Дело кончилось тем, что Меламори отправилась со мной в Дом у Моста, поскольку поняла, что оставаться одной в темной спальне ей сейчас не хочется, а я не мог совсем уж откровенно манкировать своими обязанностями самого высокооплачиваемого ночного сторожа в Соединенном Королевстве.
Пока я возился с жаровней и подогревал камру, чтобы угостить свою добровольную помощницу, она свернулась клубочком в кресле и мирно заснула. Куруш тут же покинул свое насиженное место и устроился на подлокотнике кресла. Меламори — его любимица. Все буривухи, обитающие в Доме у Моста, неравнодушны к Меламори с тех пор, как она вернулась с Арвароха в птичьем обличье. Они признают в ней «свою» и опекают, как несмышленого птенца.
Любуясь этой идиллической картинкой, я успокоился настолько, что и сам задремал, благо в столице Соединенного Королевства была тишайшая ночь. Никому и в голову не приходило врываться в Дом у Моста с эксклюзивной информацией об очередном великом злодействе. Да и злодейств никаких давненько уже не случалось: не то мы славно поработали в последние годы, не то судьба решила дать нам передышку.
Поэтому разбудил нас не отчаянный вопль очередной жертвы магического насилия, а бодрый голос сэра Джуффина Халли. Да и случилось это не на рассвете, а гораздо позже.
— Вы решили поселиться прямо на рабочем месте, ребята? — весело осведомился он. — Чтобы не тратить время на дорогу из дома на службу и прочие пустяки? Молодцы, все бы так. Надо будет поставить вас в пример… Что случилось-то?
— Ничего особенного, наверное… — я сонно потянулся и постарался принять вертикальное положение.
Меламори немного поморгала, пытаясь понять, что происходит, растерянно улыбнулась Курушу, смущенно — Джуффину, сползла с кресла и отправилась умываться.
Шеф заинтриговано уставился на меня:
— И все же?
— Вы знакомы с господином по имени Гретти Тумоис? — едва справившись с чудовищным зевком, спросил я.
— Знаком немного. Он все же скорее Мастер Гретти, чем господин Гретти Тумоис, — улыбнулся шеф. — Кому-кому, а тебе следовало бы с бо́льшим почтением относиться к Мастеру Совершенных Снов. Обыватели не слишком церемонятся с этим цехом — по причине непролазного невежества, каковое совершенно не подобает моему Ночному Лицу… Да, так что стряслось с Мастером Гретти?
— Ему снятся мои сны, — невесело усмехнулся я. — Например, Король Мёнин, который то и дело передает дружеские приветы и обещает приехать повидаться. Впрочем, это далеко не все.
Я подробно пересказал Джуффину наш разговор, стараясь не упустить ни единой подробности и не приплести отсебятины. С последним пунктом у меня, как всегда, были трудности, но я их мужественно преодолел.
— Да, мне в последнее время тоже кажется, что со сновидениями творится что-то не то, — шеф, кажется, почти обрадовался. — Очень любопытное явление! — восхищенно сказал он. — Сновидения — подкладка Мира, Макс. Когда видишь мятую подкладку плаща, следует предположить, что и с его лицевой стороной тоже не все в порядке, правда?
Джуффин даже помолодел — лет на пятьсот как минимум. Ни дать ни взять сумасшедший профессор на пороге очередного эксперимента по созданию атомной бомбы.
— На вас поглядеть, так нет лучше новости, — укоризненно заметила Меламори. Она уже вернулась в кабинет, умытая и растрепанная, но свежая, как садовая клумба после поливки. — А я после этой истории поплелась сюда следом за Максом, чтобы не спать в одиночестве. Жутко почему-то.
— Новости, о юная леди, не делятся на плохие и хорошие, — фыркнул Джуффин. — Разве что на занятные и неинтересные. Эта как раз занятная.
— Даже немного слишком, — ядовито согласился я.
Меламори лишь передернула плечами в знак солидарности.
— Ну а чего вы хотели? — невозмутимо спросил шеф. — Неужто думали, что в вашей жизни больше никогда не будет ни одной тревожной новости? С какой стати?
— Чем злорадствовать, лучше бы просто разъяснили, чем это пахнет, — примирительно сказал я.
— Понятия не имею, — пожал плечами Джуффин. — Могу гарантировать одно: грядут большие перемены. По мне, любые перемены — это благо. Вы слишком долго ели со мной из одной миски, чтобы думать иначе — разве не так?
— Теоретически — так, — хмыкнул я.
— Ну вот, значит, дело за малым: постарайтесь добиться гармонии между теорией и практикой, — посоветовал шеф. — Заодно можете отдохнуть, прогуляться, выспаться… Вообще, развлекайтесь как хотите, лишь бы мне не мешали.
— Звучит заманчиво, — улыбнулся я. — И как долго будет сохраняться сие блаженное положение вещей? Полчаса? Час? Два часа? Впрочем, не верю!
— Тоже мне агностик-любитель, — флегматично съязвил Джуффин.
Я тут же начал мучительно соображать, из какой киношки он извлек мудреное словечко «агностик».
— По мне, так хоть целый день не показывайтесь, — подытожил шеф. — Если случится что-нибудь из ряда вон выходящее, пришлю вам зов. А так — гуляйте. Почему нет?
Иногда этот злодей производит впечатление человека, под началом которого вполне можно работать.
Так мы с Меламори внезапно стали сказочными богачами, потенциальными обладателями длинного-длинного солнечного утра, еще более длинного теплого дня и почти бесконечного вечера, напоенного сладкими ароматами речной сырости, цветов, дыма и пряностей.
Мы не стали придумывать ничего экстравагантного, а просто отправились на прогулку. Бродили, взявшись за руки, смотрели по сторонам, бурно восхищались милыми пустяками — то перебежавшей улицу мохнатой собачкой, то изящной башенкой на крыше. Мы, старожилы, знающие каждый камешек разноцветных тротуаров Старого Города, вели себя как праздные путешественники. Один из самых простых способов любить город, в котором живешь, — время от времени смотреть на него глазами чужака (если, конечно, злая судьба не забросила тебя в совсем уж мерзопакостную дыру).
В полдень мы забрели на мост Гребень Ехо. Решили перекусить в одном из многочисленных кафе, остроконечные крыши которых придают самому большому мосту столицы сходство со спиной стегозавра.
За одним из столиков обнаружился сэр Мелифаро, изрядно потрепанный и даже без нарядной маски, что для такого модника, как он, означало окончательное и бесповоротное падение. Осунувшееся лицо, голодные глаза, эффектно очерченные темными полукружьями усталости, — человек, нетерпеливо ожидающий заказа после бессонной ночи, обычно чертовски похож на прету.
— Одна шутка на сортирную тему, и я брошусь с моста! — сразу предупредил он. — Достали!
Но мы и не думали насмешничать. Взирали на коллегу с неподдельным сочувствием. Бедняга уже не первый день разбирался с несколькими запутанными происшествиями: одной смертью, двумя помешательствами, двумя сердечными приступами и четырьмя глубокими обмороками. Известную пикантность всем этим несчастным случаям придавало то обстоятельство, что происходили они исключительно в уборных.
Когда на Мелифаро повесили эти дела, он сам ржал, как невоспитанная лошадь, а его комментарии могли бы заставить покраснеть даже генерала Городской Полиции Бубуту Боха, который до сих пор считался непревзойденным специалистом в области фекальной лексики. Однако укатали сивку крутые горки: на следующий день, погрузившись, так сказать, в материал, он уже морщился от наших шуточек на эту волнительную тему, а теперь вот даже утопиться грозился.
— Мы не будем тебя мучить, — пообещала Меламори. — Нельзя же полдюжины дней кряду шутить по одному и тому же поводу!
— Ты-то, возможно, не будешь, — проворчал Мелифаро. — А этот жуткий тип, с которым ты везде шляешься, — что, кстати сказать, совершенно не пристало леди из хорошей семьи! — будет. Хвала Магистрам, я его не первый день знаю…
— Я буду молча жевать, сохраняя скорбное выражение лица, если это доставит тебе радость, — пообещал я. — Можно составить тебе компанию или лучше сделать вид, что нас тут не было?
— Сделайте вид, что вы тут есть, — устало улыбнулся он. — Я по живым людям соскучился, по правде говоря. Света белого не вижу, из сортиров не вылезаю. Впрочем, можете меня поздравить, расследование закончено. Сейчас съем что-нибудь и пойду спать, если не усну прямо за этим столом… Кстати, наш шеф все же редкостная свинья. Я послал ему зов, чтобы сообщить о своем бессмертном подвиге. И знаете, что он ответил?
— Попробую угадать, — усмехнулся я. — Скорее всего, он искренне удивился, что ты не закончил расследование тремя днями раньше.
— Да, в отличие от меня, ты разбираешься в людях, — удрученно признал Мелифаро. — Добавлю только, что шеф не сразу вспомнил, о каком деле идет речь. А я-то, дурак, рассчитывал на памятник в полный рост перед входом в Дом у Моста. Так гордился собой…
— Ничего, — утешил его я. — Теперь мы тоже будем тобой гордиться, хочешь?
— Ничего, — утешил его я. — Теперь мы тоже будем тобой гордиться, хочешь?
— Хочу, — кивнул он. — Можете начинать.
— Сразу после того, как ты расскажешь нам душераздирающие подробности этого таинственного дела, — пообещал я.
— Смех смехом, а подробности действительно вполне душераздирающие, — заметил Мелифаро. — Ладно уж, расскажу. Только съем что-нибудь, если хозяин этого заведения не пал очередной жертвой нового сортирного демона — от старого-то я и пепла не оставил. Зря улыбаетесь, кстати. Я не шучу. Это был именно демон.
— Сортирный демон? — изумилась Меламори.
— Да, незабвенная, именно сортирный и именно демон, можешь себе представить, — буркнул Мелифаро.
Тут ему наконец принесли заказ. Опрокинув рюмку какой-то огненной воды местного разлива и умяв полпорции сырного танга, Мелифаро почти вернул себе прежний человеческий облик и принялся рассказывать.
— В Ехо объявилась очередная пакостная тварь из иного Мира. По крайней мере, хочется думать, что именно из иного: было бы печально обнаружить, что у нее здесь осталось множество братиков и сестричек. Эта разновидность тварей питается человеческим страхом, что само по себе не новость. В юности, когда я пытался получить хорошее образование и в связи с этим изредка заставлял себя читать умные книжки, я раз и навсегда уяснил, что способность питаться чужим страхом является одним из видовых признаков демона. Но на практике я до сих пор ни с чем подобным не сталкивался. Хотите правду, ребята? Эта пакость хорошо знает свое дело. Что она умеет, так это внушать страх, противостоять которому невозможно. К счастью, оказалось, что я вполне могу действовать, невзирая на страх. В противном случае я бы пополнил список безнадежных пациентов какого-нибудь городского знахаря. Тешу себя надеждой, что меня, как персону значительную и для Соединенного Королевства бесценную, выхаживал бы сам Абилат Парас.
— Но при чем тут сортиры? — с любопытством спросил я. — Неужели выяснилось, что именно там ткань, разъединяющая Миры, особенно тонка? Было бы обидно: все же я вынужден изредка посещать эти места.
— Правда, что ли? — Мелифаро заставил свою физиономию изобразить гримасу удивления. — Как интересно! Впрочем, можешь быть спокоен, вряд ли эта клятая ткань истончилась именно в столь любимых тобою помещениях. Просто демон оказался сообразительным. Он быстро понял, что — только не вздумайте ржать, ребята, я до сих пор горжусь своим открытием! — человек, сидящий в уборной, особенно уязвим. В глубине души мы считаем свои сортиры самым надежным укрытием. Там мы не ждем ни чудес, ни подвохов. А тот, кто уверен в собственной безопасности, абсолютно беззащитен — это же известная аксиома!
— Забавно, — улыбнулся я. — Но похоже на правду.
— Похоже, — серьезно согласилась Меламори. — Мы беззащитны, когда находимся дома. Еще более беззащитны в спальне. Но в уборной… Да, пожалуй. Твой демон прав, Мел.
— Ага. Он прозорлив и не брезглив. Но, к счастью, излишне самоуверен. В противном случае вряд ли я бы его так быстро поймал. Впрочем, у меня несколько суток ушло только на то, чтобы узнать о его существовании. А уж наша встреча лицом к лицу была воистину незабываемым событием! До сих пор не могу поверить, что мне удалось его уничтожить: я так перепугался, что забыл, как меня зовут. А ведь знал заранее, что мне предстоит… В общем, намаялся я с этим грешным расследованием! — уныло заключил Мелифаро.
— Но теперь-то все, — напомнила ему Меламори.
— Ага, все. Если только не окажется, что этот демон был малолетним несмышленышем, который попал в наш Мир по глупости, и вслед за ним не заявится его мамаша, — горестно вздохнул наш бравый охотник за привидениями.
На этой оптимистической ноте он все же отправился спать, доверчиво завещав нам свой счет — не настолько, впрочем, большой, чтобы я почувствовал себя банкротом.
— Когда я только поступила на службу в Тайный Сыск, эта история о демоне меня бы ужаснула, — задумчиво сказала Меламори. — Я бы, чего доброго, отказалась ходить в уборную без эскорта. Пару лет назад она бы меня испугала, но мне удалось бы взять себя в руки и даже помочь Мелифаро в его тяжком труде — если бы это вдруг понадобилось. Год назад я бы страстно пожелала лично встретиться с этим хваленым демоном и испытать свою силу. А сейчас… Сейчас мне просто не очень интересно. Так, забавно, не более того.
— А ведь ты права, — признал я. — Могу сказать о себе примерно то же самое.
— Мир стал менее угрожающим, правда? — словно бы рассеянно спросила она. И, не дожидаясь ответа, добавила: — Но и менее ярким. Все оттенки бытия потускнели, будто не живем, а при свечах ужинаем: уютно, интимно, но как-то не всерьез. И словно бы ненадолго… К тебе это не относится, Макс. Но ко всему остальному — относится. В последнее время мне кажется, что мир лежит под толстым стеклом: он — отдельно, я — отдельно. Только этот давешний страх, когда мы с тобой решили, будто туман — это чужой сон, был таким настоящим! Странно получается: неужели следует жить от страха до страха, снисходительно принимая все удовольствия, которые находятся в промежутке?
— Страх действительно одна из самых сильных эмоций, — согласился я. — Встряхивает, освежает… Но с чего это тебя так занесло?
— Меня не занесло, — сердито возразила Меламори. — С кем мне и быть откровенной, если не с тобой? Мы с тобой много разговариваем, Макс. Но мы все время говорим о пустяках и почти никогда о том, что действительно важно. Разве это не странно? Надо бы наоборот.
— Надо бы, — согласился я. — Но мы же обормоты бессмысленные, правда?
— Правда, правда, — снисходительно откликнулась она и выжидающе уставилась на меня.
Я понял, что если немедленно не скажу что-нибудь умное, меня съедят вместо десерта — и поделом!
Пока я лихорадочно перебирал про себя тезисы, подходящие для грядущего выступления, Меламори почти жалобно спросила:
— Макс, неужели ты не понимаешь, о чем я говорю? Никогда еще не жилось мне так славно, как сейчас… но в то же время никогда еще мне не казалось, будто я вижу мир сквозь пыльное цветное стекло. Никогда прежде меня не приводило в ужас собственное равнодушие к происходящему. Раньше все было «взаправду». А теперь — почему-то нет.
— Да, пожалуй, — неохотно признал я. — Если честно, я очень хорошо понимаю, о чем ты говоришь. Даже слишком хорошо, на мой вкус. Знаешь, в детстве я очень любил сказку о мальчике, у которого была волшебная кисть: все, что он рисовал этой кистью, оживало. Дело кончилось тем, что он ушел жить в одну из своих картин. Мне время от времени кажется, будто я тоже живу в картине. Не знаю только, кто ее нарисовал… И ты совершенно права: лишь в минуты смертельной опасности или страха реальность опять обретает плоть. Просто мне почему-то трудно обсуждать эту тему. Даже с тобой. Да что там — наедине с собой я тоже гоню прочь эти мысли.
— Живешь в картине… — задумчиво повторила она, словно взвешивая на языке мои слова, чтобы убедиться в их точности или, напротив, отвергнуть. — Да, пожалуй, похоже. Странно, правда?
— По большому счету, все странно, — вздохнул я. — И все необъяснимо…
— Все объяснимо, если дать себе труд овладеть некоторыми навыками логических построений. Не следует полагать свою личную беспомощность одним из законов мироздания, — укоризненно сказал голос свыше.
Он действительно прозвучал именно свыше, поскольку мы с Меламори сидели, а обладатель голоса стоял у нас за спиной, да еще и был наделен от природы изрядным ростом.
Мы вздрогнули от неожиданности и обернулись. Рупором небес оказался сэр Шурф Лонли-Локли. Надо отдать должное, эта роль была парню к лицу — она отлично сочеталась с неподвижностью его лицевых мускулов, ангельской белизной лоохи и скрещенными на груди смертоносными руками.
— Однако, сюрприз, — наконец сказал я. — Откуда ты здесь взялся?
— Просто шел мимо, — невозмутимо объяснил Шурф. — Пожалуй, я бы не стал мешать вашей беседе, но я услышал несколько фраз и подумал, что могу быть вам полезен.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил я.
Меламори явно нервничала. Бросала на Лонли-Локли встревоженные взгляды, словно он был лечащим врачом, которому предстояло выявить наш диагноз, один на двоих, а потом изложить свои взгляды на методы лечения. Огласить, так сказать, приговор…
— Но ведь приговоров не бывает, — сказал я вслух. — Бывают только слова, которые можно принять к сведению, а можно пропустить мимо ушей.
Они оба уставились на меня: Меламори — изумленно, словно я прочитал ее мысли (впрочем, разве я их не прочитал?), а Шурф смотрел понимающе и даже, кажется, одобрительно.
— Ты что-то говорил о своей полезности, — улыбнулся я ему. — Имей в виду, польза — это не обязательно, мы в любом случае рады, что ты к нам подошел. Но раз уж заинтриговал, договаривай.