При обсуждении он послал за макетом хребта и совершенно откровенно и с явным знанием дела разъяснил прочность этого барьера, для защиты которого, по его словам, имеется 25 дивизий. Он указал на различные горные проходы и сказал, что они будут обороняться.
Я спросил, укреплены ли они, и он ответил: «Да, конечно». Линия фронта русских, до которой враг еще не дошел, находилась севернее основного хребта. Он сказал, что им придется продержаться в течение двух месяцев, когда снег сделает горы непроходимыми. Он сказал, что вполне уверен в том, что они смогут это сделать…»
Все это так. Но Сталин сделал больше. Как и действия Кутузова в 1812 году, его стратегия накануне Сталинградской битвы стала новым приемом военного искусства. Применив маневр для отвлечения группы Паулюса от основных германских сил, он творчески использовал эффект «одиночества».
Теперь немецкий командующий Паулюс оказался оторванным от общей стаи, и помочь ему не мог никто – Гитлер просто бросил своего фельдмаршала с его армией на растерзание Сталину. Воочию это станет ясно позже, а сейчас, летом, огрызаясь и вступая в быстротекущие бои, советские части Юго-Западного фронта отходили по степям и полупустыням, не давая противнику завершить окружение.
Отсутствие очевидного успеха заставило Гитлера отстранить от руководства группой армий «Б» фельдмаршала Бока – 15 июля он заменил его генералом М. Вейхсом. В задачи нового командующего входило прикрыть с севера продвигающуюся к Северному Кавказу группу «А», с одновременным захватом Сталинграда.
Сталин понимал, что в случае быстрого форсирования Дона немцы могли взять Сталинград с ходу. В директиве командующему фронтом от 17 июля он приказал: «…Под вашу личную ответственность немедленно организовать сильные передовые отряды и выслать их на рубеж р. Цимла от р. Чернышевская и до ее устья, особо прочно занять Цимлянскую, войдя в связь здесь с войсками Северо-Кавказского фронта».
Этот жаркий день, когда в излучине Дона на рубеже рек Чир и Цимла авангарды 6-й немецкой армии Паулюса вошли в соприкосновение с передовыми частями 62-й и 64-й армий, стал началом великой Сталинградской битвы.
Сталинград являлся крупным промышленным центром Советского Союза, располагавшим такими оборонными предприятиями, как Сталинградский тракторный завод, заводы «Судоверфь» и «Красный Октябрь». В городе производились мощные двигатели, пушки, стрелковое оружие, здесь изготавливалось 50% танков Т-34.
На рассвете 20 июля в кабинете первого секретаря Сталинградского обкома партии А.С. Чуянова прозвенел телефонный звонок. «С вами будет говорить товарищ Сталин», – сообщил мужской голос. Разговор начался с неприятной ноты. «Вы что, решили сдавать город врагу? – резко, без предисловий спросил Сталин. – Почему переводите военный округ в Астрахань?»
Оправдываясь, Чуянов сослался на разрешение заместителя наркома обороны А. Щаденко. «Понятно, – прервал секретаря Сталин. – Мы разберемся. А вы, товарищ Чуянов, сию же минуту разыщите командующего округом и передайте ему, что если завтра штаб не возвратится в город, то генерал Герасименко будет наказан. Вы меня поняли?»
Затем, уже смягчив тон, Сталин стал расспрашивать о положении в городе, работе заводов, организации противовоздушной обороны и, заканчивая разговор, сказал: «Государственный Комитет Обороны обязывает вас беспощадно бороться с трусами, паникерами, которые подрывают дело обороны. Поднимайте дух населения. Передайте всем: Сталинград мы врагу не сдадим…»
Однако находившийся в своей ставке в Виннице Гитлер представлял развитие событий иначе. В директиве № 44 от 21 июля 1942 года он указал:
«Неожиданно быстро и благоприятно развивающиеся операции… дают основание надеяться на то, что в скором времени удастся отрезать Советский Союз от Кавказа и, следовательно, от основных источников нефти… Этим, а также потерей всей донецкой промышленности Советскому Союзу наносится удар, который будет иметь далеко идущие последствия».
Так постепенно, почти незаметно, в военной кампании на Востоке Сталинград оказался в центре основного внимания. 22 июля 6-я немецкая армия вышла на полосу обороны Сталинградского фронта, расположенную в двенадцати километрах от города. На следующий день авангарды 6-й армии столкнулись с передовыми частями 62-й и 64-й советских армий.
Вечером этого дня Сталин телеграфировал Гордову: «Противник выброской своих частей в район Цимлы отвлек наше внимание на юг, и в это самое время он подводил потихоньку главные силы к правому флангу фронта…
На диверсии и фокусы противника в районе Цимлы не обращать внимания и всю силу удара перенести… на правый фланг фронта… Имейте в виду, если противник прорвет правый фланг и подойдет к Дону в район Гумрака или севернее, то он отрежет ваши железнодорожные сообщения с севером. Поэтому правый фланг вашего фронта считаю теперь решающим».
Сталин был вправе рассчитывать, что его армии переломят ход сражения и нанесут поражение наступавшим колоннам противника. Однако проведенный по его приказу контрудар по частям 6-й армии Паулюса перелома не принес. Хотя у советских генералов было достаточно сил для разгрома немцев, но в очередной раз им не хватило умения в тактике ведения боев. Механизированные соединения вводились в действие разрозненно, без соответствующей поддержки взаимодействующих частей и родов войск. За несколько дней в большой излучине Дона советские войска потеряли около 450 танков, растратив впустую силу своего «бронированного кулака».
После шести дней упорных боев, заставивших развернуть главные силы 6-й немецкой армии на Сталинградском направлении, Гитлер 23 июля отмечал: «Только небольшим силам армии Тимошенко удалось избежать окружения и достичь южного берега р. Дон. Следует считаться с тем, что они будут усилены за счет войск, находящихся на Кавказе. Происходит сосредоточение противника в районе Сталинграда, который он, по-видимому, собирается оборонять».
Да, Сталин готовил город к обороне. И весьма серьезно. На строительство сооружений оборонительного пояса под Сталинградом он направил 5-ю, 7-ю, 8-ю и 10-ю саперные армии. Помимо этих сил он выделил из резерва несколько управлений оборонительного строительства РВГК. Так, только 24-е управление из личного резерва Верховного главнокомандующего «вырыло в районе Сталинграда 1448 километров окопов и траншей, 57 километров противотанковых рвов, построило 51 километр эскарпов, 8 километров надолб и 24 400 огневых точек».
Для координации этих мер 23 июля Сталин направил в штаб Сталинградского фронта, размещавшийся в Малом Иваново в районе Камышина, начальника Генерального штаба Василевского. Однако в целом ситуация на юге продолжала осложняться. Накануне удачно форсировав в нижнем течении Дон, 24 июля немцы захватили Ростов. Теперь, когда под угрозой захвата оказались нефтяные месторождения Майкопа и Грозного, перед Сталиным во всей остроте встала еще одна проблема.
«В один из жарких июльских дней, – пишет Байбаков, – меня вызвал в Кремль Сталин. Неторопливо пожав мне руку, взглянул на меня спокойно и просто негромким, вполне будничным голосом проговорил:
– Товарищ Байбаков, Гитлер рвется на Кавказ. Он объявил, что если не захватит нефть Кавказа, то проиграет войну. Нужно сделать все, чтобы ни одна капля нефти не досталась немцам. – И чуть-чуть ужесточив голос, Сталин добавил: – Имейте в виду, если вы оставите немцам хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем.
Я до сих пор помню этот голос, хоть и спокойный, но требовательный, спрашивающий, его глуховатый тембр, твердый кавказский акцент. Сталин не спеша прошелся туда-сюда вдоль стола и после некоторой паузы добавил:
– Но если вы уничтожите промыслы преждевременно, а немец их так и не захватит и мы останемся без горючего, мы вас тоже расстреляем».
Байбакова не обидела альтернатива, предложенная Сталиным. Оценивая слова Верховного главнокомандующего, он отмечает:
«Тогда, когда почти снова повторилось лето 1941 года, очевидно, иначе нельзя было говорить. Я молчал, думал и, набравшись духу, тихо сказал:
– Но вы мне не оставляете выбора, товарищ Сталин.
Сталин остановился возле меня, медленно поднял руку и слегка постучал по виску:
– Здесь выбор, товарищ Байбаков. Летите. И с Буденным думайте, решайте вопрос на месте.
Разумеется, мне и в голову не могло прийти обидеться, осудить за жестокость, не оставлявшую никакого выбора, сталинских условий, тем более воспринимать их как некую жестокость. Ведь речь шла о высокой военной ответственности, о слишком высокой цене возможной ошибки. Военное время сурово, потому что решается судьба страны, народа. Как же не отвечать своей головой за ответственное дело? Нет, нужно не колеблясь класть жизнь на алтарь спасения Родины».
Заместитель наркома нефтяной промышленности оправдал доверие Сталина. Выполняя его задание, Байбаков оказался и под бомбежкой, и под артобстрелом; он чуть не попал в плен, когда пилот едва не приземлился на территории, занятой немцами, но он сумел исполнить поставленную задачу. Скважины были выведены из строя лишь тогда, когда их захват стал неизбежным. Более того, позже, после отступления немцев, он смог и так же быстро снова пустить их в действие.
Заместитель наркома нефтяной промышленности оправдал доверие Сталина. Выполняя его задание, Байбаков оказался и под бомбежкой, и под артобстрелом; он чуть не попал в плен, когда пилот едва не приземлился на территории, занятой немцами, но он сумел исполнить поставленную задачу. Скважины были выведены из строя лишь тогда, когда их захват стал неизбежным. Более того, позже, после отступления немцев, он смог и так же быстро снова пустить их в действие.
На следующий день после падения Ростова, 25 июля, Сталину сообщили, что противник прорвал оборону Сталинградского фронта. В ночь на 26-е он телеграфировал Гордову: «Ставка категорически требует от Военного совета фронта… сделать все, чтобы немедленно ликвидировать прорвавшегося противника и восстановить положение».
Вернувшийся днем в Москву Василевский послал Гордову новую шифровку Сталина: «Действия командования Сталинградского фронта вызывают у Ставки Верховного главнокомандования возмущение… Ставка требует, чтобы в ближайшие дни сталинградский рубеж – оборонительная линия от Клетская до Калмыков была бы безусловно восстановлена и чтобы противник был отогнан за линию реки Чир. Если Военный совет фронта не способен на это дело, пусть заявит об этом прямо и честно». Ситуация тревожила Сталина, и он снова направил начальника Генерального штаба в район Сталинграда.
Именно в эти полные непредсказуемости, тревожные дни второго военного лета, 28 июля, появился знаменитый приказ наркома обороны № 227, известный под названием «Ни шагу назад». «Первый вариант этого приказа, – рассказывал Василевский историку Г. Куманеву, – я готовил сам. Правда, от того, что я написал, почти ничего не осталось. Сталин забрал мой проект и все «искромсал».
Этот приказ Сталина, который был зачитан во всех частях Красной Армии и Военно-Морского Флота, был суров и предельно откровенен. В нем говорится: «Враг бросает на фронт все новые силы… захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа.
Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Части войск Южного фронта, идя за паникерами, оставили Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором .
Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама бежит на восток».
Сталин напомнил слова Петра I, назвавшего после Полтавской битвы шведов – своими «учителями», и отмечает: «Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов одерживать над ними победу? Я думаю, следует».
«Наша Родина, переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам… Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу… Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования ».
Этим приказом Сталин утвердил – кстати, по примеру немецкой армии после поражения под Москвой – формирование «штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости и неустойчивости» и отрядов заграждения. Приказ требовал, чтобы, «поставив их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий, обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной» [89] .
Приказ, прочитанный перед строем во «всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах», сыграл свою отрезвляющую роль, и его кажущаяся суровость диктовалась гуманизмом необходимости. Отечество было в опасности, и, кроме армии, его спасти не мог никто. Об этом Сталин прямо сказал войскам. Больше нарком обороны подобных чрезвычайных приказов до конца войны не издавал.
В годы так называемой «перестройки» творческая интеллигенция облила эту тему слезами. Конечно, это крокодильи слезы, но все же напомним, что формирование заградчастей не было изобретением Сталина. Они существовали еще в царской армии. Гитлер тоже использовал такие части при остановке отступления под Москвой в дополнение к своему «стоп-приказу». И как трезво отмечает В. Филатов, подобные приказы писались не для Матросова и Гастелло, не для Покрышкина и Кожедуба, не для героев Брестской крепости, и заградчасти сыграли свою отрезвляющую роль.
Да, война не однажды складывалась не так, как рассчитывал Сталин, но поражения Красной Армии не были следствием его личных ошибок или его стратегической линии. В этом смысле он ни в чем не мог себя упрекнуть. Война не могла быть иной. Сталин прекрасно осознавал, что пока немцы воюют лучше. Они имели больший опыт, чем советские командиры и солдаты, осмысленно и целенаправленно осуществляли наступление, умело и стойко держали оборону. Но главное – немцы психологически чувствовали себя покорителями Европы и не сомневались в своем военном, командном и боевом превосходстве над Красной Армией.
Это навязанное противником психологическое превосходство германских вооруженных сил подавляло не только солдат, но и военачальников. В.М. Молотов 21 декабря 1979 года рассказывал писателю Феликсу Чуеву, что «были моменты, когда Жуков практически предлагал сдать Москву ». Молотов отмечал: «Вот говорят, Сталин не послушал Жукова, приказал не сдавать Киев. Но Сталин не послушал Жукова, предлагавшего фактически сдать Москву , но об этом не говорят…»
Конечно, предпринимая решительные действия в первой половине 1942 года, Сталин прежде всего стремился отвести удар от Москвы, сдача которой была бы непоправимой катастрофой. И защита Крыма, и оборона Севастополя, и другие операции прежде всего имели стратегическую цель: они растягивали фронт. Они распыляли силы врага, вынуждая к решению узконаправленных задач, не дававших им решающего успеха. Даже выигрывая отдельные сражения, противник так и не получил стратегического выигрыша. В совокупности эти события напоминали шахматную партию, когда один из игроков делает вроде бы очевидные, кажущиеся «зевками» жертвы, а другой принимает их за слабость и реальные ошибки. Но как бы ни оценивать позицию Сталина в этой партии, инициатива постоянно исходила с его стороны. Вот и теперь, позволив противнику совершать маневр поворота на юг, он сразу определил границу его распространения.
Разрешив временное стратегическое отступление, Сталин уже вскоре отдал приказ: «Ни шагу назад!» Конечно, наученный горьким опытом войны, он не мог допустить, чтобы отступление превратилось в бегство, и поставил перед войсками задачу: остановить и обескровить врага на пути к Волге. Переведя театр боевых действий из центральной части страны на периферию, он сразу же осуществил предупредительные меры.
Однако обратим внимание еще на одну существенную деталь. Но никто из исследователей не заметил, что у этого знаменитого приказа, как у медали, была вторая сторона! Этот документ был «секретным». Но то был «секрет» Полишинеля. Приказ Сталина сразу стал широко известным; его зачитали во всех частях, но предназначался он не только командирам и солдатам Красной Армии. Одновременно это был жест, обращенный к Гитлеру.
Сталину нужно было обязательно добиться того, чтобы немцы непременно пришли именно к Сталинграду. Ведь они могли туда и не пойти! Потому Сталин психологически утонченно, «по секрету» намекал своему противнику, что защите города, носящего его имя, он придает исключительное значение!
Он как бы «признавался» главе Рейха, что здесь ахиллесова пята как самого Сталина, так и всего советского фронта. Он добивался того, чтобы у его противника сложилось впечатление, будто бы советский Вождь боится поворота германских сил на юг. Одновременно это позволяло без изощренной маскировки, почти открыто начать подвоз к Сталинграду стратегических резервов.
Сталин рассчитал все правильно. Гитлер клюнул на предложенную ему приманку. Восхищаясь тем, что он разгадал «секрет» Сталина, он, как акула, жадно метнулся в сторону подброшенного ему большого куска добычи, которую нельзя было упустить. Более того, Гитлер самодовольно решил, что нашел то слабое место, удар по которому решит сразу все его русские проблемы.