Я думаю, если бы Волков хотел просто убить нас в тот первый момент, когда рухнула дверь, это ему не составило бы ни малейшего труда. Но он помедлил секунду, видимо, просчитывая варианты, взвешивая выгоды и потери, – и ударил слабо, так, чтобы никого ненароком не прихлопнуть. Мы ему снова понадобились живыми…
Не мы. Я.
Ветвящаяся молния рванула воздух, дробясь искрами на обломках бетона и металла; брызнули раскаленные осколки. Мы тоже брызнули, куда могли, скрываясь за кусками плит. Я дал очередь в ответ, и там, в районе Волкова, тоже полетели искры – как при коротком замыкании. Джор, похоже, чем-то зацепился за поваленную стальную дверь и ворочался, стараясь освободиться. Артур вытянулся в струнку за косяком двери, держа пистолет на уровне лица. Мне кажется, у него был чуть лучший обзор, чем у меня. Патрик лежала так, что я видел только ее ноги, а что видела она и куда могла стрелять – бог весть. Зато Аська заняла лучшую из возможных позиций: за обрезком толстенной сваи и под защитой пролета бетонной лестницы.
– Огонь, ребята! – крикнул я, но Аська и так уже долбила, как маленький дятел, в Волкова, который только рос в размерах, и тут же Патрик, проковыряв себе какую-то амбразурку, выпустила длиннющую очередь, вздув тучу пыли и выколотив из Волкова сноп искр, и я увидел, как он пошатнулся и сделал шаг назад. И тогда я тоже стал всаживать в него короткие, по три-четыре патрона, очереди, стараясь, чтобы все пули ложились в голову и шею. А Волков развел руки широко и сдвинул их так, словно раздавливал огромный арбуз, и тут нас всех приподняло и страшно хлопнуло об пол, и все заволокло пылью так, что весь свет пропал…
И тут же появился. Рядом со мной вздувалось зарево, и моим заторможенным мозгом я не сразу понял, что это горит Джор. Чем-то тяжелым – балкой, трубой? – его придавило к лежащей на полу двери, от которой он так и не смог отцепиться, пробило газовые баллоны, газ вспыхнул – и ревущий поток пламени пожирал ему бок…
Даже с раздавленной грудью он пытался кричать.
Все, что я мог сделать для Джора, – это выстрелить ему в голову.
Я сделал это.
38
Оставшиеся в живых Маринкины лучницы добили пулеметчиков Шарпа и зависли над обширнейшей дырой в крыше горна, не решаясь сунуться ниже – такой оттуда шел жар и смрад… И тогда Маринка, вся внутренне зажмурившись, нырнула первой.
Пространство внутри горна было хитрым образом раскалено, спрессовано и скручено и в целом напоминало воронку огненного смерча – чем ближе к сейду, тем более плотное, и искривленное, и непрозрачное, и испепеляющее, и чужое. Даже здесь, наверху, нужно было смотреть прямо, чтобы видеть, что делается у тебя за левым плечом. Марина попыталась заставить себя отрешиться от настоящего – верхнего – зрения, взглянуть на все простыми глазами, – но это чуть было не взорвало ей голову. К таким перегрузкам восприятия она была не подготовлена…
Тем не менее что-то удалось разглядеть: Волкова, буквально висящего на нитях силы между сейдом и щитом, и колеблющееся, как пламя свечи, сине-стальное сияние слабого, но стойкого нойды Кости, втянутого в этот вихрь, зацепившегося за что-то и не намеренного отцепляться, и простые черточки остальных ребят… Найдя линию силы, ведущую точно к Волкову, Маринка пустила стрелу, вложив в ее полет всю мощь и всю застарелую – и не свою, и уже свою – ненависть…
Удар стрелы был страшен. Невидимый глазу, но почти непробиваемый панцирь Волкова прогнулся, а сам удар – чуть ниже шеи, между лопатками – на миг смутил его сознание и бросил тело на колени. Еще несколько стрел достали его – с меньшей силой, но тем не менее чувствительно, – и он понял, что так могут и заклевать; да, вороны, и сойки, и даже воробьи способны заклевать волка до смерти, если волк будет глуп и станет просто отмахиваться…
С заклятием вы меня обманули, подсунули ложную стафу, молодцы, подумал он, это я не учел, но это не так уж страшно, у меня-то есть предусмотренный ход в запасе, а вот у вас, похоже, нет, запасы кончились, пошла лобовая атака. Так что я даже в выигрыше…
Он поднялся на раскачивающемся помосте и, стараясь не обращать внимания на удары по панцирю, набрал полную грудь воздуха…
Маринка проскочила через пекло. Осмотрелась. Пятеро лучниц танцевали в воздухе рядом с ней, и еще четыре двигались поодаль, так, видимо, и не решившись на погружение.
– Ну что же вы! – крикнула им Маринка.
Они устыдились и подтянулись поближе…
– На счет ноль! – дала команду Маринка и наложила стрелу на тетиву. – И залпом! Приготовились! Девять! Восемь! Семь!..
Показалось мне это или нет, но Волков вдруг стал меньше в размерах. Более того – он стоял в позе, как будто поднимался с колен.
– Огонь, девочки! – закричал я, ловя его на мушку.
Но затвор щелкнул впустую. Я поменял магазин, передернул – время, однако, ушло, и Волков уже стоял во весь рост, поднеся руки к лицу…
Я быстро взглянул влево – Аськи не было видно совсем. Вправо – из-под плиты по-прежнему торчали ноги Инки, да только сама плита просела от удара – как будто именно в эту плиту пришелся чудовищный удар…
И, уронив автомат, я бросился к краю плиты и вцепился в него, напрягся…
Рядом оказался Артур.
– Разом! – сказал он.
Мы подняли плиту. Сантиметров на двадцать. И я движением стопы подсунул под угол обломок бетона.
И увидел, как шевельнулись и судорожно подтянулись Инкины ноги. И как мгновенно напитались кровью штанины…
Но автомат ее ударил вновь, и Волков снова пошатнулся.
Он пошатнулся, но и только. Отступил на шаг, утвердился, поднял руки к лицу – и во всю мощь легких проревел «песнь освобождения». И снова стал укреплять панцирь, набрасывая на него силу и мощь, восстанавливая разрушения… И когда ведьмы всей стаей слетели вниз и, воротя морды от смрада, выпустили целый рой стрел, он снова был готов – почти настолько же, насколько в начале битвы. Все стрелы достигли цели… и разлетелись, бессильные.
И тогда Волков еще громче, чем «песнь освобождения», проревел «песнь преображения»…
– Сзади! – крикнул Артур и начал стрелять. Думаю, он реально меня спас, потому что автомат, повторяю, мне надо было еще поднять… кроме того, пистолет все-таки быстрее автомата… Короче, трое охранников, подбежавших к нам по коридору – ну, шагов на пять, на шесть, – моментально легли и больше не шевелились. Они бежали без выстрела, должно быть, имея в виду взять нас живыми – не удалось…
Но буквально секунду спустя в дверях, в окнах, на лестницах появилось их еще человек десять, и все они открыли ураганный огонь по мечущимся вверху лучницам-хельви. Несколько лучниц сразу упали, как будто кто-то перерезал удерживающие их в воздухе нити, остальные выпустили по одной-две стрелы и скрылись.
Я понял, что за трюк проделал Волков. Он превратил всех своих охранников обратно в волков, а когда они избавились от пут, что в волчьем обличье не так уж сложно, вернул им человеческую сущность. Вряд ли бы они успели собрать разобранное и разбросанное оружие – значит, где-то были нычки…
– Где Аська? – вдруг сообразил я.
– Не знаю, – удивился Артур.
И вдруг я понял, где она. Оглянулся назад, где должен был лежать мешок с аммонитовыми патронами…
– Аська! – закричал я. – Дура! Ты же не умеешь! И взрыватели у меня!..
Сколько-то времени длился «воздушный налет» – ведьмы врывались во внутреннее пространство дома и, не обращая внимания на самого Волкова, вышибали стрелами одного-двух автоматчиков. Иногда и автоматчикам удавалось зацепить летучую тварь…
Они тянут время, подумал Волков. Они рассчитывают, что стояние закончится, и все, к чему я шел, окажется напрасным. Если бы все было так просто!..
А ведь помощи не будет, вдруг поняла Маринка. Все, они протолкнули через меня ложную стафу – и этого достаточно. Больше я им не нужна, красивые слова про вождя – обычная разводка. Ведьмы, правильно их называл Волков. Ведьмы. Ничем не лучше, чем он сам.
Ничем не лучше…
Она уже знала, что будет делать дальше.
– Продолжайте! – крикнула она своим оставшимся. – Чтобы голов не подняли!
И устремилась вниз – но не в пылающее нутро горна, а рядом с ним, туда, где кучкой лежали несколько мертвых тел. Мертвецы ей нужны были сейчас, мертвецы…
Знаете, я очень давно не люблю всяческую героическую хрень про войну. Еще до армии это началось. Как-то само собой. Когда старшина с наганом и пятеро девчонок с винтовочками против немецких десантников – и побеждают, хотя и с потерями, или когда «в бой идут одни старики» – не выношу. Не верю, а раз не верю – начинает тошнить. Ну а тут у нас как-то вообще получилось из военных сказок для дебилов: несколько студентов и студенточек, кое-как умеющих стрелять в тире, – схватываются с превосходящими силами хорошо вооруженного и уж явно специально обучавшегося противника, да еще и с тяжелой артиллерией в виде боевого колдуна – и их не выкашивают всех в первые же секунды, как подсказывает нам здравый смысл, и держатся они… ну, не знаю… минут пятнадцать, наверное. При этом держатся хорошо, черт возьми. Достойно. Правда, имея поддержку с воздуха, надежду на спасение и полное непонимание того, в какую безнадегу влипли.
…Имейте в виду, говорил нам сержант Маркушкин, армия наша – говно. Если ты едешь на броне и бэха сломалась – тебя бросят, понятно? Ремонт бэхи – обязанность и экипажа, и твоя. Даже если рядом вражеская деревня – тебя бросят, и будешь чинить сам. Если ты на своих двоих и в горах сломаешь ногу – тебя бросят, потому что или группа преследует духов, или духи преследуют группу, и таскаться с обезноженным некому и некогда. Никакой вертолет с голубым доктором не прилетит тебя подбирать, и ты либо будешь ждать, когда группа вернется, либо тебе из жалости перережут горло, чтобы духам ты живой не достался, – потому что на вертолете доктор повез к генералам сестричек. И если ты завалил какого-то духа, а у него дядя – местный авторитет, тебя бросят, и будут судить военным судом, и дадут десять лет за убийство при отягчающих, и ты будешь сидеть, потому что армия у нас – говно. Так вот, мальчики и девочки, все это я говорю вам только для того, чтобы вы знали – надеяться вам не на кого, кроме как на себя. И вот когда вы это поймете, когда это до вас дойдет по-настоящему, по-черному пропрет – вот тогда вы и будете настоящими солдатами, потому что не может солдат надеяться на кого-то, кроме себя и своих, которые рядом, потому что никакого бога нет, а если и есть, то он вас тоже бросит…
Маркушкина мы не бросили, вынесли на руках, я и Федотов, и уже потом, на базе, меня подстрелил из пистолета пьяный прапор. Но лежали мы в разных госпиталях, и я не знаю, чем у него все кончилось. И, если честно, узнавать не тянет. Если он и выжил, то…
Да, так вот: я все никак не мог понять, почему же мы продержались так долго? Не испугались, не дали себя перестрелять, как куропаток? Вели бой, да и какой бой! Может быть, нереальность происходившего как-то повлияла?.. Стереотипы не сработали, центры страха не включились, оцепенения не наступило? Наверное, так. Ну и еще важно: противник наш был все-таки не профи. Видимо, Волков (или Шарп, или Ульфур – кто там у него отвечал за боевую подготовку?) понадеялся на инстинкты – а инстинкты хорошо работают только в той среде, для которой предназначены, а в чужой то и дело непредсказуемо путаются, и понятно, что путного из этого не получается. Волк ничего не сможет в городе. Ну, почти ничего… Ну, намного меньше, чем на родной территории, где он точно знает, на что надо оглядываться, на что – повести ухом, а на что – ударить с разворота, не целясь попав в горло…
В общем, вы меня поняли.
Да, и еще: когда я понял, что нас бросили, что никакой помощи ниоткуда не будет, я постарался не подать виду. Наверное, это у меня получилось.
39
Аська занырнула под помост и некоторое время лежала тихо, как мышь, прислушиваясь к происходящему. Все, что делалось несколько последних суток, делалось явно не с ней и без ее участия, она лишь присутствовала при событиях как бесплотная тень. Поэтому она абсолютно ничего не боялась, и ей даже временами становилось скучновато – ну, давайте же покончим, наконец, с этой ерундой и вернемся к тому, ради чего приехали! Ей были интересны этнические куклы и этнические узоры, она считала, что через это можно установить культурные связи весьма удаленных и на первый взгляд совершено не родственных этносов: например, индейцев сиу и ингушей. Вот этим стоило заниматься, а они тут устроили какую-то дикую войнушку…
Потом она поползла вперед, волоча за собой довольно-таки тяжелый и неудобный – за все цепляется – мешок со взрывчаткой. С Кости колдун не спускает глаз, а она имеет шанс пробраться… Ползти было метров тридцать.
Она помнила, как поднимать мертвецов, но не знала и даже не подозревала, какого напряжения сил это потребует. Наверное, у Уме было просто гораздо больше сил – многие годы тренировок… Впрочем, скоро можно будет запас сил пополнить – но для этого понадобится поймать парочку живых волков и выпить их…
Сейчас перед ней стояли семеро: три мертвые лучницы-хельви и четверо выворотней с пулеметом. Убейте колдуна, мысленно приказала она им. Сделайте так, чтобы он умер.
Семеро помчались к воротам, они знали путь, и больше никаких приказов им не понадобится. Сама же она почему-то шагнула к вагончику…
Дверь была на замке, но ей ничего не стоило теперь отпереть любой замок, на который не наложено специальной запрещающей стафы. Этот замок был обычный.
За дверью лежала связанная по рукам и ногам толстая девушка. Увидев вошедшую Маринку, она тихонько пискнула от ужаса и задергалась, пытаясь отползти. Маринка, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, подошла к девушке и стала пить ее. Подкрепив силы, она повернулась и вышла, не интересуясь, что стало с жертвой. Смутная тупость овладела ею…
Я долго рассказываю, а ведь весь этот бой длился сколько-то минут – ну, десять – двенадцать, самое большее. Это я просто по опустевшим магазинам прикинул. С исчезновением Аськи наша огневая мощь сразу рухнула, и меня сурово так прижали к земле. А потом перестала стрелять и Патрик…
Но тут «воздушный налет» возобновился, и на этот раз атака оказалась на редкость удачной: те выворотни, что закрепились в ближней к нам «этажерке», замолчали все, а в дальней – остался один или два. Одни ведьмы носились по невообразимым траекториям, а другие, напротив, – повисли почти неподвижно над камнем и с устрашающей скоростью и мощью всаживали стрелу за стрелой в окна, и оттуда переставали огрызаться.
Волкова все это, как мне кажется, почти не касалось. Он стоял раскинув руки и запрокинув голову, и я видел, как что-то перетекает сквозь него то ли из щита в камень, то ли из камня в щит. Прицельную мою очередь он проигнорировал – видимо, защита его стала еще мощнее, чем была. Я все-таки продолжал его долбить, помня, что прошлый раз защита почти сдала… и тут он внезапно опустил руки и сделал движение, как будто подхватывал что-то, потом резко дернул – полетели обломки досок, щепки, и в руках его оказалась совершенно безжизненная Аська!
Он ею прикрылся, собака! Держал перед собой, как куклу, и прикрывался.
А потом заговорил. Он не кричал, он просто очень громко говорил, как будто через усилитель.
– Ну что, мальчики и девочки? Поиграли, и хватит. Идите сюда, поговорим. Даю слово, что именно поговорим, никакой пальбы. Вы случайно влезли в игры взрослых людей – и, должен сказать, очень мне помогли. Хотя думали, разумеется, что играете против меня. Так вот, в благодарность за это хочу предложить вам сделку: двое из вас, а именно Константин и Марина, остаются со мной и помогают довести запущенный процесс до конца. Остальные ждут в гостинице – у меня здесь очень хорошая гостиница. Если все проходит нормально, если мне удается сделать то, что нужно, – тогда – внимание! – я отправлю вас на неделю назад, и все вот это для вас станет не важным. Несуществующим. Понимаете меня? Если же вы отказываетесь… видите ли, я вас щадил только потому, что мне нужны живые Константин и Марина. Но если мы с ними не сможем договориться полюбовно, то у меня может ничего не получиться, и тогда – какой смысл мне оставлять вас в живых? Поехали – считаю до пяти, Костя выходит сюда, без оружия, остальных мои люди проводят. Там, кстати, девушка у вас истекает кровью, если ей не сделать операцию, она умрет через два часа. Я прикажу доставить ее в эмчеэсовский госпиталь, он тут недалеко. Даю слово, что все именно так и будет. Если же Костя не выходит и вы решите продолжать играть в страйкбол, я вас всех убью. Начну вот с этой рыжей куколки. Просто порву ее пополам, хотите? А потом долбану по вам огнем. Вот так… – И, отпустив одну руку (Аська повисла косо и задергалась), сделал ею движение, будто бросает мячик. И тут же воздух взревел, раскалился, и в стену над моей головой врезался поток прозрачного огня – как от огромной бузеновской горелки. Посыпались дымящиеся куски бетона, резко запахло серой.
Я встал, показал, что кладу автомат, и медленно пошел к Волкову.
– Костя, – сказал мне в спину Артур.
– Что? – Я не обернулся.
– Он врет. Он все врет.
– Может быть, – сказал я. – Другого-то выхода все равно нет.
Я остановился метрах в трех от Волкова, перед дырой в помосте.
– Отпусти Аську, – сказал я.
– Конечно.
Он отшвырнул ее, как куклу. Аська пролетела несколько метров и свалилась на декоративный берег. Краем глаза я видел, как к ней подбежал Артур.
– Что, это его девушка? – с интересом спросил Волков.
– Нет, – сказал я. – Его девушку ты зарезал недавно.
– Ах, эта… блондинка… Я, кстати, ее не насмерть зарезал, она ходит. И делать с ней можно все, что хочешь.
– В чем должна состоять моя помощь? – спросил я. Я видел, как Артур отходит от Аськи и мелкими шагами движется за спину Волкову, и в руке у него пистолет…
– Я знаю, как взломать щит и выпустить душу моего отца. На это у меня остается еще минут сорок времени. Но мне нужно, чтобы кто-то вошел в щит. И лучше – двое, нойда-мальчик и ведьма. Вот вы и пойдете. Я объясню, что потом делать…