— Ты тоже заметил? — несчастным голосом сказал Мелифаро.
Он уже давно пялился в зеркало. Я поначалу даже грешным делом подумал, что парень в восторге от нового наряда и собрался было должным образом откомментировать сей прискорбный факт.
— До сих пор мы с тобой всегда выглядели ровесниками, правда? — требовательно спросил он. — Меня даже иногда принимали за старшего, а теперь…
— А теперь я вполне могу сойти за твоего папашу, — мрачно кивнул я. — За моложавого и бодрого, но вполне папашу… Я здорово постарел, да?
— Да, — эхом откликнулся он. — Но не только это. Ты стал старше, а я… Я сейчас выгляжу, как в те дни, когда только-только поступил в Королевскую Высокую Школу. И не могу сказать, что меня это радует. Пока-то ничего страшного, но если так будет продолжаться и дальше… Слушай, Макс, по-моему, дело дрянь!
Я угрюмо пожал плечами: что уж тут возразишь! Мелифаро тем временем почти испуганно толкнул меня в бок:
— Макс, посмотри-ка туда. Со своими рожами потом разберемся! Там та-а-акое!
Я послушно обернулся в указанном направлении и подавился собственным удивлением. Дверь, соединявшая вестибюль, в котором мы крутились перед зеркалом, с соседним помещением, приоткрылась от сквозняка, и теперь перед нашими взорами предстало нечто, весьма похожее на парикмахерский салон: зеркальные стены, многочисленные полки с гребнями, щипцами, бигуди и стеклянными флаконами. Вот только вместо кресел там стояли топчаны, а фены для сушки волос больше напоминали душевые кабинки.
На одном из топчанов лежала женщина, руки, плечи и грудь которой густо поросли темной, волнистой, как у овцы, шерстью. Животик, впрочем, был очень даже ничего: плоский и соблазнительно гладкий, а все, что находилось ниже, скрывала длинная цветастая юбка, из-под которой виднелись только острые носки туфель. Возле топчана хлопотал цирюльник: обнаженный до пояса мохнатый мужчина — просто снежный человек какой-то! На нем тоже была юбка, белая, с крупными голубыми горошинами, но она едва доходила до колен, открывая нашим взорам крепкие ноги в «гетрах» естественного происхождения и изящных кожаных сандалиях на толстой подошве. Дядя сосредоточенно накручивал на бигуди длинную шерсть, растущую на плечах клиентки. Ее руки уже были покрыты мелкими папильотками, а локоны на груди, щедро смочены каким-то красящим составом.
— Пошли отсюда, а? — едва слышным шепотом попросил Мелифаро.
Я молча кивнул, и мы устремились к двери, ведущей на улицу. Сейчас у меня было только одно желание: чтобы в том месте, куда мы сейчас попадем, не было никаких обитателей. Все остальное — на усмотрение безумного сценариста, будь он неладен!
Разумеется, это оказалась совсем не та улица, вид на которую открывался нам из окна. И вообще не улица — пустынное пространство, немного похожее на свалку, которой уже несколько столетий никто не пользуется. Добро пожаловать в новый «тупик» Лабиринта Мёнина, дорогие господа туристы!
— Грешные Магистры! — в сердцах сказал Мелифаро. — И как тебе понравились эти красавчики?
— По большому-то счету, ничего особенного — я пожал плечами. — Мало ли у кого где волосы растут… Когда попадаешь в другой мир, следует сказать спасибо, если его обитатели хоть немного человекообразны — все не так жутко!
— И как они живут, бедняги? — хмыкнул Мелифаро. — Нечего сказать, красавчики! А дамочка эта — просто умора! Мало того что шерсть на груди растет, так ей еще понадобилось, чтобы по всему телу кудряшки были!
— Ну, наверное, у них такая мода, — равнодушно предположил я. — Сам подумай: если бы к нам в Ехо пожаловали чужаки из Мира, где живут только лысые люди, — какими уродами мы бы им показались! И все эти наши жалкие попытки причесаться, подстричься поприличнее…
— Да уж, — хмыкнул он. Немного помолчал и спросил: — Макс, как ты думаешь, куда мы с тобой на этот раз попали? Похоже, заброшенное место. И не очень приветливое…
— Приветливых мест здесь, по-моему, просто не бывает! — сердито фыркнул я. — Насколько я могу судить, Его Величество Мёнин специализируется исключительно на издевательствах над живыми людьми. Представляю, как были счастливы его подданные, когда он исчез!
— Ты бы все-таки не ругал его вслух, — серьезно посоветовал Мелифаро. — А то короли — обидчивый народ, знаешь ли, особенно древние…
— Это его проблемы! — буркнул я. — Я — тоже обидчивый народ.
В глубине души я понимал, что Мелифаро прав, но ничего не мог с собой поделать: я злился. Поскольку у меня не было решительно никакой возможности немедленно свести счеты ни с настоящим виновником наших бед Мёнином, ни с Его Величеством Гуригом, которого ни с того ни с сего понесло на поиски приключений, мой гнев постепенно трансформировался в черную меланхолию, тягостную, как затяжная простуда.
— Макс, — нерешительно сказал Мелифаро, — а как ты думаешь, мы… ну, то есть наш возраст… — он будто подавился этим словом и угрюмо умолк, уставившись куда-то вдаль.
— Что — наш возраст? — резко спросил я. — Ты имеешь в виду, есть ли от этого лекарство? Стану ли я моложе, а ты — старше, когда мы выберемся отсюда? Не знаю. Сомневаюсь, откровенно говоря.
— Вот и я… сомневаюсь, — уныло согласился мой спутник и с неожиданной злостью пнул ногой некий археологический экспонат, очертания которого давным-давно утратили определенность, обычно свойственную предметам любой, пусть даже совершенно чужой материальной культуры. — И вообще, — неохотно добавил он, — ты еще веришь, что мы сможем вернуться? Я что-то не очень. Лабиринт — он и есть лабиринт. А мы — два идиота. Короля еще искать собирались…
— До сих пор я всегда как-то выкручивался, — вздохнул я. — В последнее мгновение великодушная судьба непременно вытаскивала меня из любой передряги, словно моя жизнь — и не жизнь вовсе, а просто увлекательная сказка с обязательным счастливым финалом в конце каждой главы… Ладно, поживем — увидим. Что еще я могу тебе сказать, дружище? И вообще, уж ты-то точно зря паникуешь. Повзрослеть — дело наживное, это у всех получается, причем без особых усилий. И у тебя со временем снова получится. А вот я, кажется, серьезно влип. Мало радости — вот так сразу, с бухты-барахты, стать стариком.
— Понимаешь, — тихо сказал Мелифаро, — у меня такое ощущение, что не только наши лица меняются, вот что паршиво. Не знаю, что с тобой происходит, тебе виднее. Но я чувствую, что становлюсь… как бы это сказать? — глупее, что ли. Я только что понял, что забыл многое, чему успел научиться за годы службы в Тайном Сыске. Совсем забыл, как отрезало. Осталось только смутное воспоминание, что раньше я знал кучу полезных вещей… И еще меня покидает уверенность в себе. И еще… Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего на свете?
Я вопросительно поднял брови, и он смущенно буркнул:
— Мне хочется напиться и расколотить все окна в каком-нибудь переулке. И уснуть счастливым. Вот так, Макс. Пока я еще могу держать себя в руках, хотя это очень трудно и неприятно.
— Напиться и расколотить пару окон и я не прочь, — подмигнул ему я. — Проблема в том, что я понимаю: это непрактично. Стариковская мудрость, да?
— Будем надеяться, что не старческий маразм! — неожиданно хихикнул Мелифаро и тут же виновато на меня покосился: — Только не обижайся, Макс. Что-то меня заносит!
— Обижаться буду, когда маразм начнется, — спокойно сказал я. — Обижаться — занятие еще более непрактичное, чем битье окон.
— Мне почему-то не по себе, когда ты произносишь это слово: «непрактично», — вздохнул Мелифаро. — Нервы шалят…
— Еще бы они не шалили, — сочувственно согласился я. — В последнее время мы с тобой слишком часто умираем — какие уж тут, к Темным Магистрам, нервы!
— Вот оно! — изумленно сказал Мелифаро. Даже по лбу себя, кажется, стукнул от избытка эмоций. — Вот в чем дело!
— И в чем же дело? — снисходительно осведомился я. — Одари сокровищами своей лучезарной мудрости усталого старика.
Я хотел его насмешить, но парень аж взвился:
— Думаешь, мне в голову уже не может прийти ничего путного?! Ну и ладно! И думай себе что хочешь. Не буду ничего говорить!
— Глупости какие, — устало вздохнул я. — Мел, если ты сделал какое-нибудь великое открытие, будь добр, изложи его по-человечески. Не становись в позу непризнанного гения, ладно? И так проблем хватает.
— Извини, — смущенно сказал он. — Сам не знаю, что на меня нашло. Говорю же тебе, я глупею на глазах. Просто у тебя был такой снисходительный, царственный вид — точь-в-точь мой профессор математики, даже физиономия похожа… А теперь слушай: я почти уверен, что ты становишься старше не постепенно, а рывками. Всякий раз после того, как мы умираем, а потом оживаем. Помнишь, когда мы приходили в себя — сначала в музее, а потом в этом странном месте, которое, к счастью, оказалось кухней, — я все время нудил, что ты отвратительно выглядишь. А ты в ответ отвешивал мне саркастические комплименты. Вернее, я думал, что это комплименты, а на самом деле ты говорил чистую правду — в каком-то смысле. Только я выглядел не лучше, а моложе, вот и все.
— Наверное, ты прав, — согласился я. — По этой жуткой манной каше мы часов двадцать брели, и моложе ты не стал, это точно! Да и сейчас вроде как не меняешься.
— И ты ни капельки не меняешься, это точно! — заверил меня он. И с комичным энтузиазмом юного скаута добавил: — Я, между прочим, очень наблюдательный!
— Кто же спорит? — усмехнулся я. — Ох, как бы там ни было, но отсюда надо выбираться. Унылое местечко. Убивать нас, хвала Магистрам, вроде бы никто не собирается, но обстановка не радует глаз.
— Вообще-то, от добра добра не ищут, — буркнул Мелифаро. — Еще попадем снова на какую-нибудь сковородку… Бр-р-р!
— Готов спорить, что Лабиринт разнообразен, — вздохнул я. — И мы будем наслаждаться его разнообразием до последней капли крови! От добра добра не ищут, согласен, но здесь, по-моему, нет никого намека на это самое «добро».
— Ну-у-у… — нерешительно протянул он, потом отчаянно махнул рукой: — Ладно. Только на этом пустыре нет ничего похожего на дверь. Что будем делать? Ритуальные самоубийства, насколько я понимаю, не наш стиль?
— Еще чего не хватало! Ладно, слушай, есть у меня одна идея. Дурацкая, правда…
— А у тебя других и не бывает! — оживился Мелифаро.
Я скорчил зверскую рожу, выдержал эффектную паузу и наконец ехидно спросил:
— Можно продолжать?
— Валяй, — великодушно согласился мой друг. — Дурацкая идея — это гораздо лучше, чем совсем никакой.
— То-то же! — снисходительно сказал я. — Так вот: поскольку дверей здесь нет и не предвидится, мы должны сделать их сами.
— Как это? — опешил Мелифаро.
— Как, как… Ручками, — я демонстративно сунул ему под нос собственные верхние конечности. Они, мягко говоря, не слишком походили на мозолистые руки опытного мастерового, но это меня не смущало. — Лапками передними, неумелыми. Тяп, тяп — что-нибудь да натяпаем… Ну, с маникюром у нас, конечно, потом долго будут проблемы, но не станем мелочиться. Однова живем!
— Ты с какой радости так развеселился? — опешил Мелифаро.
— Ни с какой, — честно ответил я. — Просто понял, что если немедленно не развеселюсь как следует, сойду с ума. И, чего доброго, повешусь на первом попавшемся суку. А это, сам понимаешь, ни в какие ворота. Вот я и стараюсь. И тебе советую. Все уже так хреново, что хуже быть не может. Следовательно, может быть только лучше. Логично?
— Логично, — растерянно подтвердил он. И осторожно уточнил: — А из чего мы будем мастерить эту самую дверь? Как ты себе это представляешь?
— Из подручных материалов, — легкомысленно отмахнулся я. — Из хлама, который валяется у нас под ногами. Надо полагать, качественной работы от нас никто не ждет. Достаточно построить некое подобие дверного проема. Стена, по-моему, не требуется… по крайней мере, я здорово на это надеюсь. Но если в итоге выяснится, что я дурак и стена все-таки нужна, — что ж, будем строить стену. Все лучше, чем бродить по этой помойке и ждать, когда какая-нибудь местная пакость нас убьет.
— Резонно, — неохотно согласился Мелифаро.
«Дверь» мы кое-как построили. Вернее, не дверь, а некое подобие кособокой арки. Работа отняла у нас чуть ли не полдюжины часов и жалкие остатки сил, но в финале, жадно поглощая плоды своего давешнего мародерства на чужой кухне, мы чувствовали себя почти счастливыми: физическая усталость — отличный способ забыть о прочих проблемах.
Я ядовито обозвал наше грандиозное сооружение «Золотыми воротами»: более омерзительной постройки в жизни не видел! Но и более комичной, пожалуй, тоже. На моей далекой родине «Золотые ворота» могли бы обеспечить нам с Мелифаро устойчивую репутацию очень крутых скульпторов-авангардистов.
На вершине постройки вконец распоясавшийся под влиянием благотворного воздействия физического труда Мелифаро водрузил здоровенную фиговину из желтого металла — не потому, что она была необходимым элементом конструкции, а «для красоты». Сие произведение рук нечеловеческих было преисполнено совершенно неземного смысла: оно смутно походило на эскиз унитаза кисти какого-нибудь радикального кубиста и ни на что больше.
Младших братьев фиговины (всевозможный желтый металлический лом, каковой, скорее всего, действительно был золотом) мы с энтузиазмом распределили по всей поверхности конструкции, так что наши «врата в бесконечность» при случае свели бы с ума целую гвардию Смоков и Малышей.
Если честно, я не слишком доверяю собственным идеям: сколь бы хороши они ни были, в глубине души я всегда опасаюсь, что ничего не получится. А уж что касается нашей постройки — ха! Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы окончательно разувериться в успехе мероприятия.
Мы вошли в проем, трогательно держась за руки: больше всего на свете мы с Мелифаро боялись потеряться. Мысль о том, что хитроумный лабиринт может раскидать нас по разным мирам, сводила с ума, поэтому пальцы Мелифаро оставили на моей руке настоящие синяки; подозреваю, что и я держался за его лапу несколько крепче, чем необходимо.
Самое удивительное, что у нас все получилось. Стоило вступить под сень кособокой арки, и пустынная помойка навсегда стала страницей истории наших скитаний. Не самой худшей страницей, кстати. По крайней мере, именно на этом участке Лабиринта мы твердо усвоили нехитрое, но очень полезное в данных обстоятельствах правило: если поблизости нет выхода, следует создать его самостоятельно, из подручных материалов.
Там, куда мы попали, нас ждал уютный домашний полумрак, пахучая благость свежевымытого деревянного пола и пестрый переполох оконных занавесок. В уютном кресле-качалке сидела необычайно колоритная старушенция: ее всклокоченные седые кудри, ястребиный нос и ярко-алая пародия на кимоно произвели на меня глубочайшее впечатление. «Баба-яга какая-то! — ошалело подумал я. — Ну все, гаиньки. Щас она нас жарить будет!»
Но ее светлые глаза лучились спокойствием, тонкие губы раздвинулись в снисходительной улыбке, а худые смуглые руки неспешно сложились в приветственном жесте.
— Некоторые гости бывают подобны ветру: они врываются в дом внезапно и внезапно исчезают, не потрудившись полюбопытствовать, куда их занесло, и не обременяя себя необходимостью запечатлеться в моей памяти. Вы из таких, верно?
Ее голос оказался на удивление звонким и чистым, такие голоса иногда бывают у старых актрис: с возрастом они становятся все лучше, приобретая силу и глубину.
— А иные гости бывают подобны сору, который приносит ветер, — продолжала старуха. — Они остаются надолго, путаются под ногами, но, подобно прирученным пеу, позволяют себя кормить, а иногда и гладить… О, такой гость может долго проваляться в каком-нибудь дальнем углу вашей судьбы, избавиться от него так же тяжко, как навести порядок в прабабкиной кладовой! — хозяйка дома неожиданно звонко расхохоталась и указала на неумело, но старательно нарисованный портрет хмурого рыжего мужчины, висящий в проеме между окнами. — Однажды южный ветер даже принес мне мужа, — доверительно сообщила она и тут же озабоченно нахмурилась: — Или то был западный ветер?
— Вам виднее, — вежливо сказал я. — Это ведь ваш муж…
— Был мой, стал чужой. Был чужой, стал ничей, — нараспев протянула она. И строго добавила: — Когда старой Герде говорят «вы», она начинает думать, что кроме нее в доме есть еще одна Герда, и отправляется на поиски. Больше не делай такой ошибки, гость. Я держу старую Герду на привязи. Но если она сорвется с цепи, некому будет приготовить вам ужин. Старая Герда не дура хлебнуть полынной настойки, но разлить ее по стаканам — это все, на что она способна.
Мы с Мелифаро озадаченно переглянулись. Поскольку в помещении не было никого, кроме нашей собеседницы, следовало полагать, что «старая Герда» — это она и есть. «Раздвоение личности, — подумал я. — Доктор Джекил и мистер Хайд местного посола, только и всего. Что ж, ничего страшного… По крайней мере, если эта эксцентричная пожилая леди будет держать себя в руках. Тем более что жениться на ней мы вроде как не собираемся, и вообще нам, кажется, пора топать дальше».
— Что, переполошились, светлячки заблудшие? И теперь хотите уйти без ужина? — рассмеялась старуха. — Не советую: готовлю я хорошо, старая Герда пока на цепи, а самый дорогой гость — тот, который зашел ненадолго, скоро уйдет и никогда не вернется. Значит, сегодня вы мои самые дорогие гости. Оставайтесь, мальчики. У меня найдется для вас не только еда, но и сок пыльной полыни, от которого кружится голова и молодеет сердце, и тайная кровь юных роз, после которой почесать спину бывает приятнее, чем провести ночь с красавицей, и даже, — тут она перешла на доверительный шепот, словно нас кто-то мог подслушать, — веселящее тело семя дракона, который снился моему бывшему мужу каждую ночь. Ха! Ради этого я и спала с ним в одной кровати сорок лет кряду: если спишь с кем-то так долго, сны становятся общими, а уж я-то знаю, как следует поступать с драконами, привидевшимися во сне!