Еще большее количество в сумме потерь составили сдавшиеся в плен и «пропавшие без вести». В плен сдавались миллионы (!) бойцов. С июня и по декабрь в плену оказалось 2 335 тысяч человек. То есть на одного погибшего приходилось четыре сдавшихся в плен. Для сравнения укажем, что, по данным «Центробежплена», за два с половиной года Первой мировой войны из военнослужащих русской армии в плен попало более 4 111 100 человек.
Что вызвало столь значительные потери за счет пленения именно в первые 6 месяцев войны? Историки указывают на то, что в числе пленных содержались тысячи «безоружных призывников и строителей фортификационных сооружений». Однако думается, что не это было главной причиной.
Нельзя упускать из виду фактор малодушия – естественного человеческого желания остаться в живых. Оказавшись в окружении, многие рассчитывали на возможность пережить плен, как это было в годы Первой мировой войны. Они не подозревали, что условия содержания в гитлеровских концлагерях отличались от предыдущей войны.
При всем позоре и тяготах плен казался выходом. Характерно, что немцы в окружении дрались отчаянно. В противоположность наивным «русским» они являлись захватчиками и не рассчитывали на гуманность наших солдат. Поэтому гитлеровцы любыми путями стремились вырваться из окружения. В действительности все оказалось наоборот. Советских военнослужащих вернулось из плена 1836 тысяч человек, немцев – 3572,6 тысячи человек.
Была и другая составляющая деморализации армии. Сотни тысяч людей ударились в дезертирство: с 22 июня по 10 октября 1941 года органами НКВД было задержано 657 364 бежавших с фронта военнослужащих. В том числе 103 876 человек было задержано в период с 22 июня по 20 июля.
Многие из дезертиров и окруженцев остались на оккупированной территории. После освобождения этих районов в армию было призвано вторично 939 700 человек.
Все, вместе взятое, привело к тому, что армия лишилась более 6 миллионов единиц стрелкового оружия, 20 тыс. танков, 100 тыс. орудий и минометов, 10 тыс. самолетов. Для сравнения: потери немецкой авиации составили с 22 июня по 10 декабря 5180 самолетов.
Могли ли события обернуться иначе для Красной Армии? Или был ли осуществим блицкриг? Казалось бы, на эти вопросы не может быть бесспорных ответов.
Однако, как ни оценивать частные эпизоды этого грандиозного противостояния двух миров, неизбежен общий вывод: ни для Германии, ни для Советского Союза 1941 год ни при каких условиях не мог быть решающим как вариант выигрыша войны . Об этом свидетельствует весь ее дальнейший ход. Эта война не могла быть выиграна ценой «генеральных» сражений.
Покорившая всю Европу, германская военная машина была сильна, но ей противостояла не менее сильная Красная Армия. Сталин ожидал эту неизбежную войну в твердой уверенности, что, хорошо вооруженная и изготовившаяся, Красная Армия проявит твердость и устоит перед натиском агрессора. Эта убежденность основывалась на реальной мощи вооруженных сил, оснащенных современной и достаточной техникой, имевшимися боеприпасами, резервами других средств и запасов для ведения войны.
Но так не получилось. Да, Сталин испытал горечь поражений. И все же в силу объективных причин начало войны не могло быть иным, чем это произошло. Об этом свидетельствуют предшествовавшие события на Западе, где немецкие войска прошли не только школу европейской войны, но и обрели уверенность и крепость солдатского духа. Неоценимый опыт получили и германские военачальники.
Само изменение характера боевых сражений и военного искусства придало началу войны тот импульс, который и определил ее характер на первом этапе противоборства двух государств. Появление новых видов мобильного вооружения прорыва, в первую очередь танков и авиации, поломало тактику Первой мировой «окопной» войны. Прорыв «линии Маннергейма», обход укреплений французского Мажино доказали невозможность попыток противостоять удару нападавшей стороны. В условиях огромной протяженности советской территории такая форма защиты границ вообще не имела шансов на успех.
Стратегия блицкрига, разработанная немцами на опыте Европы, сводилась к тому, что вклинивание на узких участках подвижных соединений в территорию противника легко разъединяло фронт обороны. И при дальнейшем их продвижении вперед нарушало управление войсками. Такая стратегия лишала оборонявшихся баз снабжения боеприпасами и топливом. Но, что самое важное, создавала панику, вызывавшую массовую сдачу в плен воинских частей, приводившую к утрате военной техники, вооружения и стратегических запасов.
Первоначальному успеху Вермахта на советской территории способствовало и то, что немцы почти в течение четырех лет – не на макетах и генеральских картах, а в реальных боевых условиях – «прокатали» в захваченных странах марши вторжения. Они до автоматизма отработали тактику управления динамичными войсками.
Перейдя 22 июня 1941 года советскую границу, германские моторизованные корпуса и армии, подобно зубьям вил, легко вонзавшихся в большой стог сена, нарушили целостность советской обороны. Отторгая огромные куски территории и инициируя обстановку окружения, они лишили части Красной Армии материальной и психологической способности к защите, не давая возможности к планомерному, организованному отступлению.
Так произошло повсеместно в Европе, это повторилось и в СССР. Не ввязываясь в бои с танковыми корпусами Красной Армии, немецкие фельдмаршалы покоряли пространство. Они продвигались вперед, обходя узлы укрепрайонов и сосредоточения армейских частей. При такой стратегии создать единый фронт устойчивой обороны было невозможно – рано или поздно он рвался в наиболее слабых местах. Немцы стремительно двигались по дорогам, сея панику и деморализуя противника. То была даже не военная, а психологическая победа.
Это была та же стратегия, которую в древности использовали татаро-монгольские завоеватели. И чтобы сорвать идею блицкрига, необходимо было привлечь внимание ударных немецких групп к крупным опорным пунктам, обойти которые уже было нельзя.
Такими островами обороны и стали Смоленск, Киев, Ленинград, Москва, а впоследствии Севастополь, Одесса, Сталинград и другие укрепрайоны. Уже с началом Смоленского сражения тактика блицкрига потеряла инерцию. Затем Сталин вынудил немцев брать Киев. Оставить без внимания этот укрепрайон, создававший стратегическую угрозу флангу армий группы «Центр», германские фельдмаршалы просто не могли.
Сталин, как полководец и государственный деятель, противопоставил немецкой военной мысли стратегию активной обороны. Прекрасно понимая, что эта война не может принести победу за счет отдельно выигранных сражений, он осмысленно рассчитывал остановить противника у больших узлов обороны, изматывая и обессиливая его ударные группировки.
Конечно, такая стратегия не была изобретением Сталина, но его настойчивость, требовательность по удерживанию таких узловых пунктов не только не были ошибкой, а являлись единственно правильной формой борьбы в этой войне. Напоровшись на твердость очагов сопротивления, зубья немецких стратегических «вил» блицкрига теряли прочность и постепенно стали обламываться. Принятый на них груз оказался неподъемным, а бесполезный черенок превратился в перекладину Нюрнбергской виселицы для организаторов агрессии.
Но важно осознать и другое. Эта война не была схваткой «полководцев» в буквальном понимании этого слова. Происходила битва титанов, бросавших на чаши весов весь экономический, военный и человеческий потенциал своих стран. Сталин прекрасно понимал, что победит тот, кто имеет более прочную и мобильную экономику.
Уже в разгар Московского сражения, вспоминал А. Яковлев, я задал Сталину «самый важный для меня вопрос: «Товарищ Сталин, а удастся ли удержать Москву?» Ответ был совершенно неожиданным. «Он ответил не сразу, – пишет Яковлев, – прошелся молча по комнате, остановился у стола, набил трубку свежим табаком.
– Думаю, что сейчас не это главное. Важно побыстрее накопить резервы. Вот мы побарахтаемся еще немного и погоним (немцев) обратно…
Он подчеркнул мысль о том, что Германия долго выдержать не сможет. Несмотря на то что она использует в войне ресурсы всей Европы. Сырьевых ресурсов у Гитлера надолго не хватит. Другое дело – у нас.
Сталин повторил это несколько раз: «Государство не может жить без резервов!»
Особенностью всеобъемлющей полководческой деятельности Сталина стало то, что он сосредоточил в своих руках не только управление армией, но и руководство производством и воссозданием всех военных ресурсов страны. Ни до него, ни после ни один полководец не выполнял подобную задачу. Война армий превратилась в войну государств, и победить в ней мог лишь тот, кто обладал наиболее устойчивым оборонным потенциалом. В этих условиях проигрыш в том или ином отдельном сражении не играл решающего значения для общего итога войны.
И Сталин блестяще справился со стоящей перед ним задачей. Практически утратив всю военную технику, подготовленную на начало войны, Красная Армия одержала решающую Победу. Даже неся потери, подобно легендарной птице, она вновь и вновь возрождалась из пепла.
Глава 6 Московская операция
Гитлер намеревался завершить восточную кампанию до конца года. На совещании в «Волчьем логове» он сказал: «Наши успехи, достигнутые смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр», дают возможность и создают предпосылки для проведения решающей операции против группы армий Тимошенко (имеются в виду войска Западного фронта. – К. Р. ), которая безуспешно ведет наступательные действия перед фронтом группы армий «Центр»…
В полосе группы армий «Центр» надо подготовить операцию таким образом, чтобы по возможности быстрее, не позднее конца сентября, перейти в наступление и уничтожить противника, находящегося в районе восточнее Смоленска, посредством двойного окружения, в общем направлении на Вязьму, при наличии танковых сил, сосредоточенных на флангах… После того как основная масса группы Тимошенко будет разгромлена… группа армий «Центр» должна начать преследование противника, отходящего на Московском направлении, примыкая правым флангом к р. Оке, а левым – к верхнему течению Волги».
6 сентября 1941 года Гитлер подписал директиву № 35 на проведение операции «Тайфун». Конечной целью Вермахта был захват Москвы. Группе армий «Центр», потерявшей в предшествующих боях 219 тыс. человек, было дано пополнение в 151 тысячу, в этом числе были отданы последние три дивизии из резерва ОКХ. К началу операции группа насчитывала около двух миллионов солдат и офицеров, составлявших 76 дивизий, распределенных в три армии и три танковые группы. Авиационное обеспечение осуществлял 2-й воздушный флот под командованием генерал-фельдмаршала Кессельринга.
В приказе Бока, отданном 26 сентября, говорилось: «После сурового ожидания группа армий снова переходит в наступление»:
4-я армия (Клюге) и 4-я танковая группа (Гепнер) наносят удар вдоль шоссе Рославль – Москва и выходят на окружение Вязьмы с юга;
9-я армия (Штраус) и 3-я танковая группа (Готт) прорывают советский фронт у Духовщины и охватывают Вязьму с севера и востока;
2-я армия (Вейс) должна прорвать оборону Брянского фронта в направлении Сухиничи – Мешовск; наконец, 2-я танковая группа (Гудериан), начав операцию на два дня раньше, наносит удар на Орел и Тулу, а затем на Брянск, чтобы создать здесь котел.
Гудериан пишет: «Эта разница во времени начала наступления была установлена по моей просьбе, ибо 2-я танковая группа не имела в районе своего предстоящего наступления ни одной дороги с твердым покрытием. Мне хотелось воспользоваться… периодом хорошей погоды, чтобы достигнуть хорошей дороги у Орла и закрепить за собой дорогу Орел – Брянск, обеспечив себе надежный путь для снабжения».
Конечно, советское командование пыталось предвосхитить планы германских стратегов, но, как отмечает маршал Василевский: «Генеральный штаб, к сожалению, точно не предугадал замысла действий противника на Московском направлении».
Наступление на Москву, начавшееся 30 сентября, оказалось «неожиданностью» не только для Генштаба, но и для командующих фронтами. На подступах к Москве группе «Центр» противостояли три фронта: Западный (командующий генерал И.С. Конев), Резервный (командующий маршал С.М. Буденный) и Брянский (командующий А.И. Еременко). Войска этих фронтов находились в обороне около трех месяцев и имели достаточно времени для подготовки инженерных коммуникаций, отработки системы огня и увязки тактического и оперативного взаимодействия, но ошибки лета 41-го года повторились.
Не встречая серьезного сопротивления, Гудериан двигался к Орлу, поставив под угрозу окружения 3-ю и 1-ю армии Брянского фронта. 2 октября, прорвав оборону Западного и Резервного фронтов, охватом с севера и с юга в направлении Вязьмы немцы взяли в окружение 19-ю, 20-ю, 24-ю, 32-ю и почти всю 16-ю армии.
Сталин снова столкнулся с близорукостью и нерасторопностью генералитета. «Когда я зашел в приемную Сталина, – рассказывает об этих днях Чадаев, – то застал Поскребышева в сильном смятении. Он держал телефонную трубку и буквально кричал: «Ну, когда же вы разыщете его, черт побери? – Раздался звонок от Сталина. – Ну, зайди», – мотнул головой Поскребышев.
Я тихо вошел в кабинет и остановился, не проронив ни звука. Сталин ходил поспешно по кабинету с растущим раздражением. По его походке и движению чувствовалось, что он находится в сильном волнении. Сразу было видно, что он тяжело переживает прорыв фронта и окружение значительного числа наших частей. «Ну и болван, – тихо произнес Сталин. – Надо с ума сойти, чтобы проворонить… Шляпа!»
Я никогда не забуду этой картины: на фоне осеннего, грустного пейзажа умирающей природы бледное, взволнованное лицо Сталина. Кругом полная тишина. Через открытую настежь форточку проникали холодные струи воздуха. Пока я молчал, зашел Поскребышев и доложил: «Командующий Конев у телефона».
Сталин подошел к столу и с яростью снял телефонную трубку. В командующего летели острые стрелы сталинского гнева. Он давал не только порцию «проборки», но и строгое предупреждение, требовал беспощадно биться и добиться вывода войск из окружения. «Информируйте меня через каждые два часа, а если нужно, то и чаще. Время, время дорого!»
Затем Сталин соединился с членом Военного совета Западного фронта Н.А. Булганиным и тоже набросился на него. Булганин стал объяснять причину этого чрезвычайного происшествия. Он (как мне потом стало известно лично от самого Булганина) докладывал Сталину, что «ЧП» произошло из-за того, что командование Резервного фронта «проморгало» взятие противником Юхнова. Командующий войсками Резервного фронта маршал С.М. Буденный узнал о захвате немцами Юхнова только на второй день, да и то из переговоров с Булганиным. В то же время Булганин доложил Сталину, что имели место большие промахи со стороны командования Западного фронта.
Терпеливо выслушав до конца Булганина, Сталин немного смягчился и потребовал от руководства фронта: «Не теряйте ни секунды… во что бы то ни стало выведите войска из окружения». Вошел Молотов. Сталин, повесив трубку, сказал: «Может быть, еще удастся спасти войска… Гитлер изображает себя в положении нетерпеливой охотничьей собаки, настигнувшей дичь и теперь ждущей наконец момента, когда раздастся заветный выстрел. Однако желанного результата он не получит».
Молотов, нахмурив брови, так выразительно посмотрел на меня, что я сразу все понял: мне нужно уходить. И вышел из кабинета…»
Ворошилов, к которому Чадаев зашел 4 октября, сообщил, что по заданию Сталина он и Молотов едут на Западный фронт: «Будем пытаться спасти положение…» Как и в первые дни войны, Сталин снова не мог добиться от командующих фронтами четкой информации. Он ходил по кабинету, потом подходил к «вертушке», спрашивал начальника Генштаба и задавал один и тот же вопрос: «Установили связь с командующим?» – и слышал в ответ: «Еще нет».
Еще накануне, 2 октября, командующий Брянским фронтом А.И. Еременко звонил в Орел, находившийся в двухстах километрах от линии фронта, и начальник штаба Орловского военного округа А.А. Тюрин уверенно доложил ему, что «оборону Орла организуют как следует и Орел ни в коем случае не будет сдан врагу».
Докладывая от своего имени ситуацию Сталину, Еременко был уверен в объективности информации: он знал, что «в Орле было достаточно войск и оружия, поэтому у него не было сомнения, что оборона города будет обеспечена. Однако 3 октября в Орел ворвались немецкие танки». Их появление было настолько неожиданным, что город практически был сдан без боя. Командующий Брянским фронтом оказался вместе с войсками в окружении.
Командующие советскими фронтами наступление немцев прозевали. Возглавлявший Резервный фронт маршал Буденный узнал об этом только от Булганина. То, что танки и мотопехота противника заняли Юхнов, прорвались через Малоярославец и идут на Подольск, в Ставке стало известно через члена Военного совета Московского округа генерала К.Ф. Телегина.
Генералу об этом сообщил комендант Малоярославского укрепрайона комбриг Елисеев, позвонив 5 октября в 17.30. От Малоярославца до Москвы было всего около ста километров, и танки могли покрыть это расстояние за два часа. Генштаб и оперативный отдел РККА сначала не поверили этой информации.
Бывший член МВО К.Ф. Телегин вспоминал, что 5 октября ему позвонил И.В.Сталин и спросил, кто доложил о движении противника на Юхнов и насколько надежны данные. «После моих заверений, – рассказывал Телегин, – последовал вопрос о принятых мерах. В заключение Сталин сказал: «Хорошо, продолжайте действовать решительно, собирайте все силы, которые могут быть брошены на Можайский рубеж. Надо выиграть время, а там будут подведены необходимые силы».