«Нас возмущает ваше поведение, выражающееся в том, что вы сообщаете нам только лишь о потере нами той или иной местности, но обычно ни слова не сообщаете о том, какие вами приняты были меры для того, чтобы перестать наконец терять города и станции. Так же безобразно вы сообщили о потере Шлиссельбурга. Будет ли конец потерям? Может быть, вы уже предрешили сдать Ленинград?
Куда девались танки КВ, где вы их расставили и почему нет никакого улучшения на фронте, несмотря на такое обилие КВ у вас? Ведь ни один фронт не имеет и половины доли того количества КВ, какое имеется у вас на фронте.
Чем занята ваша авиация, почему она не поддерживает действия ваших войск на поле? Подошла ли к вам помощь дивизий Кулика – как вы используете эту помощь? Можно ли надеяться на какое-либо улучшение на фронте или помощь Кулика тоже будет сведена к нулю, как сведена к нулю колоссальная помощь танками КВ?
Мы требуем от вас, чтобы вы в день два-три раза информировали нас о положении на фронте и принимаемых вами мерах».
Недовольство Сталина нетрудно понять. Действия командующих фронтами и армиями не удовлетворяли его. В целом ожидания Верховного обманула и Смоленская операция. Она не принесла стопроцентного результата. Контрнаступление заглохло, и, убедившись в бесплодности его продолжения, 10 сентября Сталин приказал войскам Западного, Резервного и Брянского фронтов перейти к жесткой обороне на занимаемых рубежах. Красная Армия не сумела нанести противнику решающего удара, способного переломить ход войны.
Казалось, что Сталин предусматривал все. Василевский пишет, что в эти дни быстро принимались важнейшие решения: «Одни фронты расформировывались, другие создавались. Одни армии переставали существовать, другие возникали… одной из особенностей войны является то, что она требует скорых решений».
Однако в тактике борьбы советский генералитет по-прежнему проигрывал командованию войсками Вермахта. В это первое военное лето на немецкой стороне фронта поднялась звезда генерал-лейтенанта Хайнца Гудериана. Еще в августе, готовя «на всякий случай» наступление на Москву, он выдвинул план, предусматривающий нанесение основного удара от Рославля на Вязьму. И когда 11 августа командование сухопутных сил отвергло его идею, именно Гудериан предложил вывести войска «из уже ненужной нам ельнинской дуги», где немцы несли большие потери.
Командование группы армий и ОКХ (верховного командования сухопутных сил) отклонило эту мысль под предлогом, что «противнику на этом участке фронта еще труднее, чем нам». А 21 августа Гитлер вообще «заморозил» предложение ОКХ о наступлении на Москву и дал директиву о подготовке удара на Украине, направляя туда танки группы «Центр».
В этой ситуации Сталин верно рассчитал ходы, но медлительность и непредприимчивость Еременко не позволили осуществиться его планам. Подобно снежному кому, неудача Еременко повлекла за собой обвал. Оставив против «бесцельно и хаотично» наступавшего Брянского фронта Еременко один неполный корпус, Гудериан бросил силы на юг и прорвал оборону 40-й армии на правом фланге Юго-Западного фронта. Оборона Киева стала рассыпаться.
10 сентября 2-я армия группы «Центр» и 6-я армия группы «Юг» на широком фронте форсировали Десну, и вырвавшаяся вперед 2-я танковая армия 10 сентября захватила Ромны. В этот же день ниже на юге войска Южного фронта были оттеснены за Днепр.
Конечно, Сталин видел неудачи своих командующих, но он как никто остро понимал значимость обороны Киева, которая обеспечивалась системой укрепрайонов на подступах к городу. Кроме того, предшествовавшие бои убедили его в том, что отступать организованно армия не умеет. Он надеялся переломить ситуацию, но прежде всего не хотел допустить панического отступления и разгрома.
Разговаривая 11 сентября, в 1 час 15 минут ночи, с командующим Юго-Западным фронтом, он убеждал Кирпоноса: «Ваше предложение об отводе войск на рубеж известной вам реки мне кажется опасным. Если обратиться к недавнему прошлому, то вы вспомните, что при отводе войск из района Бердичев и Новгород-Волынский у вас был более серьезный рубеж – Днепр . И, несмотря на это, при отводе войск [вы] потеряли две армии; и отвод превратился в бегство, а противник на плечах бегущих войск переправился на восточный берег Днепра. Какие гарантии, что то же самое не повторится теперь, это первое.
А второе… В данной обстановке на восточном берегу Днепра предлагаемый вами отвод войск будет означать окружение наших войск , так как противник будет наступать на вас не только со стороны Конотопа, то есть с севера, но и со стороны юга, то есть Кременчуга , а также с запада; так [же] как при отводе наших войск с Днепра, противник моментально займет восточный берег Днепра и начнет атаки. Если конотопская группа противника соединится с кременчугской группой, вы будете окружены ».
Логика Сталина неоспорима. И, осмысливая ее, следует с полным основанием признать, что «упреки» военных, брошенные в его адрес после смерти, полностью несостоятельны. Это рассуждения дилетантов в погонах, не желавших признать, что бегством войны не выигрываются. Кстати, с такой же легкостью армия могла сдать Москву, Ленинград и Сталинград.
Оценивая обстановку, Сталин закончил анализ решением: «Первое. Немедленно перегруппировать силы хотя бы за счет Киевского укрепрайона и других войск и повести отчаянные атаки на конотопскую группировку противника (на прорывающиеся в тыл ЮЗФ войска Гудериана. – К. Р. ) во взаимодействии с Еременко, сосредоточив в этом районе девять десятых авиации. Еременко уже даны соответствующие указания. Авиационную же группу Петрова мы сегодня специальным приказом перегруппируем в Харьков и подчиним Юго-Западному направлению.
Второе . Немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псел или где-либо в этой линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и на запад (против войск Гудериана. – К. Р. ) и отведя 5—6 дивизий на этот рубеж.
Третье . По исполнении этих двух пунктов, и только по исполнении этих двух пунктов, т. е. после создания кулака против конотопской группы и после создания оборонительного рубежа на реке Псел… начать эвакуацию Киева.
Подготовить тщательно взрыв мостов. Никаких плавсредств на Днепре не оставлять, а разрушить их и, после эвакуации Киева, закрепиться на восточном берегу Днепра, не давая противнику прорваться на восточный берег».
В его аргументах не было намерения «поучать». Он говорил об очевидных последствиях, подтвердившихся дальнейшим развитием событий. «Как видите, – указывал Сталин, – ваши предложения о немедленном отводе войск без того, что вы заранее подготовите рубеж на реке Псел и поведете отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Брянским фронтом.
Повторяю, без этих условий ваши предложения об отводе войск являются опасными и могут привести к катастрофе . Перестаньте, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а ищите пути для сопротивления и только сопротивления…»
Сталин правильно прогнозировал последствия утраты стойкости сопротивления. Он трезво оценивал возможности противника, и немцы не упустили инициативу. После гибели командующего 11-й немецкой армией Шоберта 12 сентября командование принял Э. Манштейн. Как и предрекал Сталин, прорвав оборону 38-й армии, 16-я германская танковая дивизия начала наступление с Кременчугского плацдарма на север.
Хотя положение советских войск продолжало осложняться, оно и теперь было далеко не безнадежным. В этот же день Сталин также произвел замену своих маршалов. Он снял маршала Буденного с должности командующего направлением, и на его место был назначен маршал Тимошенко. Однако эта рокировка не смогла поправить ситуацию.
Как и в первые недели войны, командиры всех ступеней повторяли одни и те же ошибки: они не знали точно силы противника, не знали, откуда он нанесет удар. Немцы тоже применяли привычную для тех дней тактику: выбрасывали вперед подвижную группу, создавали видимость окружения. Участник боев Н. Попель пишет: «Если не поддаваться панике, ударить по такой группе, она стремительно откатится назад».
Однако главком Юго-Западного направления не смог обеспечить выполнение указаний Сталина ни по созданию оборонительных рубежей на реке Псел, ни по предотвращению наступления с Кременчугского плацдарма, ни по организации атак на конотопскую группировку противника во взаимодействии с Еременко.
Плацдарм севернее Кременчуга «быстро, как опухоль, набухал и расширялся». Подстрекаемый разлагавшим влиянием члена Военного совета Хрущева, Тимошенко уже не видел иного выхода, кроме как в сдаче Киева. Такое же настроение было и у начальника штаба Юго-Западного фронта Тупикова. 14 сентября, в 3 часа 25 минут, свою телеграмму в Генштаб он закончил словами: «Начало понятной вам катастрофы – дело пары дней».
Ответ начальника Генштаба ушел в 5.00: «Командующему ЮЗФ, копия главкому ЮЗН. Генерал-майор Тупиков представил в Генштаб паническое донесение… Необходимо не поддаваться панике, принять все меры к тому, чтобы удержать занимаемое положение и особенно прочно удерживать фланги. Надо заставить Кузнецова (21А) и Потапова (5А) прекратить отход. Надо внушить всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад. Необходимо неуклонно выполнять указания тов. Сталина, данные вам 11.9… Б. Шапошников».
16 сентября командующий Юго-Западным направлением Тимошенко принял прилетевшего от Кирпоноса заместителя начальника штаба ЮЗФ Баграмяна. «Сейчас мы делаем все, – сказал Тимошенко, – чтобы помочь фронту: стягиваем на Ромны и Лубны все силы, которые можно собрать, в том числе усиленный танками корпус Белова и три отдельные танковые бригады.
Через несколько дней к нам подойдут дивизии Руссиянова и Лизюкова. Этими силами мы попытаемся пробиться навстречу окруженным войскам фронта. Мы отдаем себе отчет, что разгромить две прорвавшиеся фашистские танковые армии мы не сможем, но создадим бреши, через которые могут выйти окруженные войска. Вот цель наших ударов…»
Сталин настойчиво искал выход, не терял уверенности и начальник Генерального штаба. Чадаев вспоминал, что днем 17 сентября на совещании у Сталина Шапошников доложил о событиях под Киевом. Все надежды были на активные действия Брянского фронта, перед которыми была поставлена задача разгромить войска Гудериана. Когда начальник Генштаба закончил доклад, Сталин спросил: «Быть может, надо дополнительно выделить Юго-Западному фронту часть сил из резерва Ставки? Свяжитесь с Кирпоносом и узнайте обстановку на этот час».
Вернувшийся после переговоров маршал Шапошников доложил, что «враг пока не в состоянии преодолеть упорное сопротивление защитников Киева. Противник производит перегруппировку своих частей. Не добившись успеха от фронтальных атак, он начал маневрировать, искать уязвимые места в обороне советских войск.
– Значит, – сказал Сталин, – остается в силе приказ Ставки – не сдавать Киев?
– Совершенно верно, – подтвердил Шапошников. – Но все-таки Кирпонос очень опасается за левый фланг Юго-Западного фронта – район Кременчуга… Кирпонос все же вновь высказывает просьбу отвести из-под удара наши войска.
– Надо ли пойти на это? – спросил Сталин.
– Я остаюсь при прежнем мнении: биться насмерть, но Киева не отдавать, – ответил Шапошников.
– Ну что ж, так и порешим? – снова спросил Сталин. Все молча согласились».
Казалось, что положение еще можно исправить, но предпринятые контрудары не принесли результата. Командующий и Военный совет Юго-Западного направления так и не смогли исправить ситуацию. Тимошенко и Хрущев к этому времени уже не рассчитывали на успех. Более того, заняв двусмысленную позицию, они фактически самоустранились от руководства обороной и действиями фронтов. Забегая вперед, нельзя не сказать, что эта «сладкая парочка» позже точно так же бездарно провалит еще одну операцию – Харьковскую.
Вечером этого же дня Кирпонос отправил в Москву радиограмму: «Главком Тимошенко через заместителя начальника штаба передал устное указание: основная задача – вывод фронта на реку Псел с разгромом подвижных групп противника в направлении на Ромны, Лубны. Оставить минимум сил для прикрытия Днепра и Киева.
Письменные директивы главкома совершенно не дают указаний об отходе на реку Псел и разрешают взять из Киевского УРа только часть сил. Налицо противоречие. Что выполнять? Считаю, что вывод войск фронта на реку Псел правилен. При этом условии необходимо оставить полностью Киевский укрепленный район, Киев и реку Днепр. Срочно просим ваших указаний».
Впрочем, какое бы решение в этот момент ни приняло советское командование, оно уже ничего не могло изменить. Командующий Брянским фронтом Еременко ничего не сумел сделать для помощи ЮЗФ. Теперь условия диктовал противник, и он не оставлял советским генералам шансов на выправление положения. Начав 12 сентября наступление с Кременчугского плацдарма, 1-я танковая группа генерал-полковника Пауля Клейста прорвала советскую оборону. 18-го числа в четырехстах километрах восточнее Киева, в районе Лоховцы, она соединилась с силами Гудериана, замкнув внутреннее кольцо окружения советских войск.
В ночь на 18 сентября маршал Шапошников сообщил Кирпоносу: «Ставка разрешает оставить Киевский укрепрайон и переправить войска 37-й армии на левый берег Днепра без серьезных потерь». Войска Юго-Западного фронта оставили Киев и Полтаву.
Конечно, сдачи Киева можно было избежать. Но бездействие Военного совета Юго-Западного направления и просчеты самого руководства фронта уже не оставили надежды на иной исход сражения. Сталин был в гневе. Еще бы! Имея в составе фронта 44 дивизии, 6 бригад, 12 УРов – в общей сложности 627 тыс. человек, советские генералы не смогли противостоять противнику.
На следующий день после падения Киева, рассказывает Чадаев, я зашел к Поскребышеву…
– Только что состоялся крупный разговор Сталина с Хрущевым, – сказал Поскребышев.
– Сталин прямо заявил Хрущеву, что за безрассудные действия тот заслуживает отдачи под суд Ревтрибунала. Но я думаю, – добавил Поскребышев, – до этого дело не дойдет.
20 сентября немцы разрезали фронт на пять очагов сопротивления. Затухая, битва разделилась на локальные сражения, которые закончились к 26-му числу. В очередной раз с начала войны в сражении за Киев победа осталась в руках немцев. В числе трофеев победителя было 3718 орудий и 884 танка.
Бывший командующий 2-й танковой армией Хайнц Гудериан в своих воспоминаниях пишет: «16 сентября мы перевели наш передовой командный пункт в Ромны. Окружение русских войск успешно продолжалось. Мы соединились с танковой группой Клейста… С того времени, как были начаты бои за Киев, 1-я танковая группа захватила 43 000 пленных, 6-я армия – 63 000. Общее количество пленных, захваченных в районе Киева, превысило 290 000 человек».
Конечно, Киевская операция стала серьезным поражением Красной Армии. Но хотя Киев в этой войне не стал Сталинградом, он выполнил важную роль. Оттянув на себя войска противника с центрального направления, он не дал немцам захватить Москву в сентябре сорок первого года. 26 сентября началось воссоздание Юго-Западного фронта на реке Псел.
Однако даже при самом неблагоприятном обороте событий оборона Киева принесла значительные стратегические результаты, которые проявились позже. Германская военная машина понесла серьезные потери. 2-я танковая группа вместо того, чтобы наступать на Москву, должна была прорывать фронт в направлении на Ромны. Части 1-й немецкой танковой группы, по докладам начальника организационного отдела немецкого генштаба, «в среднем потеряли 50 процентов своих танков».
Но была и еще одна причина, по которой киевская оборона была необходима. За это время была осуществлена эвакуация на восток свыше тысячи предприятий. Вывезенное оборудование позволило в кратчайшие сроки воссоздать производственный потенциал оборонной промышленности. Без этой акции выиграть войну было невозможно.
Поэтому автор «Истории второй мировой войны» немецкий генерал Курт Типпельскирх сделал вполне определенный вывод: «…Только исход всей войны мог показать, насколько достигнутая тактическая победа оправдывала потерю времени, необходимого на продолжение операции… Русские хотя и проиграли это сражение, но выиграли войну ».
Пожалуй, даже можно провести аналогию. «Бородино» 41-го года состоялось не под Москвой, а здесь, под Киевом, не дав главной столице быть «спаленной пожаром». Как и Наполеону, руководству Германии лето сорок первого года казалось победным триумфом Вермахта. Геббельс с упоением выражал свой восторг в дневниковых записях. Но уже с середины августа тон откровений министра пропаганды изменился: «Мы серьезно недооценили советскую боеспособность и главным образом вооружение советской армии. Мы даже приблизительно не имели представления о том, чем располагали большевики… »
Впрочем, действительную оценку действиям Сталина вообще и обороны Киева в частности министр пропаганды Геббельс дал 10 сентября. В этот день он записал в дневнике: «С необоснованными иллюзиями нужно покончить. После того как выяснилось, что восточная кампания не может быть закончена в короткий срок, немцы должны знать, перед какими трудностями мы стоим».
То было протрезвление! Конечно, летом и осенью 1941 года боевые действия складывались для Красной Армии тяжело, даже трагически. За первые шесть месяцев войны погибло, включая умерших от ран в госпиталях, 556 тысяч человек.
Еще большее количество в сумме потерь составили сдавшиеся в плен и «пропавшие без вести». В плен сдавались миллионы (!) бойцов. С июня и по декабрь в плену оказалось 2 335 тысяч человек. То есть на одного погибшего приходилось четыре сдавшихся в плен. Для сравнения укажем, что, по данным «Центробежплена», за два с половиной года Первой мировой войны из военнослужащих русской армии в плен попало более 4 111 100 человек.