– Говоря на языке социолога, вашего брата затянуло общество потребления?
– Дайте вашу руку, Виктория, – неожиданно попросил подозрительный человек и, не дожидаясь ее ответа, поднялся из-за стола и вложил в ее руку подставку для салфеток. – Вот так, заберите это, прижмите к груди, – скомандовал Вадим. – Посмотрите: к себе рука сгибается легко. А теперь согните руку от себя. Нет? Невозможно? То-то, только к себе! Это нормальная физиология, нормальное устройство человека. Не над чем смеяться! Попадая в ловушку общества потребления человек чувствует себя комфортно, потому что это соответствует его физиологии. История стара как мир, одним словом. Но винить в чем-то Светлану было бы глупо и даже преступно. Она подражает жизни праздного класса, она дитя природы, точный слепок сотворившей ее реальности.
– Она что, была не в курсе, что это уже не модно? – серьезно спросила Вика.
– Что вы имеете в виду? – удивился вампир.
– У настоящей золотой молодежи сейчас модно как раз обратное. Кажется, социологи называют это «обществом переживания», – с непробиваемым выражением лица юродствовала Вика. – Сейчас золотая молодежь живет под лозунгом «проживи свою жизнь» здесь и сейчас! То есть это жизнь для самообразования, путешествий и культурного самосовершенствования. Сейчас уже кататься на чужой яхте не модно, модно иметь свою – чтобы на ней плыть за своей мечтой.
– Вы издеваетесь? – не столько возмутился, сколько изумился вампир.
– По-моему, это вы издеваетесь, – хмыкнула Вика, и они уставились друг на друга с выражением раздражения и удивления.
– Ладно-ладно, – усмехнулся, наконец Вадим, поднимая руки, мол, сдаюсь. – Я был против Светы, конечно, но кто меня слушал? И кто мог бы осудить меня? Я просто желал брату счастья.
– Ну, хорошо, а ваш брат? Он был счастлив? – продолжила через некоторое время Виктория, возвращая на стол салфетницу.
Вадим пожал плечами:
– Он был опьянен красотой своей жены, соблазнами жизни. Я никак не мог этого ожидать, но он поддерживал Свету во всем. Это было так… странно. Я не привык видеть Валеру таким. Его как будто подменили. Вынужден признать, что он был счастлив.
– Вы мало общались, верно?
– В последнее время практически не общались.
Почему братья не общались, лично мне было вполне очевидно. Я вдруг вспомнил мягкие нежные руки, твои руки, прекрасная Маргарита, сотворившие на моей голове лакированное ведро. Впрочем, это могло быть все, что тебе угодно, даже ирокез, если это цена следующей встречи. Наверное, вампир-социолог тоже с удовольствием препарировал бы тебя под лупой новейших общественных концепций. И тоже отнес к каким-нибудь первобытным самкам-потребительницам. Вряд ли его младший брат покорно сносил эту беспощадность научного подхода, даже несмотря на то, что формально наш собеседник был, наверное, прав. Светлана могла бы составить прекрасную партию какому-нибудь любителю веселой статусной жизни из числа молодых, позитивных управленцев, чиновников среднего звена, продавцов холодильного оборудования, в то время как в семье потомственных ученых, советской, а теперь российской интеллигенции она смотрелась как Кристина Орбокайте в итальянской опере.
– Так кто такой Денис Камельков? Вы в курсе? – вернулась Вика к тому, с чего начала.
– Вообще-то это бывший друг Светланы, – снова насторожился человек в очках. – То есть друг в том смысле, что они жили вместе, прежде чем Светлана с Валерой поженились.
– Я так и думала.
Мужчина приблизился к нам корпусом, хотя все это время сидел, откинув на спинку свои внушительные плечи, заботливо наращивавшиеся в каком-нибудь фитнес-клубе.
– Но дело-то давнее, – проговорил он, резанув глазами из-под темных стекол. – Денис Камельков, кажется, даже из города давно уехал.
– Никаких контактов?
– Я не в курсе, – развел руками Вадим.
– А почему Светлана и Денис расстались? – расспрашивала Вика.
– Потому что Денис на тот момент бедствовал. Думаю, она устала от беспросветной нищеты и ее тоже можно понять. Света, как я уже говорил, работала продавщицей в магазине швейцарских часов в большом торговом центре. Каждый день красивая жизнь проходит мимо, а твой парень работает машинистом в метро. Каково? Камельков, кстати, очень переживал уход Светланы, даже какими-то правдами и неправдами устроился водителем к высокопоставленному чиновнику. Пытался ее вернуть: писал, звонил. Но безрезультатно.
– То есть после свадьбы с вашим братом Светлана и Денис еще какое-то время общались?
– Недолго.
– Извините, мой вопрос может показаться вам… – начала было Вика, но, видимо, вампир был из той породы мужиков, что ни в коем случае не отдаст инициативу в женские руки, теперь пришел его черед демонстрировать проницательность:
– Вы имеете в виду, были ли у моего брата сомнения в отцовстве? Этого я, к сожалению, не знаю. Вообще-то Валерка, если честно, простоват в этих вопросах. Скорее всего, он ничего такого не думал.
– А ваши родители?
– Они не лучше: интеллигенция старой закалки.
Глава 10 Дамоклов сандалет
Закончив этот странный разговор, моя тетка и вампир-социолог обменялись телефонами.
– Ну и семейка! – пробормотала она, когда мы оказались на улице. – Младший – подкаблучник, старший женоненавистник. Описывал невестку, как куклу! Как вещь. Ретро-стиль! – непонятно почему кипятилась она, хотя сама называла девушку дурой и недоучкой.
Однако мужской шовинизм брата убитого меня сейчас интересовал гораздо меньше, чем вопрос о том, кто такой Денис Камельков. В числе активных корреспондентов пары такой фамилии не значилось. Зная, как Вика не любит объяснять, когда ей самой все кажется очевидным, я раздумывал как бы незаметнее ввернуть вопрос, но сегодня обстоятельства были на моей стороне. Виктория решила проехать через университетский городок, чтобы забросить меня на занятия, как раз к началу моей второй смены, но на ближайшем подъезде мы завязли в огромной в пробке.
– Усеките мне суффикс, – выругалась Вика. – Где были мои мозги? Сегодня же конгресс физиков, разъезжается!
Всю парковку и проезжую часть перед главным корпусом университета занимали автобусы, украшенные ярко-синими эмблемами с изображением модели атома. Количество специально оформленного транспорта, прямо-таки кричало о том, что конгресс проходил с невиданным размахом для нашего университетского, но все же нестоличного города. Орбиты вращения электронов на эмблеме, казалось, ехидно улыбались простым смертным, ставших случайными свидетелями этого пиршества достижений технического разума. Судя по плавным неторопливым движениям представителей отечественной и зарубежной науки, только что завершился прощальный банкет, и ученые в последний раз перед погрузкой в автобусы и машины с чувством трясли друг друга за руки, говорили прощальные слова, обменивались визитками.
Осматриваясь в поисках возможности проехать, Вика вдруг замерла и прищурилась.
– Смотри, – хлопнула она меня по колену. – Профессор Герман Романихин.
Там, куда она показывала, я увидел группу мужчин, рядом с трибуной для речей. Все они были одинаково почтенного вида: одни были яйцеголовыми, лысыми и бородатыми, похожими на Чарльза Дарвина, другие – густобровыми и благородно седеющими, похожими на Дмитрия Ивановича Менделеева. Профессора Романихина среди Менделеевых я узнал сразу. Конечно, его фотографии мог видеть любой желающий на сайте университета, но сейчас я опознал седовласого, седобородого профессора Романихина по ярким черным глазам, которые еще сильнее подчеркивали темные круги, тянувшиеся от переносицы. Несмотря на мороз, он был без пальто, и легкий снежок вальяжно опускался на его черный костюм и черную рубашку. К профессору подходили другие седовласые и яйцеголовые, жали руки, он отвечал каждому, слегка улыбаясь одними губами. Видимо, он только что держал слово.
– Сегодня второй день с момента убийства, – заметил я.
– Да уж, бедолага, – ответила Вика, глядя в окно заднего вида и пытаясь дать назад.
Однако сзади нас уже прочно подпер бегемот-мицубиси.
– Конечно, Камельков стоял в списке корреспондентов пары в самом конце, – Вика была вынуждена коротать время в пробке. – Это резонно, ведь они со Светланой не переписывались. Но, тем не менее, очень вероятно, что информация для Дениса Камелькова транслировалась по всем каналам, возможным в условиях социальной сети. У Камелькова, кроме погибшей Светланы, в друзьях значатся еще пять страниц. Среди них: «Дом обоев», «Подарки своими руками», «Наш город», «Рыболов-охотник» и какой-то «Вася Пупкин», который постоянно присылает приглашения в онлайн игры, но ни одного положительного ответа Камельков не дал. То есть реальный человек среди шестерых друзей Дениса – это только Светлана. Несмотря на то, что Денису общаться в этой социальной сети, в сущности, не с кем, он все же регулярно заходил в свой аккаунт. Несколько раз в неделю. Как подтвердили ребята-программисты, он не путешествовал по чужим страницам, а только просматривал свою ленту новостей, в которой не было ровным счетом ничего, кроме новостей Светланы. Вряд ли Камельков несколько раз в неделю проверял обновления на странице «Дом обоев».
– То есть ты хочешь сказать, что за Светланой Романихиной следил ее бывший друг Денис? – удивился я.
– Очень похоже на то.
– Интересно, она сама об этом знала?
– Хороший вопрос. Судя по тому, что она не удаляла Камелькова из друзей, знала. Во всяком случае, не исключала возможности того, что он просматривает ее профиль.
Один момент в рассуждениях Вики явно провисал: зачем что-то доказывать человеку, которого сама бросила? Ведь по теткиным умозаключениям выходило, что девушка намеренно поддразнивала бывшего поклонника, только зачем? Когда я сформулировал вопрос, Вика изумленно подняла бровь:
– Представь себе ситуацию, при которой Светлана считает бывшего любовника виноватым в их разрыве. При этом все еще любит его. И, кстати, не забывай! Возможно, имеет от него ребенка.
Это звучало странно, по законам логики, Камельков не может быть виноват, если Светлана сама его бросила.
– Ты прикидываешься или дурачишься? – Вика взглянула на меня как может посмотреть со шкафа сытая только что разбуженная кошка. – Светлана нашла лучшую жизнь с новым мужем, но продолжала любить бывшего любовника. Кто виноват в том, что они не вместе?
Я не отвечал. Виктория явно была немного раздосадована после разговора с Вадимом и теперь вымещала досаду на мне. Хотя ее предположение серьезно кренилось в сторону женской логики, но за рамки общечеловеческой оно все-таки не выходило. Только выдавливать на меня фунт презрения по этому поводу было вовсе не обязательно.
– Ну, кто, по-твоему, виноват-то? – настаивала Вика.
– Не знаю, жизнь виновата. Среда заела, – назло ей ляпнул я, а она закатила глаза.
– С точки зрения девушки виноват Денис Камельков, потому что он неудачник! А она – ну что она? Сердцу не прикажешь. Ей пришлось выйти замуж за нелюбимого маменькиного теленка, богатого ботана, которго она не любит и не уважает…
Это был фейспалм, не иначе. «Рукалицо», интернет знак, иными словами. Зачем я это поясняю, боже? Кто сейчас не знает, что фейспалм – это выражение досады и иронии? Я такой же зануда, как ты, Берсенева Виктория. Или просто филология – это связь времен? Я не знаю, думаю, это все же занудство. Фейспалм. Мне хотелось спросить тетку, согласна ли она со Светланой, но она опередила меня:
– Девушка такого типа, как Света, думает примерно так, как я описала. Всегда смотри не только ЧТО говорят, но и КТО говорит.
– Вика, – я старался спросить как можно более осторожно, потому что она ненавидела быть неправой, а сейчас могла заблуждаться, ибо версия казалась совсем хлипкой. – Тогда почему этот Денис Камельков столько времени ждал, чтобы из наблюдателя превратиться в убийцу?
– Этим займутся следователи, – пожала плечами тетка. – По тексту здесь больше ничего не установить. Текст показывает, что Камельков – единственный, кто мог бы это сделать. Других предположений у меня нет. Я передаю дело назад.
Автобусы с веселым атомом на белых боках начали расползаться, скользя по грязному снегу как большие белые гусеницы. Я намеренно долго вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, зачем было встречаться с братом убитого, если она не собиралась продолжать работу? Однако Вика увлеченно двигала рулем, лавируя по раскисшим колеям, и лицо ее выражало лишь глубокую досаду на вторую по значимости и неистребимости российскую проблему. «Я передаю дело назад», – она сказала это только сейчас. Значит, утвердилась в своей версии про Дениса Камелькова после сегодняшнего разговора с Вадимом Романихиным.
– А ты не рассматриваешь вариант, что сам Вадим Романихин может быть причастен? Убитые могли впустить его в любое время, мотив у него был, выглядит он весьма подозрительно. Говорит, что обычный социолог, а сам похож на вампира… К тому же кофр с его квитанцией…
Вика засмеялась, точнее хмыкнула, три раза подряд, скосив на меня глаза, в которых, вернее в котором, ибо она сидела боком, читалось одобрение, что случалось с нею нечасто:
– Он не вампир. Но, правда, и не все про себя рассказывает – это ты правильно заметил. Светобоязнь у Вадима Романихина оттого, что он много времени проводил на опаляющем солнце в южных широтах. Обратил внимание на загар?
– С чего бы я стал разглядывать загар незнакомого мужика? – проворчал я раздосадованный.
– Ну-ну, – отреагировала Виктория своей фирменной усмешкой. – Руки по манжеты и лицо с шеей по горловину рубашки. Официальной, между прочим, рубашки, застегнутой на все пуговицы в любую жару. Кроме того, в этом кафе, если ты обратил внимание, не только бариста, но и официанты этнические арабы. И сорта кофе этот человек называл официанту по-арабски, что выдает не только хорошее владение языком, но и культурой. Социологией-то он, может и занимается, но это выездная социология – специализируется в основном по жарким странам… И живет он там подолгу. Родители действительно сделали ставку на младшенького, поняв, что старший слишком увлечен работой, да и слишком далеко, чтобы на него было легко повлиять с женитьбой и внуками. У младшего характер посговорчивее. Но если бы старшему брату действительно не давало покоя уплывающее наследство, он бы невестку не душил и уж тем более не выбрасывал брата в окно. Этот социолог сам неплохой юрист, думаю, он нашел бы другие средства воздействия на младшего брата. К тому же, несмотря на постоянные разъезды, он держит с родителями постоянную связь, в курсе всех дел семьи, вон даже про Светлану все выяснил, значит, сильно привязан к семье. Нет, он бы такой удар не нанес. Он бы по-другому сделал…
Пока Вика говорила, я еще раз просматривал протоколы допроса родственников, которые прислал Борис. В графе род занятий у Вадима Романихина стоял прочерк, зато в графе алиби было написано: «пребывал за рубежом».
– У Вадима алиби на момент убийства, но его въезд в страну очень странный. Через Саратов. Почему через Саратов?
– Само собой, – кивнула тетка. – Странный. Если честно, я не могу даже предположить, как он это провернул и зачем, но даже Борис не возлагает на него надежд как на подозреваемого. И самая главная причина – как раз тот самый кофр. Человек такой подготовки, как Вадим, не оставил бы кофр с квитанцией на месте преступления. Это значит, что фотоаппарат он отдал добровольно перед своей очередной поездкой за рубеж. И значит, в ночь убийства его в квартире не было.
– Но там были его фотографии. Все сделаны в этой квартире.
– Ну и что? Праздновали люди новоселье, сделали фотографии, потом один брат отдал фотоаппарат другому брату и уехал. Фотографии перекинули с фотоаппарата на компьютер, а в самом фотоаппарате стерли, чтобы память не занимать. Тут как раз все очень понятно. Надо было, конечно, ради любопытства спросить, как он таким лихим манером в страну обратно зафикстулил. Но он вряд ли скажет правду.
Вдруг меня осенило:
– Слушай, а родителей Валерия подозревают?
Виктория посмотрела на меня удивленно:
– Конечно. Ближайших родственников всегда подозревают больше остальных.
– Это ясно, – подхватил я. – Я сейчас сообразил, что родители наверняка винили Светлану в том, что она заземлила все потенциалы сына. У любой матери, да и у отца возникнет вопрос, а если избавиться от этой женщины? Сам сын не слушает никаких уговоров, у него любовь, родители Валерия могли желать Светлане смерти… Что думаешь?
Виктория кивала, стуча по рулю, в ожидании, когда нам можно будет проехать, соглашалась, но не выдвигала версий.
– Их нет в переписке. Кто ж их знает? С другой стороны, убивать дома. Да еще своими руками. Да еще и вместе с сыном. Бррр. Довольно затруднительно. Профессор Романихин, конечно, крепкий старик, но чтобы выбросить в окно молодого парня… Вряд ли.
– А если Валерий пришел домой раньше, чем его ожидали, увидел происходящее и начал угрожать выброситься в окно, но случайно не удержался и действительно выпал? – предположил я.
Вика посмотрела на меня хмуро и криво улыбнулась:
– Тебе точно надо писать детективные романы. Сюжеты из тебя так и прут. Неправдоподобные, конечно, но это вроде бы как раз и надо для литературы. Чтоб поэффектнее…
– Тогда почему они на допросы не приходят? – ввернул я.
– Странная семейка, факт…
Однако договорить нам не дали: затрезвонил Викин мобильный.
Ну, тут он, со мной, – ответила она какому-то женскому голосу, который казался ужасно знакомым. – Как не аттестован? Как ни на одном семинаре и ни на одной лекции? Лилечка, этого не может быть!
Да, безусловно, это была наша Лилечка – лаборант кафедры с именем, функционирующим только в ласкательной форме. Англичане и американцы стараются не называть дочерей именем Дорис, если не желают девочке карьеры вечной секретарши. Мы же, русские, можем любое имя превратить в имя маленького человека. Недаром суффикс – ечк-/-очк– не только ласкательный, но и уменьшительный: Лилечка, Танечка, Людочка, будьте добры, помните о своей фланельке и не привередничайте.