— …Ни намека, — констатировал Купцов, отставляя коробку. — Всё не то. В смысле — пусто. Слушай, Димк, а может, Вострикову все-таки померещилось? И напрасно мы… извини за тавтологию… «напраслину» на Ольгу возводим?
— Не уверен. Бэхи — они ребята и пытливые, и глазастые. Лариса Васильевна!
— Да-да? — с готовностью отозвалась домработница.
— Не подскажете: где еще в доме могут храниться лекарства?
— Может, в квартире имеется что-то вроде сейфа? — предложил варианты Леонид. — Несгораемого шкафчика? Тайничка?
— Сейф есть. В кабинете Федора Николаевича. Но, как вы понимаете, он давно им не пользуется.
— А ключи от сейфа только у него? Или, может?..
— Не скажу. Не знаю.
— Да какая разница? Только или не только? — раздраженно сказал Петрухин. — Главное, что их нет у нас. Или ты обладаешь навыками «медвежатника»?
Леонид молча вздохнул, аккуратно сложил «всё не то» обратно в коробку и вознамерился вернуть ее на прежнее место.
— Погодите! — наблюдая за ним, выпалила вдруг Лариса Васильевна.
— Что такое?
— Несколько недель назад я вошла на кухню и увидела, как Ольга Валерьевна то ли достает, то ли прячет какой-то пузырек. Она не знала, что я нахожусь в квартире, и, как мне показалось, была очень недовольна тем, что я… что я это заметила…
Флэш-бэкОльга возвращается домой, заглядывает в спальню к мужу — тот («хвала богам!») спит. Она осторожно забирает с тумбочки трубку радиотелефона и проходит с ней на кухню.
Здесь она тянется к настенному шкафчику, достает коробку с лекарствами. Затем, встав на цыпочки, шарит рукой где-то в одной ей ведомой глубине и на ощупь достает некий пузырек.
Глинская надевает резиновые перчатки, берется за пузырек.
И в этот момент на кухню неожиданно заходит Лариса Васильевна. Она — в рабочем халате, с пустым тазом и тряпкой в руках.
— О, господи! — вскрикивает Ольга и прячет пузырек под крышкой коробки. — Лариса Васильевна! Что вы здесь делаете? Где вы были?
— Я? Окно мыла. В кабинете Федора Николаевича. Вы же мне сами вчера приказали.
— Ах да… Ну так что, вы закончили?
— Закончила.
— Хорошо. Сегодня можете быть свободны.
Домработница пытается пройти к раковине, чтобы убрать таз и тряпку, однако Ольга раздраженно прикрикивает:
— Я сказала — идите! Я сама здесь все уберу.
Лариса Васильевна недоуменно пожимает плечами и покорно выходит.
Глинская настороженно прислушивается к звукам, доносящимся из прихожей. Наконец щелкают замки, хлопает входная дверь, и в квартире снова устанавливается привычная тишина.
Ольга облегченно выдыхает, берется за пузырек…
* * *— Где она могла хранить этот пузырек?
— Я не знаю. Но когда я вошла, была распахнута створка именно этого шкафчика. Собственно потому и вспомнила.
— Так, Купчина, ну-ка брысь!
— А тебе не кажется, что «пузырек» и таблетки все-таки немного разные вещи?
— Мне кажется, что пузырек — это лучше, чем вообще ничего.
Петрухин с ногами забрался на стол и принялся рыться в шкафчике.
— Ты поаккуратнее там шуруй. Чтобы хозяйка ничего не заподозрила.
— Не учи ученого!.. О! Есть контакт!
Дмитрий спрыгнул на пол и торжественно продемонстрировал напарнику трофей.
— Нуте-с, что тут у нас?.. Никаких ярлыков, наклеек и прочих опознавательных знаков. Жидкость бесцветная. Запах… Щас заценим!
— Отставить! — неожиданно прикрикнул на приятеля Купцов.
— Ты чего орешь?
— А того! Мало ли что она могла туда накапать?
— Хм… Тоже верно. Лариса Васильевна, у вас не найдется схожей пустой тары? Мы с товарищем намереваемся позаимствовать буквально пару-тройку капель этого… хм… зелья.
— Да-да… Я сейчас принесу.
Домработница торопливо прошла в комнаты.
— Как думаешь, это очередные проделки мага Серафима?
— Судя по всему — нет. По крайней мере, за пузырек он мне ничего не говорил. Но в любом случае есть смысл отдать это дело на экспертизу нашему приятелю. Ну, чего стоишь, глазами хлопаешь? Звони Малинину и договаривайся о встрече.
— Восемь часов вечера, да еще и праздничного дня, — напомнил Купцов.
— И чего?
— Представляешь, в каком он сейчас состоянии?
— Ты не анализируй — ты звони!..
* * *По завершении уголовно-наказуемого деяния, выразившегося в «несанкционированном вмешательстве в частную жизнь» путем проведения несанкционированного же обыска, потенциальные уголовные элементы (3 шт.) выдвинулись в направлении центра города.
Погодка к вечеру нарисовалась из разряда «займи-выпей-сиди-дома»: дождь лупил такой, что видавшие виды «дворники» старины-«фердинанда» с ним просто не справлялись — жалистливо скрипели и с каждым «ванька-встанька»-движением оставляли на стекле грязевые полосы.
Сидевший на руле Петрухин тихонечко матерился и мечтал сейчас только об одном: поскорее закончить все дела и нырнуть под одеяло к Наташке…
— …Вы сейчас куда, мужики? — покончив с записями в ежедневнике, поинтересовался Брюнет.
— В лабораторию. Повезло, у нас знакомый криминалист нынче вечером трезвым оказался. Что случается всего два раза в месяц.
— А почему два?
— Потому что, согласно служебного графика, у него с периодичностью два раза в месяц имеют место быть суточные дежурства, — объяснил Петрухин.
— Понятно.
— Так что Малинин пообещал оперативно провести анализ содержимого пузырька и утром доложиться. Если, конечно, на вызов не выдернут. И — не за спасибо, разумеется.
— Намек понял, — усмехнулся Виктор Альбертович. — Тогда меня по дороге возле «Альфонса» выгрузите… — Брюнет сунул руку во внутренний карман и чертыхнулся. — Тьфу ты! Леонид Николаич, будь любезен — одолжи свой телефончик. Мне надо домой, благоверной позвонить.
— Дожили, — не отрывая взгляда от дороги, откомментировал Петрухин. — Если уж у господина директора деньги на мобиле кончились, подчиненным ничего хорошего ждать не приходится.
— Я свою трубку Федору оставил. Прикиньте — эта стерва отобрала у него мобильник, а домашним радиотелефоном разрешает пользоваться только в строго определенные часы. То-то я до него никак дозвониться не мог.
— А чем мотивировала?
— Типа, чтобы Федька не перетруждался рабочими разговорами. И всё такое… А то, что без его контроля там последнее растащат (если уже не растащили!), это ей в голову не пришло. На какие шиши станет фитнес и белых магов оплачивать? Идиотка!
— Все-таки правильно в народе говорят: «Бабьи умы разоряют домы», — согласно кивнул Дмитрий.
— Кстати, за «растащить». — Виктор Альбертович безжалостно вырвал листок из ежедневника и переадресовал Купцову. — В ближайшие дни соберите мне все что можно вот по этому деятелю.
— «Лощилин Петр Алексеевич». А кто это?
— Партнер Глинского по бизнесу.
— А он здесь каким боком?
— Потом, позднее, расскажу. А пока — просто соберите информацию…
Санкт-Петербург, 5 ноября, пт.
— Не спеши, родная. Иначе я так долго не выдержу, — хрипло попросил Петрухин и попытался высвободиться из лона подруги.
В ответ Наташа еще сильнее стиснула горячие влажные бедра.
— Ну и не выдерживай. Я… хочу… Очень-очень этого хочу.
Ее схожие с конвульсиями движения делались все резче, и Дмитрий почувствовал, что до разрядки остались какие-то секунды. Они оба уже почти добрались до порога Оргазма, как вдруг вместо такового из темноты материализовался Облом.
Заявив о себе особо мерзкими в эти секунды трелями мобильника.
— Не-ет… Не отвечай… Потом… О-о-о-о… — застонала Натаха, пытаясь удержать любимого в себе.
Но обломавшийся сам и обломавший других «любимый» все-таки «выскользнул из», а потом и вовсе «соскользнул» с обжигающего женского тела на пол. Где мазнул взглядом подсвеченные на дисплейчике цифры «01–15» и буквы «МАЛИНИН», грязно выругался и…
…и ответил на звонок:
— Осмелюсь спросить: а ничего, что сейчас второй час ночи?
— Да мне насрать, какой там час! — ворвалось в ответ рычание.
ТАКОГО Малининского тембра ему еще ни разу не доводилось слышать.
ТАКОЙ голос мог означать только одно: случилось нечто из ряда вон выходящее. Посему — сон, равно как и эрекцию, у Петрухина будто рукой сняло.
(Хм… как-то двусмысленно звучит, про руку и эрекцию? Нет?)
— Что-то случилось, Семен?
— Случилось, бля!.. Слышьте, вы, уроды моральные! Где вы ЭТО взяли?!!
— Чего взяли?
— Пузырек этот, будь он неладен?!
— А что такое?
— Такое! Предупреждать же, бля, надо!.. Вот уроды, прости господи!.. А если бы я вот прямо тут и сейчас, не отходя, так сказать, от микроскопа, кони двинул?!!
— Семен! Кончай уже крыльями хлопать и «бляхами» сыпать! Ты можешь толком объяснить — что там в пузырьке?
— Тебе как — на пальцах разжевать или формулу озвучить?
— Прямо сейчас на пальцах. А формулу потом Купцову покажешь. У него как раз знакомая училка по химии имеется.
— Да если училка узнает про эту формулу, за ней на следующую ночь НКВД приедет! В черном воронке!
— Да ты скажешь, наконец, в чем дело?! — рявкнул окончательно потерявший терпение Петрухин.
— Древнее дело об убийстве банкира Кивелиди помнишь?
— Ну, что-то такое припоминаю. Кажется, ему трубку телефонную какой-то дрянью смазали. И он, когда разговоры вел, типа, постепенно травился. Так?
— В общих чертах — так. Короче, в вашем пузырьке находится самопальное отравляющее вещество, по структуре своей близкое к яду, которым смазывали трубку Кивелиди.
— Ох, ё-ё-ё… — потрясенно выдохнул Дмитрий.
И тут же, следом, его осенило:
— Мать моя женщина! Трубка! Она сама приносила ему телефон!
— Что? Не слышу?
— Да это я так, мысли вслух.
— Ты лучше озвучь мне вслух: где вы с Купцовым раздобыли эту хрень? Которая входит в состав классического арсенала ГРУ!
— Я расскажу, Семен. Обязательно расскажу. Только не сейчас. Мне сейчас… Короче, мне надо подумать. И вообще — тут не телефонный, сам понимаешь, разговор… Только ты пока об этом никому, ладно? Очень тебя прошу!
— Ты что, за идиота меня держишь? Я что, сам себе враг?.. Ладно, всё. Завтра, вернее — уже сегодня, после дежурства я тебя сразу наберу. И не вздумай отключить трубку — из-под земли достану!..
* * *— Что-то случилось, Митя? — озабоченно спросила «полуразобранная» Наталья, после того как Петрухин, завершив разговор, продолжил неподвижное сидение на полу.
В неглиже, но с мобильником сейчас он более всего напоминал некоего ушедшего в астрал и транс индуистского аскета.
Вот только лотоса для довершения образа не хватало.
— Нет-нет, все нормально.
— В таком разе, может быть, ты все-таки вернешься к исполнению супружеских обязанностей? Между прочим, мы закончили на самом интересном месте. Вернее, как раз таки — не закончили.
— Да-да, сейчас, — растерянно подтвердил Петрухин, поднимаясь. — Я только выкурю одну сигарету и сделаю один звоночек. Ладно?
— Ну, если тебе ЭТО интересней, то — пожалуйста, — как бы оскорбилась Наташа.
— Прости, родная! Я очень быстро.
С этими словами Дмитрий, в чем есть (то бишь — без ничего), прошел на кухню. Где и в самом деле — сперва закурил, а затем решительно набрал номер Брюнета:
— …Витя, это я… Да погоди ты! Я в курсе «сколько времени?»… Немедленно, вот прямо сейчас звони Пономаренке. Уговаривай его как хочешь. Сули что можешь. Но! Он максимально оперативно должен выбить ордер на обыск в квартире Глинских… Да… Для скорости пусть проведет это по окраске «терроризм»… Что?.. Да будет ему терроризм! Гарантирую!.. Витя, извини, конечно, за нарушение субординации, но — ты что, совсем дурак? Ты хочешь, чтобы старик Глинский протянул еще хотя бы пару месяцев?.. Вот тогда звони и не раздумывай! Всё!..
Петрухин сбросил звонок, подошел к окну и продолжил нервно курить в открытую форточку.
Хорошо еще, что света на кухне зажигать не стал.
Иначе случайный ночной прохожий, подними он глаза на Петрухинские окна, вполне мог принять «магистрального» инспектора за извращенца-эксгибициониста…
Санкт-Петербург, 6 ноября, сб.
Помнится, как-то мы уже говорили, что обыск — процедура довольно утомительная. Помимо того, она еще и довольно неприятная. Потому как подавляющее большинство людей, все ж таки, душевно здоровы, а следовательно, не испытывают удовольствия от — в прямом смысле «копания» — в чужом белье.
Полковник Пономаренко, понятно, что безо всякого желания, но отозвался на просьбу Брюнета, и в течение суток все необходимые бумаги и подписи были подготовлены и собраны. Кстати, это было не так трудно, как на первый взгляд может показаться рядовому обывателю. Ибо сама процедура обыска нашими законами по сути дела практически никак не регламентирована. Основания там достаточно размыты и чаще всего «наличия достаточных данных полагать, что…» оказывается исчерпывающе достаточно.
Обыск в квартире Глинских начался ровно в десять часов утра.
Начался он на кухне и начался с недолгой, знакомой любому оперативнику процедуры:
— Ольга Валерьевна! — казенным тоном запустил от зубов отскакивающее оперативник № 1.— Перед тем как приступить к осмотру, предлагаю вам добровольно выдать вещи и предметы, оборот которых запрещен действующим российским законодательством.
— Что? — непонимающе подняла голову Глинская.
Которая все это время в полной растерянности сидела на карельской березы табурете и нервно кусала опухшие губы.
— Оружие, детская порнография, поддельные документы и тому подобное в доме имеются?
— Нет. Конечно же нет.
— Наркотики? Запрещенные к обороту химические вещества?
— Что? А-а-а… э-э-э… Нет…
В сопровождении сержанта в форме на знакомую кухню прошли решальщики — оба два.
— Товарищ капитан! Вот понятые.
— Соседи? — уточнил/сыграл оперативник.
«Сыграл» — потому что был прекрасно осведомлен о действующем статусе вошедших.
— Никак нет, соседи наотрез отказались. Вот, двух сознательных мужиков во дворе перехватил.
— Сознательные — это хорошо, — подтвердил зашагнувший следом оперативник № 2, относивший бланк постановления на ознакомление неходячему хозяину квартиры. — Ну что ж, начнем, пожалуй?
— Ага. Давайте как раз с кухни и начнем. Раз уж, как поет бард, «все мы здесь сегодня собрались», — подтвердил оперативник № 1, вопросительно посмотрел на Петрухина, и тот в ответ «пометил взглядом» интересующий шкафчик.
Дежурно и исключительно проформы ради оперативники сперва пошарились в холодильнике, заглянули во внутренности диванчика и кухонного шкафа-пенала. Когда же оперативник № 1, забравшись на стол, как это давеча делал Петрухин, потянулся к шкафчику, Глинская ощутимо напряглась, а глаза ее — и без того огромные — расширились от ужаса.
— Ольга Валерьевна, поясните нам, пожалуйста, что хранится в этом пузырьке?
— Я… я не знаю… Это… это не мое!
— Как же так? Кухня ваша, а пузырек чужой?
— Я… Это… Это, наверное, нашей домработницы… — сбивчиво заговорила Глинская. — Понимаете, у нас есть домработница… И она… она… здесь часто бывает… Понимаете?
— Понимаю. Господа понятые, вам хорошо видно? — Решальщики дружно закивали. — Так, Леша, оформляй изъятие. А по завершении осмотра сразу дуй в лабораторию.
— Само собой.
Немного оправившись от первоначального шока, Ольга решила попробовать сменить тактику:
— Послушайте! Я же вам русским языком сказала, что эта вещь — не моя! Возможно, она вообще осталась здесь от прежней… хм… жены Федора Николаевича.
— Очень может быть, — примирительно сказал оперативник № 2.— Да вы успокойтесь, не нервничайте так! Мы во всем разберемся.
— Ничего себе «успокойтесь»! Вы ведете себя так… словно я… словно бы… И вообще — я требую, чтобы сюда немедленно доставили моего адвоката!
— Даже так?!
— Именно так!
— Ну что ж, отчего не уважить. Тем более такую красивую женщину. Лёша, обеспечь даму телефончиком!
— Секундочку, — понимающе отозвался оперативник № 2.
Он вышел из кухни, а через несколько секунд возвратился с трубкой радиотелефона. Которую нес крайне осторожно, держа за антенну самыми кончиками пальцев.
— Вот, пожалуйста. — Он протянул Глинской трубку. — Звоните своему адвокату.
— …НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!..
Ольга отшатнулась от опера, словно черт от ладана, закрыла лицо ладонями и в мгновенно накатившем приливе отчаянной жалости к самой себе зарыдала.
Петрухин брезгливо поморщился.
А вот Купцову в эту секунду отчего-то сделалось невыносимо жаль этих красивых, с тонкими кистями, девичьих рук, на которые должны будут нацепить тяжелые, уродливые и отнюдь не золотые браслеты…
* * *Тем же вечером в офис «Магистрали», как бы на огонек, заехал собственною персоною полковник Пономаренко.
Был он в форме и в отличном настроении.
С удовольствием согласился на «по чуть-чуть» и, развалившись в гостевом кресле, с таким эмоциональным задором делился последними новостями, словно бы он лично провернул всю эту многоходовку со сживанием со свету господина Глинского.
— Вы оказались правы: Глинская действительно беременна. Естественно, не от мужа.