- Боишься меня? - ласково спросил лигеец, не делая попыток приблизиться или прикоснуться, но это скорее потому, что не желал меня напугать.
А боюсь ли я? Да нет, скорее вполне закономерно опасаюсь. Хотя… есть у лигейца одна-единственная слабость, и эта слабость носит мое имя.
'Прости меня, Тигрик, - с грустью подумала я, и шагнула навстречу сплошному удовольствию, с некоторой затаенной радостью предвкушая очередную жаркую ночь.'
Шаг… Равеяр удивленно выгнул бровь. Еще шаг… и вторая поднялась до уровня первой. Последний шаг и теперь я практически касаюсь его телом. Ироничная ухмылка исчезла с красивого лица. Напряжение его тела невозможно было бы не заметить…
- Подари мне эту ночь, - едва слышно попросила я.
- Эту? - сильные руки обняли, сжали и, наклоняясь к моим губам, Лорд-каратель прошептал, - Только эту? У нас будет много ночей.
- Только эту, - теперь наши губы практически соприкасались, но разум удерживал его на этой сладостно-напряженной ноте, когда лишь усилие воли не дает пасть в омут страсти.
А утратить контроль, он не мог себе позволить… Вот только что я за женщина, если не сумею заставить его забыть о долге.
- Я хочу тебя, - руки обвили шею лигейца, - хочу стонать в твоих объятиях… Хочу забывать свое, имя едва ты входишь в меня… Хочу ощутить тяжесть твоего тела… Твою силу… Твою ненасытность… Потому что, то была лучшая ночь, равной которой у меня не было ни с кем… Ночь, которая разделила всю мою жизнь, на до… и после тебя.
Он смотрел на меня так, что желание раствориться в этом взгляде едва не стало навязчивым, но это был сильный мужчина и Равеяр хрипло ответил:
- Не сейчас… Не здесь… и не так… не на траве, боясь утратить остатки разума, Зелея… И без боли, которой ты так боишься… - он замолчал лишь на мгновение, а затем я услышала невероятное.- Я люблю тебя, Зеля. Люблю, проклиная себя за это чувство, что выжигает дотла! Я…
Мужчины так часто закрывают рот поцелуем, а сейчас я накрыла губами признание в том, о чем я не хотела знать. И едва он ответил на это безумие, я тихо прошептала:
- Здесь! Сейчас! И так, как этого хочу я!
- Зеля, не…
Я прижала палец к его губам, и медленно опустилась на колени…
- Может та ночь и была лучшей в моей жизни, - прошептала я, - но эта станет лучшей в твоей…
Безумие! Я не могла бы назвать эту ночь иначе. Сладостное, чувственное, сумасшедшее и от того столь волнительное безумие. Нам было жарко настолько, что ледяные воды ручья казались парным молоком. Мы были неутомимы до такой степени, что добрались до той самой крепости, и меньшее, что я могла бы сказать о подъеме на гору - это было волшебно. И мы сгорали, ни взирая на осенний холод, на каменный пол, до блеска начищенный дождем, что начался под утро. А когда, дрожа от усталости в перетружденных мышцах, мы пытались отдышаться после острого, сводящего с ума удовольствия, я вспомнила о том, как мало у нас осталось времени… Точнее у него… И вздрогнув, прижалась крепче.
- Замерзла? - горячие, влажные губы прижались к виску, затем прочертили дорожку вниз и встретились с моими губами. Но поцелуй, он прервал. - Здесь холодно, Зеля, ты можешь заболеть… Ты… ты сама страсть, Зеля, ты огонь, ты та редкая женщина, что позволяет не спать до рассвета, зажигая, казалось бы угасшее пламя одним своим присутствием, ты… Прости, тебя нужно согреть.
Мне казалось, что вся наша одежда осталась где-то там… в лесу, на тропе к крепости… но выйдя за почерневшую стену лишь на несколько мгновений, Равеяр вернулся со своей курткой, и я была закутана, награждена поцелуем и вновь оставлена в одиночестве.
Он вернулся вскоре, неся охапку дров, и каким-то немыслимым образом оказавшись в штанах. Молча я смотрела на невероятно красивого, сильного мужчину, двигавшегося уверенно и без лишних движений. Я любовалась им, как любуются горной грозой - восхищаясь, и в то же время страшась. Запылавший костер не разрушил очарования момента - Лорд-каратель в свете пламени был еще восхитительнее, чем в свете тускнеющей луны… Скоро рассвет… скоро все будет кончено…
- Зеля, - Равеяр стремительно подошел, присел передо мной, - ты плачешь… Зеля… тебе холодно? Больно? Устала?
Поднявшись, я плотнее завернулась в куртку и подошла к костру. Жар от пламени согрел озябшие ноги, подумав я устроилась ближе к огню, и, обняв руками колени, постаралась смотреть только на яркие всполохи пламени. Мне так хотелось в этот момент вспомнить о Тигрике, но стоило закрыть глаза и воспоминания о руках, губах, прикосновениях лигейца, затмевали всех мужчин, что когда-либо делили со мной постель.
- Тебя так сложно понять, - тот, о ком старалась не думать, сел рядом, властно обнял, и одна его рука проникла под куртку, ласково поглаживая, прирученное им же тело.
- Спорить не буду, - это было странно - одновременно желать, чтобы его прикосновения длились вечно, и вместе думать о скорой смерти лигейца. - Спорить не буду… меня действительно сложно понять - я сплю с врагом!
Рука, поглаживающая мой живот, замерла, зато вторая сжала плечи крепче. И было бы лучше, чтобы лигеец промолчал, но он поступил иначе:
- Враг… почему же ты считаешь меня врагом?
- Причин много.
- Назови хоть одну! - приказывать Лорд-каратель умел.
- Ты… ты планируешь уничтожить мою страну, - почему-то я прошептала слова, что рвались криком.
- Осуждаешь?
- Могу похвалить, если желаете, многоуважаемый и непобедимый! - злость пришла, откуда не ждали.
- Следовательно, осуждаешь, - теперь лигеец тоже смотрел на огонь. - Но прежде, чем осуждать меня, Зелея, осуди себя… за Авердан, который гарендарские войска разоряют время от времени, и не испытывают угрызений совести по данному поводу! Или осуди себя, за те ущемляющие интересы кланов договора, что ты вынуждаешь подписывать. Ты! Сама! Лично! Так что да - я планирую завоевать Гарендар и я это сделаю, потому что это необходимо мне и моей стране!
Стоило бы промолчать, но слова вырвались сами:
- Ублюдок, ведь ты даже не подумал о жителях, о…
- Зелея, - прошипел Равеяр, - скольких убили твои Старшие лорды во время этого наглого, варварского разрушения и грабежа Варатонской святыни? И не стоит оправдываться, вы напали вероломно и убили всех, кому не повезло оказаться на вашем пути! И ты смеешь называть меня ублюдком?!
Не слишком приятный разговор у нас получается.
- Лигейцы… - и все же я замолчала.
- Лигейцы поступили с тобой плохо, - прошипел Равеяр, а в следующее мгновение повалил на пол, и прижав запястья, вкрадчиво спросил. - Но неужели лигейцы поступали с тобой хуже, чем в родном клане, Зелея? Вспомни, что с тобой делали твои драгоценные Старшие лорды, следуя приказу твоей родной матери?! Ты сказала, что в Лигее погибли твои не рожденные дети, но только в Гарендаре родная мать способна убить дитя собственной дочери! - я с ужасом смотрела на перекошенное от ярости лицо Лорда-карателя. - Равеисса поведала мне ту историю, - лигеец отпустил меня, сел рядом, и глядя на огонь, продолжил. - И знаешь, мой мир не идеален, тут ты права, но у нас матери не продают своих дочерей, Зеля.
- Не продают, - я тоже села, пытаясь забыть все им сказанное, - их продают отцы… по брачному договору.
- Зеля, - мне не понравился тон Равеяра, - ты столь виртуозно разбираешься в юридических тонкостях законодательства, но… что ты знаешь о брачных обычаях своей горячо любимой родины, а?
Ответить было нечего.
- А я задался данным вопросом, - продолжил лигеец, - ты, скажем так, пробудила живейший интерес. И знаешь, принципиальных отличий мной не было обнаружено - что у вас, что в моей стране, муж имеет право бить собственную жену и детей.
Да, сумел Лорд-каратель задеть тайные струны моей души.
- В Гарендаре жен не избивают до полусмерти! - по крайней мере, я таких случаев не наблюдала.
- У вас не принято выносить сор из избы, - несколько резко парировал Равеяр. - Вот и вся разница. А поколоченных супругами женщин, я в Гарендаре видел не мало. Избитых под видом 'воспитания' детей, так же. Кстати, заметь, в Лигее детей не бьют!
Как много хотелось сказать, как сильно хотелось ответить… Вот только:
- Этот разговор не имеет смысла, - я закуталась в куртку, которая пахла этим невероятным мужчиной.
- Ты просто не желаешь слушать, - его ладонь коснулась моей щеки… такое исполненное нежности прикосновение… - а я не хочу говорить… Взаимные обвинения никогда не приведут к истине, Зелея.
Потянувшись, Равеяр обнял, пересадил к себе на колени и нежно целуя, прошептал:
- Я не хочу с тобой спорить, Зеля, я хочу любить тебя, быть рядом. Хочу детей, с такими же янтарными глазами, что чудятся мне за каждым поворотом, сняться по ночам и манят своим сиянием. Я…
- Запру и буду использовать по собственному желанию, - завершила я его фразу, разрушая ко всем духам преисподней этот уютно-интимный мирок, что дарил нам столько наслаждения.
На некоторое время воцарилось напряженное молчание, а затем лигеец хрипло ответил:
- Запру и буду использовать по собственному желанию, - завершила я его фразу, разрушая ко всем духам преисподней этот уютно-интимный мирок, что дарил нам столько наслаждения.
На некоторое время воцарилось напряженное молчание, а затем лигеец хрипло ответил:
- Да, я буду заботиться о тебе, а не использовать как чиновника! Да, я буду спать с тобой, и только с тобой, а не одаривать вниманием сотни фавориток! И я не буду терпеть измены, лишь ради того, чтобы ты не обращала внимания на похождения собственного мужчины! И да, твои перемещения будут ограничены пределами поместья, потому что существует объективная необходимость контролировать безрассудность твоего поведения! А авантюра с Варатонским золотом верх безрассудства!
Верх безрассудства значит? Я искоса взглянула на мрачно ожидающего моей реакции лигейца и мрачно сообщила:
- Саер - идеальный мужчина, а вам, лорд Неопбедимый, никогда не понять тех, кто не живет от победы до победы!
Я попыталась вырваться, но он удержал, и прижавшись губами к моим волосам, тихо прошептал:
- Саерей весьма ловко меняет судьбы, оправдывая свое имя. Подумай об этом.
- Тигрик, борется за независимость Гарендара всеми возможными способами, подумайте об этом! - парировала я.
- Он использует тебя, Зелея!
Очередная попытка вырваться, завершившаяся тем, что наши тела вновь соприкасаются, и игнорировать вспыхнувшее желание было бы почти невозможно, если бы не одно 'но':
- Вы многого не знаете обо мне, лорд Равеяр, - я взглянула в его темные глаза, - и многого не знаете о Саерее. И в отличие от вашего вспыхнувшего чувства, которое вы столь торопились удовлетворить, Саерей годами ждал меня. И пусть я не испытываю столь острой физической потребности отдаваться ему, как это происходит с вами, но я испытываю сильнейшую моральную потребность быть рядом с ним, потому что… люблю, ценю, уважаю и бесконечно восхищаюсь им. Им - способным консолидировать власть в государстве, им - ценящим меня как личность, как человека которому доверяет, а не вами - способным лишь на удовлетворение сексуальных потребностей!
Он грустно улыбнулся и на выдохе произнес:
- Расскажи…
Что сказать ему, мужчине сжимающему мое обнаженное тело? Мужчине, чьего вспыхнувшего вновь желания в этой позе нельзя было не заметить. Мужчине, который как это не было бы печально, являлся моим врагом не по прихоти или капризу, а в силу жизненных обстоятельств… Я не знаю как он, а мне хотелось услышать правду.
- Без игр, без лжи, и без притворства, Лорд-каратель, ответьте мне лишь на один вопрос - Что дальше? Что будет дальше, со мной, с вами, с моей страной?
- Их три, - лигеец грустно улыбнулся.
- Чего три?
- Вопроса, Зеля, их три.
Над нашими головами загрохотало небо, вновь начался дождь и костер зашипел, едва холодные крупные капли устремились вниз. Я ощущала дождь как-то отстраненно, и даже ледяные ручейки, стекающие по плечам и спине, не могли вырвать из этого странного оцепенения. Как вспышка пришло воспоминание о том, что дождь уже был, потоки воды падали на наши тела, а я… даже не замечала их, оглашая стонами остатки некогда величественной крепости.
- Ты нужна мне, - вдруг прошептал Равеяр, - и я не знаю почему. Никогда и ни к кому я не испытывал подобных чувств, эмоций, желаний. Твои глаза как расплавленное золото выжигают меня, Зеля. Посмотри на меня, женщина, я не молод! Я не юноша, мечтающий о первой женщине, я мужчина утративший разум в желании обладать женщиной, что уже принадлежит другому… другим… Сколько их было в твоей жизни, Зелея? Я готов мучительно убивать каждого!
Капли дождя упали на мое лицо и ручейками слез устремились вниз.
- Нет слов, чтобы выразить каких трудов мне стоило сдержаться и не убить Саерея в то утро! Его запах был на тебе! Его прикосновения ты воспринимала, как преданный пес воспринимает прикосновения хозяина - с радостью. И я видел это! Я видел все и даже немного больше…
- Не надо… - то утро в клане и я не могла забыть, - не нужно обвинять меня в желании принадлежать ему! Да, я провела ту ночь в его объятиях! И после той ночи, было еще так много ночей, в которые мы сплетали наши тела, потому что Саер все для меня. И этот разговор ни к чему не приведет…
Дождь усиливался. Костер шипел и хрипел, умирая под лавиной небесных слез. Вспыхнула молния, на мгновение осветив наши сплетенные тела, убогую обстановку разрушенной крепости и окаменевшее от услышанного лицо мужчины, который сжал сильнее. Рывок и я вскрикнула, почувствовав его внутри. Это ощущение нашего единства, было почти болезненным, но пальцы уже сжимали сильные плечи, тело изогнулось, в желании ощутить его полнее, сильнее, резче. А дождь падал на лицо, стекал по груди, животу, словно пытался погасить это безумие так же, как погасил уже мертвый костер. И когда мои крики стали громче разбушевавшейся грозы, я услышала тихий голос лигейца:
- Ты… забудешь обо всех! Только я. Только со мной и… - сияние, то самое, которому не было места в природе, голубоватым мерцанием окружило нас, - в твоих детях будет течь моя кровь…
Я не слышала остального, я слушала грозу, слушала, как потоки воды устремляются вниз, как гудят оползни, срывая со скал редкие деревья… Я прислушивалась к ветру, словно ставшему исполинским великаном и пытающемуся разрушить наше убежище ударами, от которых сотрясались полуразрушенные стены… Я внимала стихии, этой удивительной силе, что заставляла дрожать величественные горы… Впервые в жизни я ощущала себя частью стихии, отдаваясь ее силе и мощи, растворяясь в ней без остатка, забывая обо всем, не ощущая собственного тела…
Дождь прекратился на рассвете… Ночь унесла с собой безумство природы, и отголоски грозы были исчезающим напоминанием о непогоде…
- С тобой невозможно спать, - простонал Лорд-каратель прижимаясь сильнее.
Я тяжело дышала, ощущая, как медленно отпускает упоительное чувство, от которого сладко ныло все тело. Мне было так хорошо, и одновременно так плохо…
- Ненавижу тебя, - это был почти стон.
- За что?- губы, что сводят с ума, начали ласкать обнаженные плечи. - За то, что люблю? За то, что не могу без тебя? За то, что готов на все, чтобы быть рядом? За то, что в моих руках ты вспоминаешь как это быть женщиной, а не… чиновником? За что, Зелея?
Неподалеку раздался крик совы. Я так хотела услышать его, я так ждала его, а сейчас…
- Нужно спускаться, - я села, обняв руками колени.
- Нет, - Равеяр лежал на спине, положив руки за голову, и с улыбкой смотрел на меня, - я слишком устал сейчас… чуть позже.
Красивый, сильный, расслабленный и такой желанный. Глядя в его теплые карие глаза, я понимала, что он стал первым мужчиной, чьи ласки с каждым разом были все желаннее. И разум отступал, едва наши тела сливались… сливались в столь упоительном совершенстве, словно лигейца создали для меня…
- Я люблю тебя, женщина с янтарными глазами, - произнес Лорд-каратель. - А ты не равнодушна ко мне, Зелея.
- Так уверен?
- Твое тело говорит больше, чем тысячи слов, - он потянулся, и уложит в меняна свою грудь, прошептал, касаясь губами виска. - Я подарю тебе весь мир, моя златоглазая рысь. Я буду любить тебя сильнее, чем когда-либо мужчина любил женщину. И я буду верен тебе и нашим детям до последнего вздоха, разве тебе этого мало?
- Нет, - я обняла его, понимая, что это в последний раз.
- Правда?
- Нет…
- Не веришь?
- Было бы глупо верить обещанию, данному уставшим после ночи любви мужчиной. Сейчас ты готов подарить весь мир, но что будет завтра…
Снаружи раздался едва слышный шум. Равеяр напрягся, приподнялся и начал прислушиваться к звукам. Шум не повторился, и, расслабившись вновь, лигеец осторожно переложил меня на куртку, каким-то чудом оставшуюся сухой после ночного потопа.
- Ты не понимаешь, Зелея, - ласковые губы коснулись моих опухших после страсти, - я не разбрасываюсь словами. Все сказанное мной - клятва. Клятва, данная моей женщине. И каждое слово - правда! Каждое данное тебе обещание - станет правдой! - его глаза словно затмили весь мир. - Люблю тебя, - прошептал Равеяр, - и буду любить всегда.
Мир вновь растворился в его прикосновениях… чтобы разбиться повторным криком совы. Настойчивым, требовательным криком.
- Я, - торопливо отвернувшись, - я… мне нужно выйти… я быстро.
- Там скользко, - но отпустил, позволил подняться. Поднялся и сам, осторожно надев на меня куртку. - И мне не понравился шум, возможно, бродит горный лев.
- Утром? - я скептически взглянула на лигейца. - Это Араве, здесь нет крупных хищников.
Обойдя его, направилась к выходу, торопливо всовывая ладони в широкие рукава. Но подойти к зияющему пролому в стене, Равеяр не позволил. Догнал, задвинул за спину и замер, напряженно прислушиваясь.
Там, за искореженной стеной птичьим разноголосием звенело утро, слышался шум ветра, заставляющего скрипеть сосны, вдали еще были слышны отголоски грома. Но среди птичьего хора отчетливо прозвучал крик вороны.