Эта прехорошенькая женщина вышла из экипажа, когда Всеволод Аркадьевич подходил к зданию, построенному в стиле «псевдобарокко» на Вознесенской улице. На нем, между первым и вторым этажами, красовалась вывеска
...Ниже, в стеклянной витрине, где стояли образчики товаров, были по грудь нарисованы усатый сытый мужчина в цилиндре с лихо закрученными усами и миловидная, тоже шикарная дама в шляпке с перьями и накинутым на плечи боа. А между ними стоял на деревянной ножке исполненный вручную плакатик со словами:
...Итак, прехорошенькая женщина (не обратить на нее внимания было невозможно) в короткой песцовой шубке и легкомысленной для зимы шляпке с одиноким страусиным пером, торчащим, как парадный султан на кивере гвардейца-гренадера, вышла из экипажа и стала подниматься по ступеням крыльца в магазин И. И. Бенклера. Шедший буквально в трех шагах от нее Всеволод Аркадьевич, любующийся ее фигурой, видел, как дама, неловко оступившись, вскрикнула и рухнула на крыльцо, наверняка больно ударившись о его гранитные плиты. Он было ринулся вперед, желая удержать женщину, но не успел. Когда он склонился над ней, предложив помощь, на него глянули большие бездонные черные глаза, которые из-за наполняющих их слез казались просто огромными.
– Благодарю вас, вы очень добры, – сказала женщина и приняла поданную руку. Однако, поднявшись при помощи Долгорукова, она снова вскрикнула и едва не упала. Только теперь Всеволоду Аркадьевичу удалось успеть ее поддержать.
– Колено, – тихо вымолвила дама и страдальчески сморщила носик. Это обстоятельство вызвало в Севе не частое для него чувство жалости с примесью умиления. Беспомощность женщины, стоящей на одной ноге и держащей другую ногу на весу, требовала от него решительных действий.
– Это ведь ваш экипаж, мадам? – спросил он, кивнув на крытую рессорную коляску и придерживая женщину за талию.
– Мадемуазель, – сдержанно поправила его женщина, вымученно улыбнувшись. – Да, мой.
– Может, вы отложите ваши покупки до следующего раза? – резонно предложил Всеволод Аркадьевич. – А сейчас сядете в свой экипаж и поедете домой?
– Пожалуй, – согласилась женщина и доверчиво посмотрела в глаза Севы: – Вы поможете мне?
– Конечно, – быстро ответил Долгоруков и крепче прижал ее к себе. – Пойдемте.
Она попробовала ступить на больную ногу и снова вскрикнула.
– Не получается, – призналась она.
– Тогда мы поступим так, – промолвил Сева и, недолго думая, подхватил женщину на руки. Она лишь выдохнула от неожиданности и невольно обхватила Долгорукова за шею. Черт возьми, ему это было весьма приятно. Ведь с тех пор, как он, в буквальном смысле слова, носил женщину на руках, прошло без малого лет десять…
Всеволод Аркадьевич донес ее до экипажа, и они вместе с кучером усадили раненую на сиденье.
– Вы где живете? – спросил Сева и только теперь хорошо рассмотрел лицо мадемуазель. Оно было прекрасно: чистый гладкий лоб, довольно высокий для женщины, что косвенно, но все же говорило о наличии большого ума; точеный носик, идеальный овал лица и глаза… Глаза были необыкновенные, черные, с зеленоватыми крапинками и скрывали некую тайну. Впрочем, в каждой женщине есть тайна и недоговоренность. И если тайну со временем можно узнать или познать, то недоговоренность – никогда. Мужчина узнает о том, что именно недоговаривала женщина лишь после расставания, да и то не полностью. И лишь тогда, когда женщина сама разрешит или снизойдет до этого…
– На Грузинской улице, дом Петонди, рядом с богадельней, – последовал ответ.
– А… вы одна живете? – задал Долгоруков сильно интересующий его вот уже несколько минут вопрос.
– Простите? – кажется, не поняла вопроса женщина.
– Я спрашиваю, вы одна живете? – повторил Всеволод Аркадьевич. – Не сочтите мой вопрос за беспардонность, просто это мне необходимо знать, так как вы ранены и нуждаетесь в помощи. И если вам дома некому помочь, то я, с вашего позволения, смог бы…
– Одна, – тихо ответила мадемуазель.
– А прислуга? – поинтересовался Сева.
– Я отпустила ее до понедельника…
– Выходит, встретить вас дома будет некому? – раздумчиво произнес Всеволод Аркадьевич.
– Ну… Да. Некому.
– Тогда я поеду с вами.
– Но…
– Никаких «но», – безапелляционно произнес Долгоруков. – Я привык любое дело доводить до конца, если за него взялся. Не бросать же вас сейчас одну. Вот доедем до вашего дома, я вас в него отнесу, вызову врача, он вас осмотрит, скажет, что делать, и тогда…
– Вы очень добры…
– Таким создали меня родители, – шутливо произнес Всеволод Аркадьевич, усаживаясь напротив. – Ну что, поехали?
– Поехали, – ответила женщина и улыбнулась: – А как зовут моего спасителя?
– О, прошу прощения, сударыня, я должен был сделать это много раньше, – несколько смущенно произнес Сева. – Итак, разрешите представиться: Всеволод Аркадьевич Долгоруков. Не князь, – добавил он.
– Ксения Михайловна Морозова, – сказала, в свою очередь, мадемуазель и добавила: – Не боярыня.
Они рассмеялись.
Новая знакомая положительно все более и более нравилась Всеволоду Аркадьевичу. Она не кокетничала, не жеманилась, не строила из себя Снежную королеву, и вела себя естественно и непринужденно, полностью противореча дутому светскому правилу «не казаться, но быть». Это и подкупало, и притягивало. К тому же какое-то магнетическое обаяние, присущее этой женщине, просто приковывало взгляд, а затем и мысли…
– Вы, кажется, не местный? – первой нарушила она молчание, наступившее после того, как они познакомились. Всеволод Аркадьевич не хотел вести пустые разговоры; дескать, зима нынче какая снежная (или холодная) и «не читали ли вы последний роман Александра Дюма-сына»? С этой женщиной надлежало вести совершенно иные разговоры, но какие – этого Долгоруков покуда не знал…
– Нет, – ответил Сева. – А вы?
– Я тоже, – ответила Ксения Михайловна, и легкая тень набежала на ее лицо. Но она быстро справилась с собой и мило улыбнулась своему попутчику: – А чем вы занимаетесь, Всеволод Аркадьевич? Ну, в жизни? Кроме того, что носите раненых женщин на руках?
– Торгую недвижимостью, – не задумываясь, ответил Долгоруков. Потому что это была правда. Ну, или почти правда.
– И что, это занятие приносит достаточный доход? – спросила она, немного странно посмотрев на Севу.
– Не жалуюсь, – слегка растерянно ответил Всеволод Аркадьевич, не поняв значения взгляда Ксении. Впрочем, стоит ли понимать все их взгляды и слова? Их – это женщин. Ведь все равно самая недалекая из них, ежели захочет, обведет вокруг пальца самого умного из мужчин. Анализировать взгляды и слова женщин и делать после какие-то выводы – равно что гадать на кофейной гуще…
– Наверное, это жутко интересно, – задумчиво произнесла Ксения Михайловна.
– Да нет, обычное дело, как и любое другое. А вы чем занимаетесь? – Долгоруков попытался заглянуть в ее глаза, но она отвела от него взор и довольно охотно ответила:
– Да так. Хожу по магазинам, делаю покупки. Вышиваю или смотрю в окно… Еще вот газеты люблю читать.
– Вот как! – удивился Сева. – Газеты? А вы, сударыня, случаем, не эмансипатка?
– Нет, я не эмансипатка, – серьезно ответила Ксения Михайловна, по-прежнему избегая встречаться с Долгоруковым взглядами. – Хотя мне, как женщине, близко и понятно стремление женщин иметь такие же права, какие имеют мужчины. И иметь возможность заниматься теми же делами, какими занимаются мужчины…
– То есть вы за равноправие полов? – спросил Всеволод Аркадьевич.
– В определенной степени.
– «В определенной» степени – это в какой? – проявлял большой интерес к вопросу о равенстве полов Долгоруков. – В большей или в меньшей?
– Женщины должны участвовать в выборе гласных, иметь право на высшее образование, то есть поступать не только в институты благородных девиц и на какие-то там курсы, но и в университеты. Женщины должны иметь право занимать разные государственные должности…
Ксения Михайловна немного распалилась, и ее щечки стали похожи на персики – их так и хотелось надкусить. Или хотя бы поцеловать…
– По-вашему выходит, женщины должны иметь и право на чины: статская советница, скажем, или генеральша от кавалерии, – несколько шутливо произнес Всеволод Аркадьевич.
– А почему бы и нет?! – В волнении Ксения даже привстала со своего места и тотчас поморщилась от боли.
– Согласен, полностью согласен с вами, – желая поскорее прекратить спор, произнес Долгоруков. – Что, больно?
– Немного, – ответила «не боярыня» Морозова и с благодарностью посмотрела на Севу.
Дом, который снимала Ксения Михайловна, оказался небольшим, если не сказать крохотным. Похоже, с достатком у мадемуазель было неважно, или она попросту жалела денег. Хотя, как решил про себя Всеволод Аркадьевич, это совершенно ей не подходило. Правда, домик с обязательным мезонином был весьма чистеньким и приятным для глаза, а маленький садик, прилегающий к нему с тыла, был довольно ухожен, что можно было заметить, несмотря на еще лежащий повсюду снег.
– А почему бы и нет?! – В волнении Ксения даже привстала со своего места и тотчас поморщилась от боли.
– Согласен, полностью согласен с вами, – желая поскорее прекратить спор, произнес Долгоруков. – Что, больно?
– Немного, – ответила «не боярыня» Морозова и с благодарностью посмотрела на Севу.
Дом, который снимала Ксения Михайловна, оказался небольшим, если не сказать крохотным. Похоже, с достатком у мадемуазель было неважно, или она попросту жалела денег. Хотя, как решил про себя Всеволод Аркадьевич, это совершенно ей не подходило. Правда, домик с обязательным мезонином был весьма чистеньким и приятным для глаза, а маленький садик, прилегающий к нему с тыла, был довольно ухожен, что можно было заметить, несмотря на еще лежащий повсюду снег.
– Ну, вот, мы и дома, – сказала Ксения Михайловна, когда коляска остановилась возле небольших арочных ворот.
Долгоруков вышел из нее, дождался, покуда Ксения пересядет на самый край сиденья, и подхватил ее на руки. Она уже привычным жестом обхватила его за шею, и они прошли в ворота. По узкой тропинке, боясь оступиться и рухнуть вместе со своей ношей в снег, Всеволод Аркадьевич осторожно дошел до крыльца дома и мягко опустил Ксению на землю. Из ридикюля она достала ключ, открыла дверь, и они прошли в дом, причем Ксения Михайловна передвигалась самостоятельно, прыгая по-девчоночьи на одной ножке. Вообще, в ней было много этого девчоночьего, несмотря на то, что ей было не менее двадцати пяти лет. Это и восхищало, и умиляло одновременно.
В гостиной женщина почти бессильно повалилась на диван и расстегнула шубку.
– Уф, – произнесла она и весело посмотрела на Долгорукова. – Прибыли, наконец.
Сева помог ей раздеться, с удовольствием снял ботики, придерживая ножку Ксении за тонкую щиколотку, согрел чаю.
– Позвольте, я осмотрю ваше колено, – попросил он, когда чай был выпит.
– А вы понимаете в травмах? – Ксения снова посмотрела на него загадочно-непонятно, словно немного его побаивалась.
– Я два года учился на медицинском факультете, – соврал он.
– А почему недоучились? – спросила она как бы ненароком.
– Обстоятельства не позволили.
Сева сделал печальное лицо, хотя внутри него прыгали веселые бесенята, – уж очень хотелось посмотреть на ножку прехорошенькой мадемуазель и потрогать ее коленку.
Кстати, почему мадемуазель? Она что, никогда не была замужем?
– Да-а, обстоятельства-а, – протянула «не боярыня» Морозова. – Как все-таки они влияют на нашу жизнь. И зачастую вовсе не с хорошей стороны.
Она задумалась, словно что-то вспоминая. И воспоминания эти, похоже, не были беззаботными.
В голове Всеволода Аркадьевича тоже стремглав пронеслись воспоминания, связанные с похищением у него фамильного портсигара, отцова подарка, когда он со своим приятелем Юшковым решили сыграть в лотерею, проводимую городской Думой. Ежели бы не это обстоятельство , то он, верно, никогда не познакомился бы с Павлом Карловичем Шпейером, Самсоном Неофитовым, Кешей Симоновым, Огонь-Догановским, Шахом и прочими будущими «червонными валетами».
– Так вы позволите осмотреть ваше колено? – снова спросил Всеволод Аркадьевич.
– Что? – Вопрос Долгорукова не совсем вернул ее из воспоминаний.
– Колено ваше вы позволите осмотреть?
– А-а, пустое, – равнодушно произнесла Ксения. – Оно уже почти не болит. И врача мне вызывать не надо, сама справлюсь. Я в детстве была довольно бойкой девчонкой, так что к синякам и царапинам мне не привыкать.
– Тогда… – несколько разочарованно произнес Всеволод Аркадьевич, – разрешите откланяться? Очень, очень рад был нашему знакомству.
Он галантно приложился к ручке Ксении Михайловны, запечатлев на тыльной стороне ее ладони сухой поцелуй.
– Вам огромное спасибо, – произнесла Ксения и так обворожительно улыбнулась, что Сева едва удержался, чтобы не расцеловать ее. Кажется, она почувствовала в нем это клокотание чувств, и в глазах ее мелькнуло удовлетворение.
– Не за что, – ответил Всеволод Аркадьевич. – На моем месте так поступил бы каждый.
– Возможно, – раздумчиво промолвила Ксения Михайловна, и глаза ее приобрели какой-то влажный блеск. – Однако далеко не каждому я бы позволила помочь мне. Ведь в любой помощи мужчины женщине есть что-то интимное, вы не находите?
Сева вскинул на нее глаза. То, что она только что сказала, было равносильно признанию в симпатии. А уж как он ей симпатизирует! Да нет, не то слово. Она ему просто безумно нравится…
– Нахожу, и несказанно благодарю вас за столь лестные для меня слова, – Долгоруков склонил голову в поклоне. – И все же, как несостоявшийся медик, я рекомендую вам пару дней провести дома, никуда не выходя. Так сказал бы вам и медик состоявшийся, то бишь с врачебным дипломом.
– Пожалуй, я так и сделаю, – ответила Ксения.
– А вы… позволите… навестить вас… к примеру… завтра? – с удивлением примечая в себе некоторую робость, спросил Всеволод Аркадьевич.
– Почему «к примеру»? Непременно навестите, я буду вам очень рада, – с милой улыбкой ответила Ксения и доверительно коснулась его своей ладонью. – Приходите, я буду ждать вас…
На пути от дома Петонди до «Европейской» Сева несколько раз ловил себя на том, что мурлычет одну мелодию за другой. Впору было запеть в голос. К примеру, любовную серенаду Альфреда из «Летучей мыши» Иоганна Штрауса-младшего:
Что это значило, догадаться нетрудно.
Всеволод Аркадьевич Долгоруков, вне всякого сомнения, был влюблен! А поскольку все влюбленные немного сумасшедшие, то бишь умалишенные люди, то Севу вполне можно было причислить и к таковым. К тому же налицо были все признаки влюбленности, причем глубокой: плохой сон, отсутствие аппетита, нежелание чего-либо делать и единственное хотение с подчинением всех мыслей – быть рядом с предметом обожания, смотреть на него неотрывно и дышать одним с ним воздухом. Или вообще не дышать, но, главное, быть в непосредственной близости от указанного предмета, то есть, имея всякий раз и в любую секунду возможность этот предмет потрогать. Взглядом и руками. Это ли не лишение ума, господа? Это ли не болезнь, приносящая истощение телесных и умственных сил?
Господин Долгоруков едва дождался следующего утра. Но поскольку наносить визиты ранее одиннадцати часов было не принято даже в провинции, Всеволоду Аркадьевичу пришлось еще промаяться несколько часов, покуда стрелки карманного хронометра не показали без четверти одиннадцать. Терпеть Сева уже более не мог, посему почти бегом покинул свой нумер и гостиницу «Европейская» в целом, нанял извозчика и велел тому мчаться на Вознесенскую улицу.
Ах, как трепетало его сердце, когда он входил в уже знакомые ворота! Когда стучал в дверь медным кольцом. Когда прислушивался к легким шагам за дверью. Он был почти счастлив, когда увидел лицо Ксении. А когда ее глаза засияли, увидев его, он был счастлив без всяких «почти».
– Вы!
– Я.
– Рада вас видеть.
– А уж я-то как рад, если бы вы знали…
Улыбка не сходила с его лица. Наверное, он выглядел глупо, как и всякие влюбленные мужчины, которые пребывают в надежде, что к ним испытывают те же самые чувства, какие испытывают они.
– Проходите.
– Благодарю вас.
Дом уже не казался таким маленьким. Вообще, и убранство трех комнат, и штофные стены, и полы под неприхотливыми коврами, и потолок – все казалось лучшим и приятным из всего, что он когда-либо видел.
Ну а уж про хозяйку нечего было и говорить. И в самом деле, такой хорошенькой женщины он еще в своей жизни не встречал. Это было верно, как то, что «дважды два – четыре». Как то, что небо голубое, а трава зеленая. Хотя женщины в его жизни, скажем так, «имели место быть», и нехорошеньких среди них явно не наблюдалось. Но Ксения Михайловна! Она была само очарование. Мечта. Греза. Идеал. И как всякий идеал, требовала преклонения и восхищения, к чему Долгоруков был совершенно готов.
– Как ваши дела? – спросил Всеволод Аркадьевич лишь для того, чтобы хоть что-то сказать. Ведь говорить что-либо совершенно не хотелось; хотелось любоваться прелестной женщиной, смотреть, как она ходит, сидит, говорит, и слушать звук ее голоса, как самый лучший звук в мире.
– Благодарю вас, все хорошо. – Ксения Михайловна довольно улыбнулась, похоже, понимая, что сейчас творится в душе мужчины. Женщины вообще понимают мужчин лучше, нежели мужчины женщин. – Колено уже не болит, и, надо полагать, завтра я смогу выходить.
– А вот с этим, я полагаю, торопиться не следует, – с трудом выдавил из себя Всеволод Аркадьевич, присаживаясь в предложенное кресло. – Это я вам как друг говорю. – Смутился и поправился: – Надеюсь, что как друг.
– Конечно, конечно, – прощебетала Ксения Михайловна с очаровательной улыбкой. – Вы, милый Всеволод Аркадьевич, можете в этом даже не сомневаться…