И все-таки в неудачных действиях Красной Армии была общая закономерность, определившая дальнейшее развитие событий. Она заключалась в том, что Наркомат обороны и Генеральный штаб не поняли характера современной войны. Генералы и маршалы продолжали мыслить категориями Первой мировой; их ничему не научил опыт покорения немцами Европы. И главной ошибкой стало уже само планирование проведения, сразу с началом войны, «операций вторжения».
Этим решением Генеральный штаб подставил под удар немцев авиационные соединения. Он фактически «вывел» из войны боевую мощь танковых частей и механизированных корпусов. Но самым главным являлось то, что этим планом он дезориентировал командующих фронтами и армиями. И теперь, не имея представления об истинном положении театра боевых действий, Генеральный штаб, как слепой посохом, «тыкал» броней танковых дивизий и механизированных корпусов в пустоту. И вина за это в первую очередь лежит на Жукове.
Однако дело не только в нереальности планов, разработанных командующими округами и утвержденных Генштабом. К.К. Рокоссовский так писал в своей книге о командовании КОВО, где он служил: «Даже тогда, когда совершенно ясно были установлены направления главных ударов, наносимых германскими войсками, а также их группировка и силы, командование округа оказалось неспособным взять на себя ответственность и принять кардинальные решения для спасения положения, сохранить от полного разгрома большую часть войск, оттянув их в старый укрепленный район.
Уж если этого не сделал своевременно Генеральный штаб, то командование округа обязано было это сделать, находясь непосредственно там, где развертывались… трагические события.
Роль командования округа сводилась к тому, что оно слепо выполняло устаревшие и не соответствующие сложившейся на фронте и быстро менявшейся обстановке директивы Генерального штаба…
Оно последовательно, нервозно и безответственно, а главное, без пользы пыталось наложить на бреши от ударов главной группировки врага непрочные «пластыри», т. е. неподготовленные соединения и части. Между тем заранее знало, что этими «пластырями» остановить противника нельзя: не позволяли ни время, ни обстановка, ни собственные возможности.
Организацию подобных мероприятий можно было наладить где-то в глубине территории, собрав соответствующие для проведения этих мероприятий силы, но они вводились в действие и истреблялись по частям.
…Под удары организованно наступающих крупных сил врага подбрасывались по одной-две дивизии. К чему это приводило? Ответ может быть один – к истреблению наших сил по частям, что было на руку противнику» [47] .
Все это так. Но была и еще одна сторона медали, на которую историки обычно не обращают внимания. На большие исторические события всегда оказывают влияние крутые изменения личных судеб людей. Это только в художественной литературе и исторических мифах «народ» полон героического пафоса.
В действительности при угрозе собственной жизни «народ» нередко превращается в неуправляемую толпу, а военные – в беглецов и дезертиров. Эта метаморфоза от ультрапатриотов до трусливых беглецов естественна. Нужна воля сильных людей, чтобы подавить животный страх, скрытый в самих человеческих генах.
Так и случилось с началом войны. 25 июня 1941 года секретарь Брестского обкома партии М.Н. Тупицин докладывал Сталину и Пономаренко, что значительная часть орудий резерва Главного командования разбита при бомбежках, а все «ценные орудия остались у немцев… Руководство 4-й армии оказалось неподготовленным организовать и руководить военными действиями…
Ни одна часть и соединение не были готовы принять бой , поэтому были вынуждены или в беспорядке отступать, или погибнуть… Вследствие такого состояния с первых же дней военных действий в частях 4-й армии началась паника… командиры растерялись .
Можно наблюдать такую картину, когда тысячи командиров (начиная от майоров и полковников и кончая мл. командирами) и бойцов обращались в бегство . Опасно, что эта паника и дезертирство не прекращаются до последнего времени, а военное руководство не принимает решительных мер».
Речь идет о той же пресловутой 4-й армии, которой командовал генерал-майор Александр Коробков. Это та «солдатская правда», о которой историография долго умалчивала. О растерянности и панике военных руководителей в Пинской области в первые дни войны докладывал телеграммой от 30 июня и секретарь Луненецкого райкома партии В.И. Анисимов.
Он сообщал, что военные «в панике подорвали артсклады и нефтебазы и объявили, что подорвали их бомбами… В городе полно командиров из Бреста, Кобрина, не знающих, что им делать, беспрерывно двигающихся на машинах на восток без всякой команды, так как старшего войскового командира, который мог бы комбинировать действия войск, нет».
Пожалуй, некая трагикомичность состоит в том, что эта паника, часто превращавшаяся в бегство, немцами была воспринята как осмысленный замысел советского военного командования.
В военном дневнике Франца Гальдера на начало второго дня войны отмечено: «Утренние донесения за 23.06 и полученные в течение ночи итоговые оперативные сводки за 22.06 дают основание сделать вывод о том, что следует ожидать попытки общего отхода противника.
Командование группы «Север» считает даже, что такое решение было принято противником за четыре дня до нашего наступления.
В пользу вывода о том, что значительная часть сил противника находится гораздо глубже в тылу, чем мы считали, и теперь частично отводится еще дальше, говорят следующие факты: наши войска за первый день наступления продвинулись с боями на глубину до 20 км.
Далее – отсутствие большого количества пленных , крайне незначительное количество артиллерии, действовавшей на стороне противника, и обнаруженное движение моторизованных корпусов противника от фронта в тыл , в направлении Минска…»
Конечно, война обнажила расхлябанность, неподготовленность и низкий профессионализм многих военных руководителей. 26 июня партийные секретари Латвии писали Сталину, что хотя имеется достаточно сил для «успешного отражения наступления противника… в штабе (Северо-Западного фронта, где командующим был генерал-полковник Ф.И. Кузнецов) не соблюдаются основные правила организации работы.
Между отдельными войсковыми соединениями нет связи, нет взаимодействия, также нет взаимодействия между отдельными видами оружия (авиация, пехота). Ввиду того, что разведка поставлена плохо, часто авиация не может бомбить колонны противника, так как штабу неизвестно, чьи это колонны … При неудовлетворительной работе штаба положение на нашем участке фронта остается неудовлетворительным».
Член Военного совета Северо-Западного фронта В.Н. Богаткин докладывал Л. Мехлису: «Если идут в бой танки и пехота, нет авиации; если идет в бой пехота – нет артиллерии или танков…»
Участник Первой мировой войны, командующий Северо-Западным фронтом Федор Исидорович Кузнецов тоже не был новичком в армии. Он прошел Гражданскую войну и с 1935 по 1938 год являлся начальником факультета кафедры Военной академии имени Фрунзе; военное образование получил в этой же академии в 1926 году. С 1940 года начальник Военной академии Генштаба. С августа 1940 года командующий войсками Северо-Кавказского, а по 1941г. – Прибалтийского округа. Участник финской войны.
По существу, Кузнецов принадлежал к той же плеяде «гениальных» полководцев, расстрелянных в 1937 году. С 1925 по 1932 год его непосредственным руководителем был начальник и комиссар Военной академии имени Фрунзе Роберт Эйдеман, приговоренный к смертной казни в 37-м. Кузнецов не был расстрелян, как Тухачевский, а в 41-м его обошла судьба Павлова. Но очевидно, что в первые месяцы войны он не справился с теми задачами, выполнение которых могло быть гарантировано его армейским опытом.
Кстати, командующий Северо-Западным фронтом Ф.И. Кузнецов действовал лучше своих коллег. Он не был застигнут началом войны врасплох. Получив из Москвы директиву №1 о возможном нападении немцев уже в 0 часов 30 минут, он поднял части по тревоге и в 6 часов 10 минут докладывал, что в 4 часа он «отдал приказ контратаками отбросить противника и… принял меры, чтобы бомбить противника, не перелетая границы».
Впрочем, о том, что первый эшелон прикрытия границы – пограничные части и стрелковые дивизии встретили нападение в полной готовности, – известно давно. Пограничные части войск НКВД проявили особую стойкость.
Так, в том же Брестском укрепрайоне, где рассыпались без боя части 4-й армии Коробкова, войска НКВД достойно встретили немцев. «С первых минут войны бойцы… открыли прицельный огонь по врагу, заставили залечь в секторах обстрела цепи штурмовых отрядов, остановили на железнодорожных мостах через Буг бронепоезд с черными крестами… На подступах к долговременным укрепленным точкам, где секторы обстрелов накануне войны тщательно выверялись, фашисты несли большие потери.
Шестьсот бойцов БУР сумели задержать на границе 293-ю (немецкую) пехотную дивизию до 30 июня, а 167-ю пехотную дивизию в опорном районе южнее Бреста – до 24 июня. При прямом попадании вражеских снарядов в бетон воздух сотрясался так, что из ушей текла кровь. Люди теряли сознание. Но гарнизоны держались сутки… двое… неделю… вторую… На рассвете 22 июня они успели получить приказ : «Из дотов не выходить!»
Но они не ушли бы и без этого приказа, потому что перед каждым из них открывался в секторе обстрела участок границы, за недоступность которого несли ответственность поименно». «В ружье» встретили нападение и стрелковые дивизии Юго-Западного фронта. Более того, 99-я дивизия прикрытия границы у города Перемышль принесла первый успех Красной Армии, освободив этот город, захваченный немцами. О чем с восторгом писали в те дни британские газеты.
Безусловно, что не неожиданность нападения стала результатом отступления Красной Армии на этом направлении в первые недели войны. Неудачи были объективным следствием ошибок многих «гениальных» полководцев и командиров. Но повторим, что главная вина лежала на Генеральном штабе и его начальнике Жукове.
Стремясь осуществить замысел «плана поражения» Тухачевского по реализации «операций вторжения», Жуков, по запоздалому определению наркома Тимошенко, разработал «безграмотный сценарий вступления вооруженных сил в войну». В результате войска не сумели противостоять немецкой стратегии. Обстоятельства оказались сильнее их. Теперь повернуть войну вспять мог только Сталин, но и ему на это потребовалось время.
Конечно, любая война – это страшное потрясение. С ее началом даже военные сразу же от бахвальства перешли к панике и растерянности. И, как часто бывает в реальной жизни, волну дезорганизации, охватившую военных, неожиданно породила совершенно житейская проблема – семьи профессиональных командиров.
Как правило, они жили в военных гарнизонах. Из Гомеля, находившегося еще далеко от линии фронта, Сталину поступило сообщение секретаря обкома Ф.В. Жиженкова: «Деморализующее поведение очень значительного числа командного состава: уход с фронта командиров под предлогом сопровождения эвакуированных семейств, групповое бегство из части разлагающе действует на население и сеет панику в тылу».
В эти дни из штаба обороны города Ельня Смоленской области пишут в Политбюро, что расположенное поблизости войсковое авиасоединение охвачено паникой: «Убедительно просим Политбюро ЦК ВКП(б) и лично товарища Иосифа Виссарионовича СТАЛИНА ударить по паникерам и всем, кто способствует порождению паники, приняв необходимые меры в отношении местных партийных и советских органов. В частности, по Смоленской области, ибо, если каждый командир или руководящий советский партийный работник начнет заниматься эвакуацией своей семьи, защищать Родину будет некому ».
Паника командиров в районах пограничных республик, присоединившихся к СССР накануне войны, усиливалась действиями «пятой колонны» из числа националистов. Несмотря на предвоенные чистки, в них оставалось много профашистских элементов, перешедших немедленно к активным действиям.
Подпольный Литовский фронт активистов, насчитывающий около 36 тыс. человек, уже 22 июня захватил радиостанцию Каунаса и провозгласил создание временного правительства во главе с Амбразявичусом. Немецкие войска Амбразявичуса вошли в Каунас 25 июня почти без боя.
Латвийская группа националистов временно овладела радиостанцией в Риге, а ряд воинских подразделений Латвии в полном составе перешли на сторону немцев. При вступлении оккупантов в Ригу их приветствовали сразу два новоявленных правительства. Эстонские фашисты, состоявшие из отрядов нескольких тысяч организованных бандитов, наносили удары Красной Армии с тыла и в июне захватили Тарту.
Аналогичные действия осуществили националисты Северной Буковины, Правобережной Украины, Западной Украины. Сразу после оккупации Львова, 30 июня, было создано «правительство» во главе с Бандерой. Возникновению общей растерянности в эти дни способствовали не только пособники немцев, но и диверсанты, заброшенные с началом войны в приграничные районы.
Такова была неприукрашенная реальность. Война разделила народ не только на «живых и мертвых». Она поделила людей на трусов и героев, на сильных и слабых, на «людей и зверей». И все же, несмотря на массовую растерянность и панику, по всей линии фронта шли тяжелые бои.
Об этом пишет переводчик Гитлера Пауль Карелл: «Русские сражались фанатично, их вели решительные командиры и комиссары, которые не поддались панике, возникшей во время первых поражений». Немецкий военный историк генерал Курт Типпельскирх отмечает: «До 3 июля на всем фронте продолжались упорные бои. Русские отходили на восток очень медленно и часто только после ожесточенных контратак против вырвавшихся вперед танков».
Все это так. Но война оставалась войной. Она была наполнена всем: самоотверженностью и предательством, мужеством убитых и слабостью сдавшихся в плен, блеском удачных операций и тупостью бездарных приказов.
Сталин быстро осознал, что война приобретет затяжной характер и будет связана с потерей значительной части территории. Уже 24 июня у него на совещании было принято решение о создании Совета по эвакуации во главе с Л.М. Кагановичем – «для руководства эвакуацией населения, учреждений, военных и иных грузов, оборудования предприятий и других ценностей».
Через три дня были приняты постановления «о порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества» и «о вывозе из Москвы государственных запасов драгоценных металлов, драгоценных камней, Алмазного фонда СССР и ценностей Оружейной палаты Кремля».
В это же время в ставке Гитлера звучали победные сообщения. На второй день войны, на совещании в «Волчьем логове», начальник Генерального штаба Гальдер докладывал Гитлеру:
«…Наступление германских войск застало противника врасплох… Тактическая внезапность привела к тому, что сопротивление противника в приграничной зоне оказалось слабым и неорганизованным. В результате чего нам повсюду легко удалось захватить мосты через водные преграды и прорвать пограничную полосу укреплений на всю глубину (укрепления первого типа).
После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям. Без сомнения, на стороне противника имели место случаи тактического отхода, хотя и беспорядочного. Признаков же оперативного отхода нет и следа…
Ряд командных инстанций противника, как, например, в Белостоке (штаб 10-й армии), полностью не знал обстановки, поэтому на ряде участков фронта почти отсутствовало руководство действиями войск со стороны высших штабов.
…Представляется, что русское командование благодаря своей неповоротливости в ближайшее время вообще не в состоянии организовать оперативное противодействие нашему наступлению. Русские вынуждены принять бой в той группировке, в которой они находились к началу нашего наступления».
О том, что немецкое наступление развивалось успешно, начальник германского генерального штаба генерал Гальдер записывал 24 июня в дневнике: «Наши войска заняли Вильнюс, Каунас и Кейдане».
Характеризуя действия советских военачальников, Гальдер отмечает: «Я сомневаюсь в том, что командование противника сохраняет в своих руках единое и планомерное руководство действиями войск. Гораздо вероятнее, что местные переброски войск и авиации являются вынужденными и предприняты под влиянием продвижения наших войск, а не представляют собой организованного отхода с оперативными целями…
На фронте группы армий «Юг» сражение еще не достигло своей наивысшей точки. Оно продлится еще несколько дней. Танковая группа Клейста после упорного боя заняла Дубно. Танковое сражение западнее Луцка еще продолжается».
Вместе с тем Гальдер пишет: «Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен».
В эти трагические для страны дни, когда героизм был перемешан с предательством, а стойкость с паникерством, Сталин не опустил руки, как долго и беззастенчиво врала ревизионистско-партийная пропаганда.
Наоборот, он принимал на себя все больший груз власти и ответственности по управлению государственным механизмом. Он был вынужден все глубже и глубже вникать в военные вопросы, вмешиваясь в управление армией. Первая военная неделя Сталина была заполнена совещаниями и встречами, проводимыми в характерном для него ночном режиме, что позволяло многочисленным исполнителям уже днем превращать принятые решения в реальные спешные действия.
25 июня совещание у Сталина продолжалось с 1.00 ночи до 5.20 утра; 26-го – с 12.10 дня до 22.20 ночи; 27-го – с 16.30 до 2.35 ночи следующего дня. 28 июня Сталин работал с 19.35 до 00.50. Он учитывал все, стремясь найти нужные решения и принять необходимые меры, чтобы переломить ход событий.