— Как скажешь, — вздохнул я. — Все равно какой, к черту, отдых без хорошего одеяла?!
— И без жареной индюшачьей ножки! — мечтательно добавил Мелифаро. — Подумать только, я не стал ее есть, потому что этот неугомонный тип, наш шеф, требовал, чтобы я сломя голову мчался в Дом у Моста. Ну я и подорвался как укушенный — будто первый год его знаю…
— Голову-то хоть не сломил? — сочувственно спросил я.
— Не дождешься!
Мы пошли дальше. Теперь путешествие протекало в полном молчании: особых поводов для оптимизма у нас пока не было, а натужно скалиться и делать вид, что все в полном порядке, не хотелось.
Еще часа через два мы оба окончательно осознали кошмарную нелепость ситуации: белая пустыня не собиралась баловать наши взоры переменчивостью ландшафта, а ничего, напоминающего дверь в иной мир, в окрестностях не обнаруживалось.
Мы здорово смахивали на идиотов, отправившихся штурмовать Северный Полюс без снаряжения и провизии. Хорошо хоть, холодно здесь не было, скорее уж наоборот — жарковато. В конце концов я даже изрядно вспотел.
— Что-то жарко становится, — Мелифаро замедлил шаг и внимательно посмотрел на меня. — Ты заметил, Макс?
— Да, — вздохнул я. — И хуже всего, что теперь хочется не есть, а пить. Голод можно терпеть сколько угодно, у меня в этой области богатейший опыт, но вот жажда…
— Хуже другое, — перебил он. — Близится рассвет.
— Правда? — только сейчас я увидел, что полоса неба над самым горизонтом стала немного светлее. — И что? Какая разница?
— Хорошо все-таки быть полным кретином! — завистливо сказал Мелифаро. — Ты еще не понял? Становится жарко потому, что близится рассвет. А теперь представь себе, какой ад здесь будет, когда наступит утро!
— Думаешь? — недоверчиво переспросил я.
— Уверен, — печально подтвердил Мелифаро. — Не забывай: все-таки я сын знаменитого путешественника, и отец не поленился заблаговременно набить мою голову всякими полезными знаниями о законах природы!
— Ну, это ничего не значит: между Мирами-то сэр Манга не путешествовал, — неуверенно возразил я.
— Не будем спорить, — пожал плечами Мелифаро. — Мне бы очень хотелось, чтобы твой дурацкий оптимизм оказался высшей мудростью, а я — последним идиотом. Но… Ладно, чего гадать. Увидим.
Убедиться в его правоте нам пришлось еще до рассвета. Когда полоса над горизонтом окончательно побелела, мы обливались по́том и волокли за собой лоохи только потому, что вовремя поняли: нет никаких гарантий, что следующий мир, куда мы попадем, не окажется царством вечного холода.
Первые лучи голубовато-белого солнца обожгли наши лица, как пчелиные укусы.
— Грешные Магистры! — с отчаянием простонал Мелифаро. — Ну и влипли мы с тобой, дружище!
— Это правда, — ответил я и удивился собственному равнодушию. Мне почему-то не было страшно, не было даже жаль себя. Наверное, я просто не мог поверить, что все это происходит на самом деле. Даже человек, увлекшийся компьютерной игрой, на моем месте сейчас нервно ерзал бы на стуле, а я оставался спокойным, как труп на пороге крематория.
— Мы изжаримся заживо, Макс! — Мелифаро схватил меня за плечи и встряхнул. Моя голова дернулась, словно принадлежала не мне, а тряпичной кукле.
— Ну изжаримся, наверное, — вяло подтвердил я. — И что?
Ответом на этот сакраментальный вопрос оказалась хорошая плюха. Сбылась многолетняя мечта сэра Мелифаро дать мне по морде — достойный предлог наконец-то нашелся!
Я не рассердился и не обиделся. Сразу понял: парень решил, будто я нахожусь в глубоком шоке, и решил привести меня в чувство. Теперь он смотрел на меня с надеждой. Уверен: если бы я закатил истерику, мой друг был бы счастлив. Но я не мог доставить ему такое удовольствие, по крайней мере пока.
— Не надо драться, дружище, — мягко сказал я, внутренне (где-то далеко за кулисами сознания) ужасаясь собственному противоестественному спокойствию. — Это ничего не изменит. А если ты считаешь своим долгом привести меня в порядок, имей в виду, я и так в порядке.
Вообще-то, если кто-то из нас двоих и нуждался в спасительной оплеухе, так это сам Мелифаро. Он был бледен как смерть, несмотря на жару. Даже багровые пятна первых солнечных ожогов не могли скрыть алебастровую белизну его напряженных скул.
— Сядь, — тихо, но жестко потребовал я.
Удивительное дело, парень послушно последовал моему указанию и опустился прямо в горячую белую гущу, покрывавшую эту неуютную землю. Я присел рядом, удивляясь неспешной пластике собственных движений. Да полноте, я ли это?!
Хороший вопрос.
Кажется, ни одна из многочисленных ипостасей более-менее знакомого мне Макса не принимала участия в происходящем. Я, можно сказать, действовал и говорил на автопилоте, причем даже автопилот был новый, какой-то незнакомой мне системы.
— Не нужно бояться, — все так же спокойно и отстраненно сказал я, осторожно накрывая ладонью руку Мелифаро. — Возможно, мы действительно изжаримся в течение ближайшего получаса. К тому идет. Но здесь, в Лабиринте Мёнина, смерть не имеет такого большого значения, как в обычной жизни. Думаешь, мы остались живы после того, как на нас рухнула та кошмарная жаба?
— Вряд ли, — едва слышно ответил он, судорожно облизывая губы пересохшим языком.
Я и сам страдал от переполнившей рот ядовитой соленой горечи, но отрешенно думал: «И это пройдет», словно без конца перечитывал надпись на знаменитом перстне царя Соломона. Нет, даже не так: словно я сам был этой надписью.
— Вспомни, мы умерли в одном мире, а очнулись в другом. А потом открыли дверь и снова оказались в каком-то ином месте. Смерть здесь — просто еще одна дверь. Переход из одного коридора в другой, только и всего.
— Смотри, второе солнце восходит, — хрипло сказал Мелифаро, указывая на ослепительное зарево над горизонтом. — Если их тут столько же, сколько лун… Впрочем, какая разница? Вряд ли мы доживем хотя бы до третьего! И не надо, слишком уж больно… Слушай, Макс, если все обстоит так, как ты говоришь — зачем мучиться? Просто убей меня. Ну, я имею в виду, плюнь в меня своим знаменитым ядом. И себя как-нибудь убей — все лучше, чем жариться заживо! Будем надеяться, что мы оживем в более приятном месте.
Я покачал головой:
— Этого нельзя делать, дружище.
— Почему? — теперь в его до неузнаваемости изменившемся голосе отчетливо звучали истерические нотки. — Почему мы должны терпеть этот ужас, если единственное, что нам нужно сделать — умереть, причем как можно скорее?!
— Сам подумай: я-то настоящий. И ты тоже. А Лабиринт, как бы кошмарны ни были его проявления, соткан из паутины иллюзий. Поэтому все, что здесь происходит, — не в счет. Смерть не взаправду — ты в детстве никогда не играл в войну? Нет? Ну ладно, все равно ты понимаешь, о чем я говорю, правда?
Он неуверенно кивнул, и я продолжил:
— Но если я убью тебя или ты меня… Боюсь, тогда смерть будет настоящей.
— А, мне уже все равно, — едва слышно прошептал Мелифаро. По его обожженным щекам катились слезы. — Настоящая, не настоящая, лишь бы все кончилось! Этот жар, Макс… Я всегда больше всего на свете боялся ожогов, а теперь все мое тело — один сплошной ожог. И воздух такой горячий, им уже почти невозможно дышать.
— Это как раз обнадеживает, — спокойно сказал я. — Будем молить небо, чтобы воздух этого проклятого места как можно скорее оказался непригоден для дыхания: такая разновидность смерти куда менее мучительна.
Мелифаро уже ничего не говорил, только стонал, тихо и обреченно, как умирающий ребенок. Я и сам не знал, как мне-то удается нормально функционировать, почти не обращать внимания на жгучую боль — я ощущал ее и в то же время стоял как бы немного в стороне от собственного страдающего тела, наблюдал за его мучениями с хладнокровным сочувствием дальнего родственника. Мучения Мелифаро тревожили меня куда больше.
Я как следует встряхнул своего друга. Смесь стона и рева, сорвавшаяся с его обожженных губ, не произвела на меня решительно никакого впечатления.
— Ты же Страж, парень! — проорал я в его ухо, уже изуродованное волдырями ожогов. — Тебе самой природой даровано находиться между тем и этим. Отойди в сторону! Это не твоя боль! Это вообще не боль — ее нет! Есть только дурацкая игра старого козла Мёнина. Все понарошку, понимаешь?
— Все, Макс, я понял, не ори, — неожиданно ровным и спокойным голосом ответил он. — Уже все в порядке. Спасибо, что напомнил. А теперь перестань меня трясти, а то я вернусь обратно, к тому бедняге Мелифаро, которому все еще больно.
— У тебя получилось! — восхищенно сказал я, отползая немного назад. — У тебя все получилось, дружище, ты отошел в сторону от своей боли!
— Да, получилось, — все так же отрешенно согласился он. — И не надо так радоваться. Не повторяй мою ошибку, не поддавайся эмоциям: они уведут тебя обратно, к реальности. А к ней лучше не возвращаться, по крайней мере пока.
— Да, получилось, — все так же отрешенно согласился он. — И не надо так радоваться. Не повторяй мою ошибку, не поддавайся эмоциям: они уведут тебя обратно, к реальности. А к ней лучше не возвращаться, по крайней мере пока.
Я хотел сказать Мелифаро, что он молодец и теперь все будет в порядке, но вдруг понял, что больше не могу говорить, только хрипеть что-то невнятное. Мои губы обуглились, язык распух, а обезвоженная гортань утратила способность издавать звуки. К счастью, это больше не имело значения: страдать вместе с моим медленно сгорающим телом было некому.
Мы еще долго сидели, а после и лежали рядом, в мелком океане пузырящейся белой жижи. И наши ослепшие от жара глаза видели восход третьего солнца, больше похожего на гигантскую Рождественскую звезду, смертоносные лучи которой переливались всеми оттенками синего цвета.
К тому времени мы уже были мертвы, но все же каким-то образом созерцали этот ужасающий, великолепный рассвет. Порой я понимаю, что он все еще продолжается. Не где-то в далеком пылающем мире, а в темноте под моими закрытыми веками ультрамариновая звезда медленно, как упрямая черепаха, ползет и ползет к зениту, пока я ворочаюсь с боку на бок, стараясь заснуть…
— Макс, ты уже оклемался? — Мелифаро, веселый и жизнерадостный, даже удивительным образом помолодевший, тряс меня за плечи. Следов от ожогов на его счастливой роже не было и в помине. Я еще не успел определить, как себя чувствую, а он уже сунул мне под нос кувшин с каким-то прохладным кисловатым напитком.
Сделав несколько глотков, я понял, что жизнь продолжается, а отпив еще немного, окончательно решил, что это мне скорее нравится, чем нет.
— Выглядишь ты премерзко, чудовище, — сочувственно сообщил Мелифаро. — Но улыбаешься душевно, а это самое главное.
— Так-таки премерзко! — недоверчиво откликнулся я. И тут же испуганно спросил: — А что, моя физиономия хранит следы адского пламени? Ты-то все еще вполне красавчик.
— Как всегда! — гордо ответствовал он. И успокаивающе добавил: — Не переживай, Макс, никаких следов пламени и прочей дряни. Просто вид у тебя весьма потасканный, словно ты полгода из Квартала Свиданий не вылезал, а так все в порядке.
— Ну, это еще куда ни шло, — успокоился я. — Потасканность — явление преходящее, в отличие от боевых шрамов.
— Ну, это у кого как! — фыркнул мой друг.
— А кстати, куда мы на сей раз попали? — спросил я. — Ты уже разобрался?
— Ну как тебе сказать, — он пожал плечами. — Помещение какое-то. Вроде кухня. А может, и не кухня. Но здесь есть еда и питье, это точно. Как тебе, кстати, это пойло? По-моему, грандиозно!
— Особенно по сравнению с полным отсутствием какой бы то ни было жидкости, — снисходительно согласился я. — А одежды здесь, часом, нет? Потому что нас сейчас даже Коба в свою команду портовых нищих не принял бы, чтобы не позорили его братство в глазах приличных людей.
С одеждой у нас действительно было худо. Наши тела вышли из недавней передряги без малейшего ущерба, но вот лоохи были заляпаны проклятой белой кашей. В подсохшем состоянии она напоминала низкокачественный каучук и превращала одежду в неопрятные лохмотья, непригодные даже для мытья пола.
— Одежды здесь нет, — вздохнул Мелифаро. — Это было первое, о чем я подумал, когда увидел, во что мы превратились. Зато на окнах есть занавески. Из них можно соорудить что-то вроде лоохи, я уже нашел неплохой нож и прикинул, где надо сделать прорези…
Я критически оглядел занавески. В их пользу говорил тот факт, что ткань была плотная и в то же время мягкая. Я сразу понял, что, завернувшись в такую материю, можно чувствовать себя вполне комфортно. Существенным минусом являлась расцветка, которая, надо понимать, сразу пленила сэра Мелифаро: белая ткань была испещрена яркими красными, желтыми и оранжевыми цветами, на мой вкус, чересчур жизнеутверждающими. Но выбора не было, и я обреченно кивнул:
— Действуй, дружище! Уверен, что мы оба будем похожи на идиотов, но лучше быть одетыми идиотами, чем голыми. Не завидую я хозяевам этого дома, однако! Я бы взбесился, если бы обнаружил на своей кухне двух подозрительных типов, превращающих мои занавески в парадные костюмы.
— Тьфу ты, Макс! Не накличь беду! — в сердцах сказал Мелифаро. — Только объяснений с хозяевами этой кухни нам не хватало! А вдруг они шестирукие клыкастые великаны?
— Великаны — вряд ли, судя по размерам кувшина, — рассудительно возразил я, огладываясь по сторонам.
Помещение было заставлено странными предметами, по большей части совершенно, на мой взгляд, нефункциональными. Человек вроде меня, немного знакомый с авангардными течениями в дизайне интерьеров, вполне мог допустить, что это и есть мебель. Но даже мне пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы счесть неправильной формы тетраэдры с усеченными вершинами стульями, а большой вогнутый овал в дальнем углу помещения — столом. Кстати, посуда на этом сооружении стояла вопреки всем известным мне физическим законам: ровно, как на прямой поверхности.
— Да, не великаны, — согласился Мелифаро. — Но шестирукие и клыкастые — вполне возможно.
— Ты просто мысли мои читаешь! — признал я.
— Ну их к Темным Магистрам, — Мелифаро решительно отмахнулся от потенциальной проблемы. — Будем надеяться, что никто не придет. А придут — что ж, все-таки мы с тобой не беспомощные воришки, как-нибудь да отобьемся! Кстати, о воровстве: ты жрать-то хочешь, чудовище? Пока ты валялся без сознания, я нашел здесь продукты питания. С виду странные, но вполне съедобные. Во всяком случае я пока жив.
— И где они, твои хваленые продукты питания? — с энтузиазмом спросил я.
— В мисках, установленных на неровной поверхности, каковая, очевидно, является столом, — объяснил он. — Я ел то, что находится в желтой, и еще попробовал какую-то траву из голубой. Полагаю, хозяева этого дома считают ее салатом. Но как раз трава мне не очень понравилась.
— Ясно, — кивнул я. — Сейчас выявим мои предпочтения.
Содержимое желтой миски на вид и на ощупь напоминало рахат-лукум, по вкусу же походило на тушеное мясо. Гастрономические особенности раскритикованного салата тоже не вызывали особых нареканий — во всяком случае мой недавно вернувшийся к жизни организм остался им доволен.
— Какая прелесть! — умилился Мелифаро, вручая мне изуродованную занавеску, которой, увы, так и не удалось превратиться в нормальное человеческое лоохи. Разве что в довольно злую пародию на эту разновидность одежды.
— Старый добрый сэр Макс, сытый и довольный, как самый толстый кот с богатой фермы! — тараторил он. — Впрочем, прежде чем бежать на свидание, тебе все же придется как следует отоспаться: вид у тебя что-то…
— Дался тебе мой вид! — возмутился я. — А как еще должен выглядеть нормальный живой человек после таких приключений?!
— Тоже верно, — сочувственно вздохнул он.
Впрочем, сам Мелифаро выглядел просто великолепно: таким красавчиком он на моей памяти не был даже после продолжительного отпуска.
Мы нарядились в цветастые «тоги», а потом ржали, как ненормальные, невежливо тыча друг в друга перстами. Вид у нас теперь был такой нелепый — дальше некуда. К тому же нам позарез требовалась разрядка, и мы ее себе устроили, по полной программе!
К счастью, хозяева сюрреалистической кухни так и не появились — то ли их просто случайно не было дома, то ли создатель Лабиринта, Король Мёнин, предпочитал играть со своими гостями, как сытый кот с мышью, и нам полагалась законная передышка после каждой передряги.
Так или иначе, но, оторжавшись вволю, мы с Мелифаро устроили небольшой военный совет, в ходе которого было принято не слишком оригинальное решение: запастись провизией и упрямо переть дальше, не разбирая дороги. С другой стороны — а что нам еще оставалось?!
— Грешные Магистры, лишь бы жарко больше не было! — прочувствованно сказал Мелифаро, когда я взялся за дверную ручку.
Жарко там не было. И вообще, неприятностями вроде бы не пахло.
Мы оказались в просторном светлом вестибюле, одна из стен которого была стеклянной, а другая — зеркальной. Из огромного окна открывался замечательный вид на улицу. Вполне обычная, симпатичная улица: густые деревья, щедро забрызганные солнечным светом, тротуар, выложенный аккуратной розовой плиткой. Толстая важная птица, похожая на удачный гибрид голубя и вороны, неторопливо шествовала по каким-то своим птичьим делам. А в зеркале настороженно хмурились мы с Мелифаро, завернутые в нелепые цветастые занавески. Хороши герои, нечего сказать!
Я внимательно разглядывал наши отражения: что-то с ними было не так. Надо сказать, незнакомый пейзаж за окном взволновал меня куда меньше… И тут до меня наконец-то начало доходить.
— Ты тоже заметил? — несчастным голосом сказал Мелифаро.