Однако Тимошенко посчитал опасность несущественной. «К вечеру 18 мая состоялся разговор (Сталина) по этому же вопросу с членом Военного совета фронта Н.С. Хрущевым, который высказал такие же соображения, что и командование Юго-Западного фронта: опасность со стороны краматорской группы противника сильно преувеличена , и нет оснований прекращать операцию».
Таким образом, несмотря на предупреждения Сталина, Военный совет ЮЗФ воспринял действия противника лишь как попытку контратаки. И значительное влияние на эту легкомысленную недооценку опасности командованием фронта оказал хотя и одевшийся в воинскую форму, но совершенно неграмотный в военном отношении и по-деревенски самоуверенный Хрущев. Вместо того чтобы решительно отразить удар группировки немцев, закрывавшей коридор прорыва, руководство фронта ввело в бой 21-й и 23-й танковые корпуса, но не на прикрытие тылов, а вслед за наступавшими в обход Харькова войсками.
Только во второй половине дня 19 мая Тимошенко отдал приказ перейти к обороне и отразить удар, нанесенный за спиной его наступавших войск. Однако время было уже упущено, и немцам, в совершенстве владевшим оперативным искусством, не составило труда захлопнуть ловушку, в которой оказались армии Юго-Западного фронта. Когда 23 мая противник замкнул кольцо, в окружении оказалась почти вся наступающая группировка – более 240 тысяч солдат и командиров попало позже в плен.
У Сталина действительно не было в «резерве» готовых «Гинденбургов», пока он располагал генералами и маршалами, не умевшими добиться победы «не числом, а умением». Постоянно просившие дополнительного вооружения вместо сданного врагу, они словно не понимали, что резервы, с таким трудом собираемые Верховным главнокомандующим, которые они легко и бездарно растрачивали, были небесконечны.
Штеменко вспоминал, что в ответ на просьбу Тимошенко выделить для Юго-Западного фронта «одну стрелковую дивизию» Сталин был вынужден сухо ответить: «Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для вас 5—6 дивизий, а их, к сожалению, не продают».
В конце мая Сталин в присутствии членов ГКО принял Баграмяна и Хрущева. Баграмян вспоминал, что он ничего хорошего не ждал от этой встречи, и ошибся. Он пишет: «И.В. Сталин… внимательно выслушал, провел с нашим участием обсуждение сложившегося на южном крыле советско-германского фронта трудного положения.
В отличие от других участников этого обсуждения И.В. Сталин был спокоен, сдержан. Видно было, что все его мысли поглощены одним настойчивым желанием – предотвратить дальнейшее ухудшение обстановки на юге, помочь нашим войскам во что бы то ни стало отстоять занимаемые рубежи. Мне представляется, что самообладание, исключавшее всякую нервозность и неуверенность в руководстве боевыми действиями войск в ходе войны, было одним из самых примечательных черт Сталина и благотворно отражалось на его деятельности».
После смерти Сталина участвовавшие в этой операции военачальники будут утверждать, что они считали нецелесообразным проводить ее. Конечно, это «остроумие на лестнице», попытка представить себя умнее, чем это было в действительности. Это тот случай, когда появление новых звезд на погонах не прибавляло ума.
Причиной этого, как и других поражений, случившихся в первой половине войны, являлся непрофессионализм военных, руководивших боевыми действиями. В этот период Верховный главнокомандующий практически оказался в таком положении, когда нельзя было надеяться ни на кого – он мог рассчитывать только на самого себя.
Сталин понимал это. Он сдержал свои эмоции и отстранил от должности именно Баграмяна. Объясняя причину такого решения в личном письме от 26 июня Военному совету Юго-Западного фронта, он писал, что Баграмян в сложившейся ситуации повел себя не как начальник штаба и даже не как «простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте.
В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт благодаря своему легкомыслию не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но и успел отдать противнику 18—20 дивизий… Это катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ренненкампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии».
Речь идет о командующих 1-й и 2-й русскими армиями, потерпевших поражение в Восточно-Прусской операции Северо-Западного фронта в августе-сентябре 1914 года. В конце письма, адресованного Тимошенко и Хрущеву, Сталин добавил: «Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе… которую пережил и продолжает еще переживать фронт, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто…»
Конечно, Сталин должен был обладать огромной выдержкой, чтобы не проявить тот гнев, который вызвал у него провал этой важной стратегической операции. В. Аллилуев пишет: «…Хрущев, будучи членом Военного совета Юго-Западного направления, то есть армий, сражающихся под Харьковом, в критический момент, когда немцы окружили наши войска, бросил фронт и бежал в Москву. Ему грозило попасть под суд Военного трибунала. От наказания его спас Молотов».
Описанные события служат ярким свидетельством того, какие сложности стояли перед Сталиным во время войны. Но и это было не все. Еще одна катастрофа произошла на Волховском направлении.
Здесь вследствие невыполнения командующим генералом Хозиным директивы Ставки об отводе 2-й ударной армии, предпринимавшей попытку прорвать блокаду Ленинграда, она потерпела поражение. В конце мая армия попала в окружение, а в начале лета ее командующий генерал-майор Власов сдался в плен. До конца войны он сотрудничал с врагом, возглавив созданную оккупантами так называемую «Русскую освободительную армию».
Итак, надежды Сталина на то, чтобы закрепить успех битвы под Москвой, не оправдались. 1942 год превратился для командиров Красной Армии в сплошную цепь неудач. Но в этом не было его вины. Он собирался воевать с противником на равных, но пока ему еще не на кого было опереться. Советский генералитет, командиры частей и соединений по опыту и умению вести боевые действия уступали немцам. Впрочем, несомненно и то, что без военной школы 42-го не было бы и триумфальной победы 1945 года.
Победы быстро забываются – поражения оставляют горечь надолго. Сталин познал эту горечь. Стратегически все было задумано им правильно. Он совершенно оправданно рассчитывал, что разгром немецких войск под Москвой окрылил армию и создаст перелом в ходе всей войны.
Уже в середине марта Генеральный штаб завершил все обоснования и расчеты по плану операций на весну и начало лета 1942 года. Было решено нанести противнику ряд упреждающих ударов. Повторим, что в их числе намечался разгром ржевско-вяземской группировки противника, освобождение Крыма, деблокирование Ленинграда и удар в направлении Харькова. В стратегическом плане действия Сталина в 1942 году были безупречны. Каждая намечаемая им операция несла в себе заряд потенциальной угрозы для машины Вермахта.
Но, даже не получив благоприятного завершения, эти операции разрушили конечные планы немцев. Стратегия блицкрига превратилась в затяжную войну. Причем немецкие войска вместо сосредоточения на решающих направлениях оказались разорванными на части и прикованными к важным узлам активного сопротивления.
Подавление этих контратакующих участков советского фронта требовало сил, вооружения, а главное, времени. А время работало на Сталина. Даже в кажущихся «ошибках» Сталина была заложена программа перелома хода войны.
Позже немецкие генералы обвиняли в утрате победы Гитлера, указывая на допущенные им просчеты. Но, критикуя Гитлера, они умышленно обходили стороной тот факт, что он принимал то или иное решение не от недостатка здравого смысла, а потому, что к этому его подталкивали решительные действия Сталина.
Гитлеру приходилось импровизировать. И к этому его вынуждал советский Верховный главнокомандующий. Конечно, победа, обретенная в 1945 году, не могла прийти сама собой. И даже незавершенность конструктивных идей Сталина его маршалами и генералами работала на конечный результат.
Командование Вермахта не замедлило воспользоваться грубым просчетом Военного совета Юго-Западного фронта. Практически без передышки немцы нанесли удары западнее Волчанска и в районе Чугуева. 28 июня 1942 года группа «Вейхс» начала наступление восточнее Курска в сторону Воронежа. Прорвав оборону Брянского и Юго-Западного фронтов в полосе около 300 километров, немцы продвинулись на глубину 150—170 километров. 4-я германская танковая армия вышла к Дону, а через день началось новое наступление на войска Юго-Западного направления.
Продвижение немцев летом 1942 года осуществлялось столь же стремительно, как и в предшествовавшем году. Германские военачальники снова демонстрировали свое превосходство в военном искусстве, в тактике ведения боевых действий, а в Красной Армии все еще был силен страх перед немецкой наступательной машиной.
Армия опять отступала. Этому способствовал и сам характер местности, где отсутствовали естественные рубежи, позволявшие организовать устойчивую оборону. Правда, такая особенность театра боевых действий мешала и противнику, не давая возможности осуществить план окружения советских войск.
Развивая наступление, немцы форсировали Дон, и 4 июля развернулись упорные бои на подступах к Воронежу, а затем и в самом городе. Сталин понимал, что в случае прорыва за Дон германские войска выйдут в глубокий тыл Красной Армии. И чтобы предотвратить эту смертельную угрозу, он срочно перебросил к северу от Воронежа 5-ю танковую армию генерала А. Лизюкова.
Верховному главнокомандующему снова приходилось исправлять положение. Он опять был вынужден принимать экстренные меры. Впрочем, даже после потерь под Харьковом на южном крыле советские войска обладали численным превосходством над противником. Здесь 1 700 тысячам советских солдат противостояло лишь 900 тыс. немецких.
Вернувшийся с фронта Василевский доложил ему о сложившейся обстановке. И 7 июля Сталин принял решение разделить Брянский фронт на два: Брянский и Воронежский. Однако, как и прежде, ему не хватало командиров, на которых он мог бы опереться с полной уверенностью. Сначала командующими фронтами стали генералы Чибисов и Голиков. Но позже Верховный назначил на Брянский фронт Рокоссовского, а командовать Воронежским фронтом поручил Ватутину.
Последнее назначение произошло экспромтом. При обсуждении кандидатур начальник оперативного управления Генштаба Н.Ф. Ватутин неожиданно попросил:
«Товарищ Сталин! Назначьте меня командующим Воронежским фронтом.
– Вас? – удивился Сталин, не ожидавший такого предложения, но, когда Василевский поддержал генерала, согласился. – Ладно, – заключил он. – Если товарищ Василевский не возражает, то я согласен».
Меры, принятые им, принесли свои результаты. Атаки советских танкистов вынудили немцев увязнуть в городских боях за Воронеж. И тогда, не желая терять инициативу, Гитлер повернул часть сил Вейхса к юго-востоку, с целью выйти на оперативный простор.
Для Сталина не составило большого труда понять намерения врага. И документы доказывают, что, трезво оценивая обстановку и просчитывая возможные ходы противника, Сталин решил использовать неудачу под Харьковом для того, чтобы повернуть ход войны в нужное для него русло.
Операцию «Клаузевиц» германское командование утвердило в начале июля. 9-го числа группа армий «Юг» была разделена на части «А» под командованием В. Листа и «Б» – Ф. фон Бока. Встречными ударами со стороны Славянска – группа «А» и Воронежа – группа «Б» должны были совершить глубокий охват Юго-Западного фронта с последующим выходом на оперативный простор.
В полдень того же дня Сталин переговорил с Тимошенко по телефону. Доклад маршала лишь подтвердил очевидное – немцы намерены выйти к Сталинграду. Однако на этот раз Сталин не стал бросать силы на остановку немецкого наступления.
Наученный горьким опытом и понимая, что советское командование опять не сумеет противостоять противнику, в это время он в корне изменил стратегию ведения войны. Конечно, как мыслящий и незаурядный человек, Сталин не мог не учитывать и опыт своих предшественников.
Однако он использовал этот опыт не эпигонски, не путем примитивного подражательства; из исторического наследия он извлекал квинтэссенцию здравого смысла. Проводя исторические параллели, следует сказать: для Сталина, как русского полководца, битва под Москвой тоже стала своим «Бородино». Но в отличие от прославленного предшественника – Кутузова он не сдал древней столицы государства, а разбил противника на подступах к ней.
Вот и теперь, после неудачной попытки советского контрнаступления под Харьковом, жесткой обороной Верховный главнокомандующий не дал возможности немцам углубиться в центр страны через Воронеж.
Сталин прекрасно понимал, что Гитлер не будет рваться в Москву лишь для того, чтобы только полюбоваться горящей советской столицей. Он знал, что действительную ценность для агрессора представляла южная часть территории СССР, и прежде всего потому, что там была нефть. И он внес в свои планы поправки с учетом этого объективного аргумента войны. Отвлекая внимание врага от Москвы, он не стал препятствовать стремлению Гитлера к движению на юг в желании добраться до вожделенной нефти.
Считается, что мысль о разгроме немцев под Сталинградом появилась у Верховного главнокомандующего летом 1942 года, однако существует свидетельство, что он пришел к ней значительно раньше.
Конечно, планируя военные операции в начале этого года, он исходил не только из оптимистических прогнозов. Человек трезвого ума он предвидел возможные осложнения и не исключал вероятность неудач в осуществлении своих замыслов. И это заставляло его просчитывать иные варианты. Еще 3 марта, беседуя с заместителем наркома авиационной промышленности А.С. Яковлевым, Сталин сказал:
«Мы не уделяли внимания строительству железных дорог, неправильно развивали железнодорожную сеть. Нужно было строить дороги не только радиально от Москвы, но и концентрическими кругами, и, в частности, обязательно построить дорогу вдоль Волги. Это важная артерия. Сейчас, чтобы добраться из Казани в Саратов, едут через Москву или Челябинск. Приходится теперь, во время войны строить железную дорогу. Скоро будет сообщение Баку—Горький».
На первый взгляд может показаться, что затевать сложное строительство железной дороги вдоль Волги во время тяжелейшей войны – это абсурд… Для чего? С какой целью?
Но в этой идее Сталина не было парадокса. Любая наступательная военная операция начинается с подготовки, а она обеспечивается дорогами. На место будущих боевых действий необходимо перебросить войска, танки, орудия, вооружение, горючее и всевозможные средства материального обеспечения. Сталин заранее начал готовить такую операцию.
События в Керчи и под Харьковом только укрепили его в мысли о необходимости осуществления нового замысла. Теперь он уже намеренно временно «отдавал» часть страны – ее Юг, отвлекая врага от Ленинграда и Москвы. Он настоятельно «заманивал» противника на Кавказ и к Сталинграду. Гитлер не разглядел «византийской мудрости» Сталина. Купившись на неожиданную легкость наступления, немцы потащили в голые степи и полупустыни не только свои армии, но и войска всех «союзников – от итальянцев до венгров».
В результате германская линия фронта удлинилась более чем на 1500 километров. Причем снабжение немецких войск повисло только на одной железнодорожной нитке, проходившей через Днепр по единственному уцелевшему железнодорожному мосту в Днепропетровске. Немцы залезли в такую глушь, что практически уже не могли результативно снабдить из отдаленной Европы свою ударную армию. Сталинград стал капканом, в который попался Гитлер.
И, как бы поощряя Гитлера к такому походу, Сталин принял решение отвести свои войска. 28-я, 38-я, 9-я армии Юго-Западного фронта и 37-я армия Южного фронта начали отступление в направлении большой излучины Дона. В этих условиях Верховный объединил под командованием Малиновского Южный и Юго-Западный фронты в единый Южный фронт, а весь аппарат Юго-Западного – сосредоточил в Сталинграде для формирования Сталинградского фронта. Конечно, он не предлагал противнику легкую прогулку.
Указывая на опасность прорыва немцами советской обороны, в 2 часа 45 минут 12 июля в директиве новому фронту он приказал: «Прочно занять Сталинградский рубеж западнее реки Дон и ни при каких условиях не допустить прорыва противника восточнее этого рубежа в сторону Сталинграда».
Командующим фронтом был назначен генерал-лейтенант В.Н. Гордов. В состав фронта вошли четыре общевойсковые и одна воздушная армии, но, кроме того, Сталин выдвинул в район обороны 62-ю, 63-ю и 64-ю армии из своего стратегического резерва.
Готовя противнику сталинградский капкан, уже в июне 1942 года Сталин распорядился приступить к строительству в районе Сталинграда – задолго до появления там немцев – оборонительных укреплений. С этого же периода началось строительство железной дороги Кизляр – Астрахань – Саратов. В это же время нарком нефтяной промышленности Байбаков получил задание в случае угрозы захвата противником «забить нефтяные скважины Краснодарской области и Северного Кавказа».
Вместе с тем Сталин не мог позволить, чтобы немцы продвинулись на юг стремительным маршем. Неудачный оборот операций, предпринятых весной и летом, сделал его еще более предусмотрительным и осторожным. Рассказывая в своих мемуарах о встрече со Сталиным 13 августа 1942 года, Черчилль пишет: «Наконец я задал вопрос по поводу Кавказа. Намерен ли он защищать горную цепь и каким количеством дивизий?
При обсуждении он послал за макетом хребта и совершенно откровенно и с явным знанием дела разъяснил прочность этого барьера, для защиты которого, по его словам, имеется 25 дивизий. Он указал на различные горные проходы и сказал, что они будут обороняться.