— Вы оказались правы: Глинская действительно беременна. Естественно, не от мужа.
— А от кого? — поинтересовался Брюнет.
— От своего хахеля — некоего Кирилла Марычева.
— Что за фрукт?
— Одноклассник. Типа, первая любовь. После школы они лет семь не виделись, и тут вдруг…
— Былые чуйства вспыхнули с прежней силой? — понимающе кивнул Петрухин. — Оно и понятно: любовь зла — полюбишь и козла. Особливо когда свой законный козел — стар и немощен.
— Марычев — он по образованию химик. После института год отслужил в войсках химзащиты, где и настропалился на кустарном производстве всякой ядовитой дряни.
— То бишь идея с телефонной трубкой его?
— Его. Вернее, позаимствована Марычевым с интернет-форума военных химиков. К слову, мы уже вынесли представление на закрытие этого портала.
— И все-таки, мужики, я так и не понял за наркоту? Все-таки были у Глинской эти лекарства или нет?
— Наркота была. В микроскопических дозах Глинская пичкала ею супруга на протяжении почти десяти месяцев, — подтвердил Пономаренко. — А таблетки ей поставлял бизнес-партнер мужа — некто Лощилин. Мы его уже опросили. Он клянется и божится, что доставал эти лекарства исключительно по доброте душевной, дабы облегчить страдания друга.
— Брехня, — вынес краткое авторитетное заключение Брюнет.
— То есть?
— Виктор Альбертович хочет сказать, что у Лощилина имелись свои резоны желать смерти Глинского, — «расшифровал» ремарку босса Купцов.
— Именно. Федька в течение года готовил сделку по продаже контрольного пакета скандинавам. Буквально на днях таковая состоялась. Вот только деньги осели на банковском счете, который заблаговременно открыл Лощилин.
— Ни фига себе! — выдохнул потрясенное Пономаренко. — Так это же в корне меняет дело!
— Ясень пень! — усмехнулся Петрухин и сунул в руки полковнику невеликую папку. — Вот, Никита Федорович, забирай. Нам теперь это уже не понадобится.
— Что это?
— Досье на Лощилина.
— Хм… Лихо работаете, мужики! Как говорится, «снимаю фуражку».
— Не мы одни. Глинская, надо признать, тоже лихо потрудилась. Кстати, неплохо придумано с этими таблетками. Если просто удушить во сне подушкой, могли бы возникнуть вопросы. А так — постепенное, но верное угасание. М-да… Это ж какое терпение надо иметь?
— Потому что было за ради чего. Терпеть, — мрачно сказал Брюнет. — Только непонятно: зачем ей в таком разе понадобились услуги химика? Надоело ждать?
— Элементарно, Витя! Глинская случайно залетела от этого Кирилла. Если бы Федор Николаевич узнал о ее беременности, согласись, вполне мог и осерчать? А осерчав, переписать завещание. Вот, по-видимому, они и решили — того, ускориться.
— Именно так всё и было, — важно подтвердил Никита Федорович, с видимым сожалением отставляя пустой бокал и поднимаясь. — Ну, как говорится, «спасибо этому дому — поеду к другому». Извините, мужики, но мне пора в Главк. К руководству. Докладываться о раскрытии.
— Доклад — это святое, — согласился Брюнет. — Не смеем задерживать. И — спасибо тебе…
— Брось, Виктор. Какие могут быть «спасибы» промеж старых друзей? — решительно возразил Пономаренко и позволил себе «шуткануть»: — Так что, ежели снова понадобится кого-то обыскать, обращайтесь. В любое время. Потому как дружба — понятие круглосуточное.
Уже в дверях полковник неожиданно поворотился:
— Леонид Николаевич, можно тебя на минуточку?
— Да пожалуйста, — удивленно пожал плечами Купцов и вышел из кабинета следом за Пономаренко.
* * *— Теперь мне вроде как все ясно. Окромя одного: при чем здесь маг Серафим? На хрена Глинская его посещала? — спросил Брюнет, попутно обновляя бокалы.
— Тут всё очень просто, — пояснил Дмитрий. — Для светского общества, в которое Ольга протиснулась не столь давно, она подобным образом готовила… хм… общественное мнение. Дескать, молодая страдающая жена. Чего только не делала ради спасения мужа. Нанимала лучших врачей (здесь — исключительно на словах, так как на самом деле она не приглашала). Стояла службы в церкви. Ставила свечки во здравие. Отчаявшись, даже обратилась за помощью к магическим силам преподобного и модного Серафима. Словом, как бы положила себя на алтарь, но… бог, в отличие от дьявола, оказался глух к ее стенаниям.
— Вот с-с-стерва!.. А знаешь, она ведь мне с первого раза не понравилась. Есть в ней что-то такое от…
— От приснопамятной Лисы?
— Во-во. Именно. Хотя… Все равно — хорош-ша, чертовка!
— Да-да, я помню. Титьки — у-у-у!..
Ленинградская область, Приозерский район, пос. Лосево, 7 ноября, вс.
На следующий день, в ознаменование профессиональных заслуг решальщиков, а также в связи с очередной годовщиной Великого Октября Петрухин с Купцовым впервые удостоились чести посетить загородное поместье Брюнета.
Не будем здесь подробно задерживаться на описании всех этих «садов камней», запруд с карасями, фонтанов, трехэтажных роскошеств и излишеств, широкой линейки «циклов» (квадро-, гидро-) и прочая, и прочая, и прочая.
И без того понятно, что у человека ТАКОГО уровня «домик в деревне» — он тоже — на Уровне…
После часовой ознакомительной экскурсии по угодьям и интерьерам Брюнет ввел решальщиков в гостиную, в центре которой красовались богато накрытый стол и еще более богато одетая мадам Брюнетша.
Виктор Альбертович дежурно поцеловал супругу в щечку, после чего намекнул/озвучил:
— Алинушка! Мы голодны как волки!
— У меня практически все готово. Остался только гусь — еще буквально десять минут. Потерпите?
— Ну как, мужики, потерпим?
— За ради гуся? Потерпим и пятнадцать! — подтвердил Петрухин.
— Прекрасно. Мы как раз успеем закончить наши финансовые вопросы. Мужики, обождите здесь. — С этими словами Брюнет удалился в свой кабинет.
Откуда вскоре вернулся с двумя приятной толщины конвертами.
— Вот. Держите. Персональные премии. За героические усилия в деле борьбы с нечистой силой.
— О! Как это кстати! А то я, признаться, как раз сейчас нахожусь в глубокой финансовой заднице.
— Тебя послушать, так ты из нее вообще не выбираешься. Я не догоняю, Борисыч, куда ты деньги деваешь? Даже тачку, хотя бы и самую незаковыристую, до сих пор не купил? Вон, всё на казенном микроавтобусе рассекаешь. Всё на баб тратишь, что ли?
— Вот уж фиг! Если женщина отдается мужчине за деньги, значит, она — не подарок, — рассудил Петрухин, пряча деньги.
— Смешно, — сказал Виктор Альбертович. Однако вместо улыбки лицо его вдруг на секунду перекосила гримаса боли. — Ой-йо-о…
— Что? Опять спина?
— Она, проклятая.
И тут вместо Брюнета неожиданно начал смеяться Петрухин.
Да не просто смеяться — ржать в полную мощь своих прокуренных легких.
— Между прочим, грешно смеяться над больными людьми.
— Витя! А где… где у тебя… ой, не могу… щас… где у вас тут покоится супружеское ложе?
— В каком смысле?
— В прямом.
— Не понял?
— Покажи, а?! Очень надо. Чес-слово…
Флэш-бэкНа кухне мага Серафима «побратавшиеся» собутыльники, они же бывшие сотрудники, «распаковывают» вторую бутылку. Намереваясь «выпить брудершафта».
— Всё, Жека, не бери в голову! Я ведь исключительно в этнографических целях тебя навестил. В конце концов, каждый зарабатывает чем может. Так что колдуй себе спокойно. А за инфу по Глинской — особое спасибо.
— Борисыч! Ты — человек!
— А разве имелись сомнения?
— Борисыч! Ты не понял! Ты — настоящий мужик. Ты — единственный, кто сумел меня… э-э-э… осязать…
— Чего я сумел?
— В смысле — осознать… Ты ведь меня осознал?
— Само собой.
— Во-от! Все вокруг почему-то думают, что у меня работа — сахар. Такой, знаешь, рафинад. Ни фига подобного! Думаешь, легко с этими бабами се… э-э-э-э… сеансироватъ?
— Ну, с бабами оно вообще нелегко.
— Во-от!.. Опять же — живу как на вулкане. То из налоговой придут, то еще какие-нибудь черти… Меня в прошлом месяце — только тссс! это секрет! — один муж разорённый… э-э-э-э… разъяренный… вааще чуть не придушил. И, заметь, не в моральном плане! В физкультурном.
— Ты, наверное, хотел сказать — в физическом?
— Я? А! Да… Короче, Борисыч, будем отныне держаться друг дружки. Вот, держи, это моя визитка… Звони в любое время ночи. Только не утром. Утром я сплю.
— Договорились. А вот тебе моя…
Серафим пьяно всматривается в Петрухинскую карточку.
— Так ты че, в «Магистрали» работаешь?
— Ну да. А что такое?
— Пошли.
— Куда?
— Пошли, чего покажу…
* * *— Витя, ты с какой стороны обычно спишь? — поинтересовался Петрухин, стоя перед роскошным ложем. И мнится нам, что таковым не побрезговали бы даже члены императорской фамилии.
— Справа, — недоуменно показал Брюнет. — Э-э-э! Ты чего творишь?
Не обращая внимания на хозяина, Дмитрий бесцеремонно сорвал с кровати шелковое покрывало, отбросил одеяло и отогнул с правой стороны матрас, под коим…
…под коим обнаружилась россыпь желудей.
— Что это?! — обалдело вопросил Виктор Альбертович.
— Это — желуди со священного дуба, растущего на окраине затерянной в горах японской деревеньки Йошивара.
— Какой-какой деревеньки? — переспросил столь же «невтемный» Купцов.
— Йо-ши-ва-ра. Старинная легенда гласит, что эта деревня существует уже пять веков и за все это время ни в одном поколении в ней живущих не случилось ни одного развода.
— И чего?
— А виною тому — священный дуб. В магических книгах сказано, что если сорвать желуди с этого дуба, должным образом их заговорить, а после рассыпать на супружеском ложе, муж никогда не бросит своей жены. Ясно?
— Да… — рассеянно кивнул Брюнет. — Вернее… Нет. Я ни хрена не понял: а откуда они здесь-то взялись?!
— Ну, это, наверное, тебе лучше у своей Алины спросить, — предварительно выдержав театрально-качаловскую паузу, лукаво предложил Петрухин. — Это ведь она имеет членство в Клубе первых жен, а не я.
— ЧТО?!!!
Это был еще не рык, а всего лишь прелюдия к оному.
— АААААААААА-ллллллинААААААА!..
Ах, какая изумительная акустика была в загородном доме господина Голубкова! Сам-то хозяин уже давно умчался в направлении кухни, но эхо от его сольного выступления все еще продолжало колебать хрустальные подвески на люстре…
— Сдается мне, господин инспектор, что обещанного гусика нам с вами сегодня не дождаться.
— Знаете, инспектор, отчего-то у меня абсолютно схожее чувство. Кстати, знаешь, откуда я узнал про Йошивару? Из той самой серафимовской книжки. Экземплярчик которой имеется и в личной девичьей библиотеке нашей мадам Брюнетши…
ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ, повествующая о посрамлении работника судейского корпуса; о морском пейзаже, трубном деле; а также подтверждающая, что любой, даже самый выдающийся, творческий союз обречен на распад
— …Об этом не может быть и речи! Даже слушать не желаю!..
Не в силах усидеть на месте, Московцев вскочил со стула и принялся взволнованно расхаживать по гигантских размеров кабинету. Изысканное убранство и внутреннее наполнение которого сделало бы честь средней руки музею быта дворянской усадьбы.
Едва ли не единственной современной вещью здесь являлся электрический камин, но и тот был весьма искусно стилизован под старину. Для довершения образа на каминной полке громоздились два высоких бронзовых подсвечника и малахитовое пресс-папье с массивной бронзовой же ручкой в виде косматой львиной головы.
— Петр Николаевич! Ну что вы так разгорячились? Уверяю, должность помощника депутата городского Законодательного Собрания, да еще на постоянной основе, — это серьезный шаг в направлении большой политики. Это — школа, которую необходимо пройти. А вот к следующим выборам…
— Я не собираюсь ждать следующих выборов! — Глава шведского представительства «Магистрали»[10] в данную минуту был не просто раздражен-взбешен. — Место в региональном политсовете «ЕдРа» необходимо мне сейчас. Если не получается со столицей, я готов рассмотреть местные варианты: городской ли, областной — в данном случае не принципиально.
— Экий вы, Петр Николаевич… неразборчивый.
— От вас же, Анатолий Яковлевич, научился. Неразборчивости. В выборе методов и средств. Да, и смею напомнить, что ровно месяц назад вы и этот ваш Комолов клятвенно заверяли, что никаких проблем быть не должно.
— Но, голубчик…
— Я вам никакой не «голубчик»! Это вы кота своего можете так называть.
— Помилуйте, Петр Николаевич! Какой же это кот? Это — девица. Мурочка. — Сидящий в кресле-качалке хозяин квартиры почесал за ушком дремавшую у него на коленях кошку, и та блаженно заурчала. — Вы же понимаете, что даже человек уровня Комолова — не всесилен. Тут уж человек предполагает, а бог…
— Вот только давайте не будем еще и Боженьку сюда впутывать. Делать ему больше нечего, как определять персональный состав Политсоветов.
— Как знать? Пути Господни — сами знаете.
— Ай, перестаньте! У нас и без бога — забот много. Это я к тому, что моего Ван Хальса, я так понимаю, вы уже презентовали?
— Само собой. Мы ведь изначально так и договаривались?
— Мы много о чем договаривались. Что ж, в таком разе благоволите выдать мне денежный эквивалент картины.
— То есть от должности помощника депутата вы отказываетесь?
— Либо — мандат, либо — деньги! В противном случае скандал я вам гарантирую.
— О как? Это что же, угроза? — удивленно поднял глаза Радецкий.
— Понимайте как хотите, — парировал Московцев.
Скрипнула, заставив Мурочку недовольно пробудиться, дверь, и в кабинет вкатилась пышнотелая, с простодушным на грани идиотизма лицом женщина в кухонном фартуке и виновато, с «западенским» акцентом доложилась:
— Анатолый Якохлевыч! Ужин я вже сробыла. Мабуть, я тогда вже пийду до дому?
— А? Что?.. Ах да, Олеся. Да, можешь. Иди… Постой, а ты не в курсе, где сейчас Ольга Сергеевна? Я что-то никак не могу до нее дозвониться?
— Так воны ж в театру! Там жеж треба телефоны выключаты.
— Ах да, я и забыл совсем. Всё, Олеся, ты свободна. До завтра.
— До побачення…
— Петр Николаевич! Борщика украинского не желаете? Наша Олеся — большой специалист!
— Спасибо. Не желаю.
— Ну, как хотите… Извините, мне сейчас крайне потребно сделать один звоночек. Как раз по нашему делу. А вы пока, чтоб не скучать, альбомчики полистайте… Очень редкие у меня альбомчики… рекомендую…
С этими словами Радецкий вышел из кабинета и плотно прикрыл за собой дверь…
* * *Трое в штатском сидели внутри припаркованной во дворе черной «Вольво».
Пружина событий, начавшая закручиваться несколько часов назад, к этой минуте сжалась до предела, а потому эмоциональное напряжение, ограниченное каркасом комфортного кожаного салона, буквально висело в воздухе. То самое НАПРЯЖЕНИЕ, кое психологи поэтично характеризуют «струной, натянутой между нашими страхами и амбициями».
В полной тишине на кармане Бочарова незнакомо заголосил мобильник, и старлей, всмотревшись в дисплейчик, откомментировал:
— Наш клиент названивает.
— Всё правильно, — кивнул старший: и по возрасту, и по званию. — Он желает удостовериться в полномочиях Сережи. Так что трубу ты грамотно подмахнул.
— Надеюсь, он все-таки его впустит? — тревожно подал голос капитан. — Иначе с колес придется искать другое решение.
— Надо будет — найдем. Но сегодня, кровь из носу, обязательно нужно со всем этим покончить…
* * *Вернувшаяся ближе к полуночи из театра на такси Ольга Сергеевна поднялась на лестничную площадку и вошла в квартиру с негодующим возгласом:
— Жорик! Эта дура Олеся опять не закрыла за собой дверь. Я сто раз тебя просила, чтобы ты ее контролировал… Жорик! По вине этой идиотки нас когда-нибудь обворуют!..
Реакции на сотрясание воздуха не последовало. Абсолютно никакой.
И это обстоятельство возмутило Радецкую еще сильнее.
Она добрела до кабинета супруга и…
…Анатолий Яковлевич лежал в неестественно-вывернутой позе с открытыми остекленевшими глазами. Благородные седые пряди прикрывали разбитый правый висок, однако на полу возле правого же уха темнела, подсыхая, лужица натекшей крови.
Мертвая рука антиквара продолжала сжимать рукоятку травматического пистолета. Судя по всему, хозяин до последнего пытался защищать содержимое своего сейфа. Дверца которого была распахнута, демонстрируя, что таковое содержимое поменяло своего владельца…
Мадам Радецкая испустила истошный вопль и тем самым вторично едва не довела до инфаркта Мурочку. Только-только вроде бы отошедшую от жутких, смертельно перепугавших ее событий, случившихся в хозяйском кабинете несколькими часами ранее…