– Друзья всякие ходили, подружки, – вздохнула бабка, в свою очередь тоже глянув на Салимова, как на сумасшедшего. – Вечеринки они любили делать. Анжела вон у нее подружка-спортсменка хренова. Вся из себя, задница как тумбочка. Приходила, чаи зеленые с тортиками распивали. Тоже дура та еще. А по выходным Светка с Валеркой дома не сидели, все где-то мотались.
– А с соседями как?
– Хрен через пятак.
– В каком смысле?
– Не знаю как.
– Ну как же, – настаивал Салимов. – Вы же общались, замечания, говорите, убитой женщине делали. Правильно?
– Делала, мало только делала, как видно.
– Как она реагировала?
– Никак. Мимо проходила. Смеялась.
– Ничего не говорила?
– Нет, не говорила.
– Никогда?
– Нет! – вдруг истошно закричала бабка.
– Спасибо, спасибо! Можете быть свободны, – поспешно пробурчал следователь, разворачиваясь к квартире номер 102, но бабка уходить не торопилась.
– Я им характеристики могу дать. Исчерпывающие. Письменно! – взвизгнула она, отчего Салимов подпрыгнул и снова оказался рядом с бабкой.
– Попозже-попозже, обязательно напишем, – отчеканил он ей в лицо. – Идите домой, не стойте тут, не толпитесь, да и холодно.
– Ну ты и… – было видно, что бабка имела слова не только для характеристики убитых, но также и для самого следователя Салимова, однако она сдержалась, продолжая стоять на площадке.
В квартире 102, на двери которой висела задорная желтая табличка с улыбающейся рожицей и подписью «Вносите позитив!», проживала молодая семья – ровесники убитой пары. Не дожидаясь звонка, дверь нам открыла молодая женщина в нежно-розовом домашнем костюме с заячьими ушками на капюшоне, на руках у женщины сидел ребенок годовалый или около того.
– Я слышала все, мы тут, у двери стояли, – сказала женщина тихо и в ее больших карих глазах блеснули слезы. – Вы Новикову не слушайте, она не в себе. Актриса погорелого театра. Орет через дверь всем «проститутки», «дураки». Они со Светланой не разговаривали. Новикова дверью демонстративно хлопала, когда я или Света на площадку выходили. Только в щель обзывалась и в глазок за всеми подсматривала.
Нам с Викторией пришлось подойти поближе, чтобы слышать то, что говорила соседка в розовом. Когда мы проходили мимо двери квартиры 100, бабка схватила Викторию за рукав и проговорила почти шепотом:
– Слышишь, красавица, наговаривает на меня Жанка.
– Слышу, – ответила Виктория серьезно. – А вы постойте тут, проконтролируйте.
– Само собой, – хмыкнула бабка и сожмурилась, отпечатывая брови на тюрбан, мол, будет сделано.
– Антонина Николаевна, вы в театре играли? – спросила зачем-то Виктория.
Бабка расплылась в улыбке, подошла и вдруг сникла, также быстро, как и расцвела:
– Не ври, не надо этого. Мала ты была, чтобы меня в театре помнить. А я ведь… Вассу играла и леди Мильферд в «Коварстве и любви», и матушку Огудалову в «Бесприданнице», и Раневскую в «Вишневом саде».
– Билетершей она работала в театре, – громко припечатала Жанна с другой стороны лестничной клетки.
Бабка дернулась, как от удара током, плюнула и смачно обматерила молодую соседку. Мы подошли ближе к Салимову и Яровкину, которые стояли уже на пороге квартиры Жанны:
– Хорошая Света была девчонка, не слушайте, – снова всхлипнула молодая дама и ребенок на ее руках тоже начал кукситься и канючить.
– В каких вы были отношениях с убитыми? – поинтересовался Яровкин, выпучив еще больше свои огромные глаза, как будто спросил о чем-то ужасном.
– В хороших. В гости иногда друг к другу ходили, – как будто немного удивленно ответила молодая соседка.
– А с другими соседями Романихины как общались?
– Хорошо. Света с Валерой были приятными, добрыми людьми, всегда помогут если что. Однажды они нас деньгами очень выручили. У мужа компьютер сгорел. Новый купить сразу мы не могли себе позволить: у нас квартира в кредит, да я не работаю с ребенком маленьким. А мужу моему по работе без компьютера нельзя, он дизайнер, часто на дом заказы берет. Так Света мне на следующий день всю сумму принесла. Без процентов. И не торопили. Валера вообще говорил: «Не напрягайтесь, как сможете, отдадите». Мы полгода отдавали, но они худого слова не сказали, ни разу не напомнили…
Молодая мама замолчала, голос ее не слушался.
– Понятно, понятно, – тянул Салимов.
– Да вы может быть пройдёте? – спросила наконец Жанна.
– Нет, мы не долго, – ответил за всех Салимов, хотя Иван Яровкин явно не радовался перспективе и дальше писать на весу о чем и сообщал злобным взглядом, в спину коллеге.
– Значит, супруги хорошо ладили между собой?
– Да. Прекрасная была семья, – тяжело вздохнула женщина, а ребенок, почувствовав настроение матери, снова начал подвывать и ерзать у нее на руках.
– Последний вопрос, – заторопился Салимов, поняв, что Жанна уже плохо слушает его. – У ваших квартир совместная стена, что-то слышали вчера вечером? Кто-то приходил к ним?
– Ну да, приходили.
– Кто?
– Я не знаю, тут слышимость не очень хорошая. Но я слышала звонки. Часов в девять вечера. Потом где-то полдесятого, наверное… Потом часов в двенадцать ночи мы слышали громкий крик… Это… – девушка всхлипнула. – Это когда Валеру… из окна толкнули.
– Звук удара слышали?
– Нет.
– Почему не вызвали полицию?
Молодая мама всхлипнула.
– Мы думали наркоманы на улице опять орут. У нас окна на лесопосадку выходят, там каких только криков нет. То трахаются, то бухают…
– И вас не смутило, что крик на этот раз был не снизу, а сверху?
– Мы не поняли этого, – пробормотала женщина, смутившись, и малыш на ее руках издал протяжный длинный вой, который эхом пробежался по всем этажам, вопреки законам физики лишь обретя от этого дополнительную силу.
– Еще что-то слышали? Крики в квартире? Звук разбитого стекла? – тараторил Салимов, стараясь закончить до того, как ребенок изойдется плачем.
Жанна отрицательно покачала головой:
– Слышимость плохая. Я же говорю, новый проект, это не хрущевка, если у нас вечером телевизор включен, то вообще бесполезно. А мы как раз ребенка уложили, сели фильм смотреть… А вот мой муж на обед пришел, – с облегчением выкрикнула она, энергично качая хныкающего ребенка, пытаясь говорить через его голову и тем вконец вывела беднягу из терпения.
Из лифта вышел молодой худощавый парень в зеленой хипстерской куртке и желтой шапке с индейскими узорами.
– Да прекрасные люди… были, – поправился дизайнер и ловким движением снял с двери табличку с просьбой без позитива не входить, повертел ее в пальцах, сунул в карман и продолжал. – Вчера заказ им из ресторана принесли часов в девять, потом Валерка с работы пришел. Потом…
– Откуда вы знаете, что в девять часов принесли заказ из ресторана? – уточнил Яровкин.
– Я видел разносчика.
– Вы выглядывали в коридор?
– Нет, разносчик позвонил случайно к нам, у нас домофон с видео. Я понял, что это к Романихиным, Света часто заказывала что-нибудь на дом.
– Сможете опознать разносчика?
– Да, думаю, что да, смогу. Смогу, у него глаза такие характерные были, глубоко посаженные…
Яровкин пробурчал что-то вроде «мг-мг», а Салимов снова приступил к расспросам:
– А кто к ним помимо разносчиков ходил, можете вспомнить?
– Ну как кто? Родители приходили. Друзья. Я не всех знаю.
– А Анжелу-спортсменку, знаете?
– Ой, это лучше у жены спросите, – пожал плечами дизайнер и поспешно пояснил. – Я Анжелу видел что называется, «здрасьте – до свидания». Только Анжела не спортсменка, а врач…
В дверь квартиры 102 высунулась Жанна, наработанным движением передала сына отцу и заговорила снова:
– Анжела, ясно не спортсменка. Просто они со Светой вместе на фитнес ходили, вот наша сумасшедшая Новикова и придумала про спортсменку. Ну и комплекция у Анжелы такая – бодибилдерская, можно сказать. А вообще она, да, врач. Диетолог. Девушка как девушка. Я с ними тоже пару раз в кафе ходила кофе попить от нечего делать. Куда с ребенком-то больно пойдешь?.. Анжела, знаете, чуть-чуть Свете как будто завидовала что ли. Света же ее бывшая клиентка. И вдруг бац – у клиентки все: фигура, муж, ребенок, а Анжела вроде как сапожник без сапог: все одна, одна, да и похудеть никак не может.
По всему было видно, что следователя Салимова версия о завистливой подруге, похожей по комплекции на спортсменку, зацепила сильно. Салимов выпрямился, вытянул шею и стал похож на гуся в полете.
– Света с Анжелой часто ругались или спорили?
– Да нет, ну так… – выдала Жанна и спокойно уставилась на следователя, видимо, считая объяснение достаточным.
– Э-э-э, – Салимов соображал, как лучше подступиться, но его опередил Иван Яровкин, обратившийся к Жанне напрямую:
– А как же диеты и чаепития с тортиками?
Сумасшедшая бабка, услышав о тортах воспрянула духом:
– Торты жрали, вам говорю. Коробками! Как тут похудеешь! Лошади! Лошади! Хвостами так и крутят: туда-сюда, туда-сюда!
По всему было видно, что следователя Салимова версия о завистливой подруге, похожей по комплекции на спортсменку, зацепила сильно. Салимов выпрямился, вытянул шею и стал похож на гуся в полете.
– Света с Анжелой часто ругались или спорили?
– Да нет, ну так… – выдала Жанна и спокойно уставилась на следователя, видимо, считая объяснение достаточным.
– Э-э-э, – Салимов соображал, как лучше подступиться, но его опередил Иван Яровкин, обратившийся к Жанне напрямую:
– А как же диеты и чаепития с тортиками?
Сумасшедшая бабка, услышав о тортах воспрянула духом:
– Торты жрали, вам говорю. Коробками! Как тут похудеешь! Лошади! Лошади! Хвостами так и крутят: туда-сюда, туда-сюда!
Жанна закатила глаза, покрутила пальцем у виска и спросила у следователей, кивнув в сторону бабки:
– Убрать ее никак?
– Я тебе сейчас уберу! – взвилась Новикова. – Все вам лишь бы кого убрать! Вон, двоих уже убрали!
– Говорите, говорите, – подбодрил девушку Яровкин, а Салимов показал бабке кулак, после чего та нырнула в свою квартиру, но из приоткрытой двери торчал край ее тюрбана.
Светлана вздохнула:
– Это были не торты… То есть торты, но из сырой моркови, тыквы и дайкона. Анжела обычно приносила с собой. У нас напротив магазин здоровой пищи «Clean-eating», ну типа чистая еда…
Неожиданно ойкнув, девушка ретировалась: из квартиры раздался заливистый детский рев.
– Вы слышали громкий крик около двенадцати? – на этот раз Салимов обратился к мужу-дизайнеру, вышедшему подменить жену, пока та старалась унять крики их потомка.
– Слышал, но я… подумал, что это не у нас…
– Не у вас, а где же?
– Ну понимаете, тут дворы и лесопосадка… К тому же, сами видите, у нас ребенок очень беспокойный… Куда нам за чужими криками следить?
Виктория вздохнула и отошла к лестнице.
– Так, говорите, с ребенком Романихины обращались не очень? – спросила Вика без долгих вступлений все еще торчавшую в подъезде Новикову.
Бабка оживилась:
– Я б за такое «не очень» в тюрьму сажала!
– Вик, – я легко потянул тетку за рукав, спрашивая глазами, что делать дальше. На вытянутой руке я держал включенный диктофон и мне надо было знать, кого мы записываем. Виктория сделала утомленное лицо, и показала на бабку.
– Расскажете? – снова повернулась она к старушке.
– Что тут рассказывать? У ребенка температура, он ревет, весь в соплях, а Светка его в садик. Сама сумку на плечо и в фитнес-шмитнес жопу качать…
Двери лифта снова открылись: на площадку поднялся Борис. Он оглядел пристальным взглядом собрание и встал у стены, рядом с лифтовыми дверями, сложив руки на груди.
– Я Светке говорила, Валерке этому непутевому говорила, – продолжала бабка, шевеля тюрбаном. – Они не слушали. Куда там! Только смеялись! «Отстаньте все, мы счастливы, это наша жизнь». Человек-размазня этот Валерка… Так и рос ребенок сам себе представлен из болячки в болячку перебивался. Да она не мать, а Медея и Леди Макбет в одном лице! Помните?
Бабка вдруг закрыла глаза, выставила вперед руку с красными ногтями лаком на обгрызенных ногтях и завыла на весь подъезд:
– Вика, – тихонько позвал Борис.
Виктория извинилась перед Новиковой, которая выйдя из образа, смотрела по сторонам осоловелыми, слезящимися от нахлынувшего вдохновения глазами.
– Не дразни ее, ты что не видишь? – прошептал Борис.
Виктория пожала плечами и снова отошла к противоположной стене. По-моему, она расспрашивала бабку исключительно от скуки. К бывшей актрисе или билетерше, кто ее разберет, больше никто не обращался, хотя Новикова делала знаки и даже погрозила нам с Викторией пальцем.
Когда дверь квартиры 102 наконец закрылась, Салимов бодро доложил о том, что помимо разносчика из ресторана, он собирается допросить Анжелу, подругу Светланы Романихиной, на предмет алиби вчерашним вечером.
– А мотив? – поинтересовался Борис.
– Физическая сила и личная зависть, – отчеканил Салимов.
– Ладно, работай, – пробормотал майор и добавил, обращаясь к Виктории. – Криминалисты нашли в квартире огненно-рыжие волосы в туалете и в прихожей. Цвет точно такой же, как у волос Анжелы, судя по ее фотографиям. Генетику мы пока не заказывали. Но без всякой экспертизы могу сказать, что очень похоже именно на эту спортивную подружку.
– Ну вполне, – кивнула Виктория, улыбаясь. – Прямо представляю себе заголовки: «Врач-диетолог уела подругу!».
Борис покачал головой. Несмотря на наличие очевидной зацепки вид у него был не самый счастливый.
Этажом ниже мы застали дома только одного мужчину лет сорока, который встретил нас обмотанный шерстяным шарфом и совершенно без голоса.
Его слова о семье Романихиных почти полностью повторяли слова Жанны и ее мужа. Никаких криков он вчера не слышал, впрочем, это могло объясняться действиями противогриппозных лекарств – крепко спал. Кроме этого мы узнали, что Валерий Романихин был человеком отзывчивым. Он не только ссудил деньги на компьютер для соседа-дизайнера, а также одолжил соседу снизу свою запаску, когда тот проколол сразу два колеса и не мог доехать до сервиса.
– Форд у меня, такой же, как у Валерки… Красавчик Валерка был, красавчик. И жена у него – звезда просто… Как же так-то?! – сипел простуженный сосед.
Салимов и Яровкин остались опрашивать других жильцов дома, но Виктория категорически запротестовала против своего дальнейшего присутствия. На сей раз Борис не возражал, он сам был как будто озадачен после посещения участкового. Втроем мы снова поднялись с девятого этажа на десятый.
– Что ж за петрушка получается, – рассуждал Борис. – Участковый говорит, что семья Романихиных числилась как образцово-показательная. Никаких пьянок гулянок, алкоголя или наркотиков. Никаких сомнительных друзей. Никто на них ни разу не жаловался и, что еще важнее, они не жаловались ни на кого. Родители в трауре, родственники рыдают. Соседи в один голос утверждают, что души не чаяли в убитых и ничего подозрительного не слышали в ночь убийства.
– Не все, – встряла Виктория.
– Ну да, одна сумасшедшая бабка в тюрбане называет убитого Романихина размазней, а его жену Светлану проституткой и какой-то Медведей.
– Медеей, – поправил я. – Это героиня из греческой мифологии. Из-за любви к мужу она убила своих детей.
Борис посмотрел на меня с изумлением во взгляде, но никак не прокомментировал это сообщение.
– Оружие еще в квартире сто, – продолжал Борис и с досадой сплюнул. – Рядом с этой бабулей в полотенце на голове половник нельзя разрешать держать, не то что пистолет. Мрак какой-то! Мрак! – выдохнул он, обращаясь персонально ко мне, видимо, имея в виду всех действующих лиц этой истории, а также Медею и ее убитых детей.
На площадке десятого этажа на сей раз оказалось пусто. Дверь квартиры 100 была закрыта, но старуха в тюрбане наверняка следила за нами в глазок, во всяком случае я кожей чувствовал, что за нами пристально наблюдают.
– Если кто и слышал, крики, то даже внимания не обратил. Что ж это получается… – продолжал размышлять Борис.
– Это получается НИЧЕГО, – заключила Вика и интонация ее выражала неуместное торжество и осознание собственной правоты. – Я же сказала – ничего вы тут не услышите.
– И как ты догадалась? Неужто убитые в статусе написали? – иронично покосился следователь. – «И после нашего убийства свидетелей не опрашивайте!». Так что ли?!
– Ну почти, – железобетонно улыбнулась в ответ Вика, не пускаясь в дальнейшие объяснения.
– Что почти? – заинтересовался Борис, но она даже бровью не повела, рассматривая что-то в своем телефоне.
Ничто не нарушило ее спокойного благодушного настроя, когда она нажала кнопку вызова лифта, и если бы ни целый майор, преградивший ей путь, встав у лифтовых дверей, она, пожалуй, со спокойной совестью отправилась бы домой.
– Але, гараж! – прогудел Борис ей в лицо.
Виктория подняла скучающий несчастный взгляд.
– А вот не смешно, – сказала она тихо. – В общем, если хочешь знать, то да, практически то, что ты сказал, они писали у себя в соцсети. На их страницах, что ты мне принес в распечатке, в каждой публикации написано: мы идеальная семья, мы идеальные родители, мы прекрасные люди. Не сомневаюсь, что с соседями они тоже были ИДЕАЛЬНЫМИ.
– В каждой публикации? – недоверчиво нахмурился следователь.
– Абсолютно.
Борис помотал головой, нервно поправил воротник форменной рубашки и потер шею под ним.
– Не в себе что ли?
– Я тоже так сначала решила, – пожала плечами Вика. – Но Саша уверил, что сейчас это норма жизни: доказывать всем, что ты классный парень или супер-девчонка без проблем и патологий. Впрочем, можешь убедиться сам – просто заведи аккаунт.