.
— Этот аппетит хрен насытишь, — сказал Берми, срывая и отбрасывая маргаритки.
— Растет с каждым днем. Соперничает с виной Сафина.
— Это не вина, — сказал Сафин, хмурясь на пленников. — Это праведность. Разве священники тебя этому не учили?
— Ничто так не излечивает от праведности, как религиозное образование, — проворчал Темпл. Он думал о каддише Кадии, читающем уроки в чистой белой комнате, и о молодом себе, насмехающемся над ними. Милосердие, милость, самоотверженность. Насколько совестлива та Его часть, которую Бог вкладывает в каждого человека. Осколок божественного. Тот, на получение которого Темпл потратил долгие годы борьбы. Он поймал взгляд повстанца. Женщина, волосы спутаны на лице. Она потянулась, насколько могли позволить цепи. За водой или за мечом, он не понял. «Хватай свое будущее!», гласили слова, вытатуированные на ее коже. Он вытащил свою флягу и нахмурился, взвесив ее в руке.
— И у тебя есть чувство вины? — спросил Сафин.
Темпл не забыл, что такое цепи, хотя прошло много времени с тех пор, как он их носил.
— Давно ты скаут? — бросил он.
— Восемнадцать лет.
— Мог бы узнать за это время, что совесть дерьмовый проводник.
— Определенно не знает этой страны, — добавил Берми.
Сафин широко развел руки.
— Кто тогда укажет нам путь?
— Темпл! — резкий крик Коски, донесшийся сверху.
— Твой проводник зовет, — сказал Сафин. — Тебе придется дать им воды позже.
Темпл кинул ему флягу, направляясь вверх по холму.
— Сам дай. Позже Инквизиция их заберет.
— Всегда выбираешь легкий путь, а, Темпл? — крикнул Сафин вслед.
— Всегда, — проворчал Темпл. Он не оправдывался за это.
— Добро пожаловать, господа, милости просим! — По прибытию их прославленных нанимателей, скачущих плотной группой вокруг большого укрепленного фургона, Коска широким жестом стащил свою огромную шляпу. Даже несмотря на то, что Старик, слава Богу, завязал в который раз несколько месяцев назад, он все равно всегда выглядел слегка навеселе. Эти цветистые жесты его узловатых рук, ленивый прищур иссохших век, бессвязная музыка его речи. Потому никогда нельзя было быть полностью уверенным в том, что он скажет или сделает в следующий миг. Было время, Темпл находил эту постоянную неизвестность волнующей, как наблюдение за колесом рулетки, в ожидании, что выпадет его число. Сейчас это было больше похоже на ожидание молнии из грозовой тучи.
— Генерал Коска, — наставник Пайк, глава Инквизиции его Августейшего Величества в Старикланде и самый могущественный человек на пятьсот миль вокруг, спешился первым. Его лицо было обожжено до неузнаваемости, глаза темнели на пятнистой розовой маске, уголок рта кривился кверху, что было улыбкой или последствием огня. Дюжина его массивных практиков в черной одежде, в масках, ощетинившихся оружием, бдительно распределилась вокруг руин.
Коска неустрашенно скалился на долину перед тлеющим городом.
— Я вижу, Малкова горит.
— Лучше пусть горит в руках Союза, чем процветает под пятой повстанцев, — сказал, спешившись, инквизитор Лорсен: высокий и сухопарый, его глаза светились рвением. Темпл завидовал ему в этом. Чувствовать себя уверенным в правоте, неважно, в каких мерзостях принимаешь участие.
— Точно, — сказал Коска. — Настроение, с которым жители, без сомнения, полностью согласны! Сержанта Дружелюбного вы знаете, а это мастер Темпл, нотариус моей компании.
Генерал Бринт спешился последним; это ему удавалось значительно труднее с тех пор, как он потерял большую часть руки в битве под Осрунгом, вместе со всем чувством юмора; он носил левый рукав алого мундира сложенным и пришитым к плечу.
— Значит, вы готовы к юридическим спорам, — сказал он, подтягивая ремень и глядя на Темпла, будто тот был утренней телегой с зачумленными.
— Хорошее оружие — вторая вещь, необходимая наемнику. — Коска по-отечески похлопал Темпла по плечу. — Первая — хороший юридический совет.
— На каком месте отсутствие угрызений совести?
— На пятом, — сказал Темпл. — Сразу за короткой памятью и остроумием.
Наставник Пайк рассматривал Сворбрека, все еще карябавшего заметки.
— А что советует вам этот человек?
— Это Спиллион Сворбрек, мой биограф.
— Не более чем скромный рассказчик! — Сворбрек вычурно поклонился наставнику. — Хотя, признаюсь, моя проза заставляла людей рыдать.
— В хорошем смысле? — спросил Темпл.
Сочинитель, если и услышал, был слишком занят самовосхвалением, чтобы отвечать.
— Я пишу истории о героизме и приключениях, чтобы воодушевлять граждан Союза! Сейчас они повсеместно распространяются посредством чудес нового печатного пресса Римальди. Возможно, вы слышали о моих «Рассказах о Гароде Великом» в пяти томах? — Тишина. — В которых я разрабатываю легендарное величие начала Союза? — Тишина. — Или восьмитомное продолжение, «Жизнь Казимира, Героя Инглии»? — Тишина. — В котором я показываю зеркало прошлых триумфов, обнажая моральный упадок наших дней?
— Нет. — Расплавленное лицо Пайка не выдало никаких эмоций.
— Я пошлю вам копии, наставник!
— Можно использовать их, чтобы выбивать признания из заключенных, — прошептал Темпл себе под нос.
— Не беспокойтесь, — сказал Пайк.
— Никаких беспокойств! Генерал Коска позволил мне сопровождать его в последней кампании, пока он рассказывает детали его очаровательной карьеры солдата удачи! Я собираюсь сделать его предметом моей самой выдающейся на данный момент работы!
Эхо слов Сворбрека стихло в сокрушающей тишине.
— Уберите этого человека с глаз долой, — сказал Пайк. — Его манера выражаться меня раздражает.
Сворбрек убрался с холма почти с безрассудной скоростью, в сопровождении двух практиков. Коска продолжил без малейшего намека на смущение.
Сворбрек убрался с холма почти с безрассудной скоростью, в сопровождении двух практиков. Коска продолжил без малейшего намека на смущение.
— Генерал Бринт! — и он схватил оставшуюся руку генерала обеими своими. — Как я понимаю, вы немного обеспокоены нашим участием в штурме…
— Отсутствие участия, вот что беспокоило меня! — отрезал Бринт, освобождая пальцы.
Коска сложил губы с видом оскорбленной невинности.
— Вы считаете, что мы действовали не согласно нашим контрактным обязательствам?
— Вы действовали не согласно понятиям чести, приличий, профессионализма…
— Не помню упоминаний о них в контракте, — сказал Темпл.
— Вам было приказано атаковать! Ваше отсутствие стоило жизней нескольким моим людям, одному личному другу!
Коска лениво махнул рукой, словно личный друг — эфемерность, которую вряд ли стоит вносить во взрослую дискуссию.
— Мы были заняты здесь, генерал Бринт, весьма жаркой схваткой.
— Бескровным обменом стрелами!
— Вы говорите так, словно кровавый обмен был бы предпочтительней. — Темпл протянул руку Дружелюбному. Сержант достал контракт из внутреннего кармана. — Параграф восемь, полагаю. — Он быстро нашел нужное место и представил его в доказательство. — Технически, обмен летящими предметами входит в обязательства. Фактически каждый член Компании заслужил премию за результат.
Бринт выглядел бледно.
— Еще и премию? Несмотря на тот факт, что ни один человек не был ранен.
Коска прочистил горло.
— У нас были случаи дизентерии.
— Это шутка?
— Не для тех, кто страдает от разрушительных действий дизентерии, уверяю!
— Параграф девятнадцать… — Бумага хрустела, пока Темпл листал плотно исписанный документ. — «Всякий человек, приведенный болезнью в состояние неактивности во время исполнения его контрактных обязательств, рассматривается как потеря Компании». Следовательно, последующая оплата — вознаграждение за потери. Не упоминая тех пленников, что мы захватили и доставили…
— Все сводится к деньгам, не так ли?
Коска так сильно пожал плечами, что его позолоченные эполеты коснулись мочек уха.
— К чему еще это может сводиться? Мы наемники. Лучшие мотивы мы оставляем лучшим людям.
Бринт глазел на Темпла, определенно в ярости.
— Ты наверное доволен своими увертками, ты, гуркский червь!
— Вы были счастливы поставить свою подпись под условиями соглашения, генерал. — Темпл перевернул последнюю страницу, чтобы продемонстрировать аккуратную подпись Бринта. — Мое удовольствие или неудовольствие не входит в предмет договора. Как и мои увертки. И я в целом согласен быть наполовину дагосцем, наполовину стририйцем, раз вы выводите мою родословную…
— Ты черномазый ублюдок шлюхи.
Темпл лишь улыбнулся.
— Моя мать никогда не стыдилась своей профессии, с чего бы стыдиться мне?
Генерал уставился на наставника Пайка, который присел на покрытый лишайником кусок стены, достал корку хлеба и пытался легкими чмокающими звуками приманить птиц с осыпающихся руин.
— Я так понимаю, вы одобряете этот узаконенный бандитизм, наставник? Эту договорную трусость, эту возмутительную…
— Генерал Бринт. — Голос Пайка был мягким, но в нем было что-то скрипящее, что, как движение ржавых петель, вызывало напряженную тишину. — Мы все признательны за усердие, продемонстрированное вами и вашими людьми. Но война окончена. Мы победили. — Он бросил несколько крошек в траву и смотрел, как мелкая птичка спрыгнула и стала клевать. — Не время выискивать, кто и что сделал. Вы подписали контракт. Мы выполним его. Мы не варвары.
— Мы — нет. — Бринт яростно взглянул на Темпла, затем на Коску, затем на Дружелюбного. Все были по-своему неподвижны. — Мне нужен воздух. Здесь отвратительно воняет. — С некоторым усилием генерал взобрался на седло, повернул лошадь и ускакал прочь, в сопровождении нескольких адъютантов.
— Я нахожу воздух вполне приятным, — весело сказал Темпл, чувствуя облегчение от окончания противоборства.
— Умоляю, простите генерала, — сказал Пайк. — Он очень переживает за свою работу.
— Я стараюсь всегда быть снисходительным к чужим слабостям, — сказал Коска. — В конце концов, у меня своих хватает.
Пайк не пытался отрицать это.
— Несмотря на это, у меня есть для вас следующая работа. Инквизитор Лорсен, можете объяснить? — и он повернулся к птицам, словно его встреча была с ними, а все остальное лишь досадное отвлечение.
Лорсен шагнул вперед, несомненно наслаждаясь моментом.
— Восстание подавлено. Инквизиция вычищает всех несогласных. Однако несколько повстанцев сбежали, рассеявшись по ущельям и на дикий запад, где, без сомнений, они примутся возбуждать новые беспорядки.
— Трусливые ублюдки! — Коска хлопнул себя по бедру. — Неужели они не могли остаться, чтобы их зарезали, как приличных людей! Я полностью за возбуждение, но возбуждение беспорядков — это проклятое жульничество!
Лорсен сощурил глаза, будто от встречного ветра, и продолжил:
— По политическим причинам армия Его Величества не может преследовать их.
— Политические причины, — вставил Темпл, — такие как граница?
— Именно, — сказал Лорсен.
Коска рассматривал свои пожелтевшие ногти.
— О, я никогда не принимал их слишком всерьез.
— Именно, — сказал Пайк.
— Мы хотим, чтобы Компания Милосердной Руки пересекла горы и усмирила Близкую страну на западе вплоть до реки Соквойя. Эта повстанческая гниль должна быть вырезана раз и навсегда.
Лорсен разрезал воображаемую грязь ребром ладони, его голос повышался, по мере того, как он распалялся.
— Мы должны вычистить эту выгребную яму порока, которая уже слишком долго гноится на нашей территории! Этот… переполненный ночной горшок! Эти засоренные стоки, бесконечно извергающие испражнения хаоса в Союз!
Темпл подумал, что для человека, посвятившего себя противостоянию с испражнениями, инквизитор Лорсен определенно наслаждается сортирными метафорами.
— Ну, никто не любит засоренные стоки, — признал Коска. — Кроме золотарей, полагаю, которые влачат свои жалкие жизни в грязи. Прочистка засоров это наша специальность, не так ли, сержант Дружелюбный?
Здоровяк оторвался от своих костей только чтобы пожать плечами.
— Лингвист у нас Темпл, но позвольте я переведу? — Старик закрутил навощенные кончики своих седых усов большим и указательным пальцами. — Вы хотите, чтобы мы прошлись чумой по поселенцам Близкой Страны. Вы хотите, чтобы мы преподали суровые уроки каждому укрываемому повстанцу и всем, кто их укрывает. Вы хотите, чтобы мы заставили их понять, что их единственное будущее — с милостью и благосклонностью Его Августейшего Величества. Вы хотите, чтобы мы передали их в гостеприимные руки Союза. Я близко передал суть?
— Вполне, — пробормотал наставник Пайк.
Темпл обнаружил, что потеет. Когда он вытирал лоб, его рука дрожала. Но что он мог поделать?
— Бумаги по Соглашению уже готовы. — Лорсен предъявил пачку хрустящих документов с большой печатью красного воска на нижнем углу.
Коска отмахнулся.
— Мой нотариус их посмотрит. Вся эта юридическая чепуха проскальзывает у меня перед глазами. Я простой солдат.
— Замечательно, — сказал Пайк, слегка приподняв безволосые брови.
Испачканный в чернилах палец Темпла следил по абзацам каллиграфии, глаза скакали с одного важного места на другое. Он понял, что начинает нервно тереть уголки страниц, и заставил себя остановиться.
— Я составлю вам компанию в экспедиции, — сказал Лорсен. — У меня есть список поселенцев, подозреваемых в укрывательстве повстанцев. Или повстанческих настроений.
Коска ухмыльнулся.
— Нет ничего опасней настроений!
— В частности, его Преосвященство Архилектор предлагает премию в пятьдесят тысяч марок за поимку живым главного зачинщика восстания, одного из повстанцев по имени Контус. Также известного под именем Саймок. Духи зовут его Черная Трава. В Ростодской резне он использовал имя…
— Больше никаких прозвищ, прошу вас! — Коска потер виски, словно они болели. — После ранения в голову в битве при Афиери я страдаю ужасной памятью на имена. Это источник постоянных затруднений. Но сержант Дружелюбный помнит все детали. Если ваш человек, Конхус…
— Контус.
— А как я сказал?
— Конхус.
— Ну вот опять! Если он в Близкой Стране, он будет вашим.
— Живым, — отрезал Лорсен. — Он должен ответить за преступления. Он должен получить урок. Он должен быть выставлен на всеобщее обозрение!
— И я уверен, из него получится поучительное зрелище!
Пайк бросил очередную щепотку крошек своей растущей стайке.