Коммерческая реклама была не лучше. По крайней мере первая, что попалась ему на глаза:
Агентство «Ритуал». Весь комплекс похоронных услуг. Низкие цены.Александр шел сквозь поле иссиня-черного снега, которое раньше было площадью перед СКК «Снежинка». Здесь каждый год проходили мероприятия – ярмарки, фестивали, дни города, Саша на них ни разу не был. Сам спортивный центр провалился внутрь себя, и теперь остатки его куполообразной крыши скалились железными балками. На фасаде сквозь слой сажи проглядывала мозаика советских времен – хоккеист с лицом истинного арийца и девушка-фигуристка, которую современные модельеры заставили бы умереть от анорексии.
По левую руку тянулся длинный ряд непродовольственных магазинов и аптек, опаленный сильными пожарами.
Данилов прошел вдоль пепелища, с трудом узнав в нем бывший боулинг-клуб «Тенета», и перешел улицу Ленина, где машин было чуть меньше, чем на Ноградской.
Самого вождя революции на пьедестале не было. Но и бастионы капитализма, на которые он раньше смотрел с укоризной, взрыв не пощадил.
Возле самого памятника сердце у Саши екнуло: на снегу виднелись едва заметные следы. Не от лыж – эти были короче и шире. Разум говорил: «Уматывай!» – но что-то в глубине души протестовало. На родной земле он не собирался убегать. Александр напрягся, подобрался, поправил ружье, ремень которого съезжал с плеча. Он так и не стрелял ни разу, но знал, что рука не дрогнет. После того как он раскроил человеку череп топориком, моральные барьеры остались в прошлом.
Прислушиваясь к каждому шороху, Данилов приблизился к деловому центру «Потемкин». Небольшая двухэтажная коробка лепилась к торцу длиннющего Г-образного дома в девять этажей, прозванного «китайской стеной».
Сама «китайская стена» выглядела страшнее всего, что Саша видел до сих пор. В том, что осталось от кирпичных домов, еще можно было разглядеть что-то величественное, как в руинах Парфенона. А в развалинах панельных никакого величия не осталось. Не осталось ничего, кроме тоскливой жути. Ударная волна стала испытанием для труда архитекторов и строителей, давно истлевших в могилах. Целые подъезды просто исчезли, рассыпались в пыль. В других местах рухнули внешние стены, оставив стоять каркасы, похожие на обглоданные костяки.
Городские окна. Раньше, глядя на них, Данилов всегда думал о чужих жизнях, в которых есть и счастье, и любовь, и смысл. С завистью и тоской. Теперь за каждым была чья-то смерть и один на всех бессмысленный конец, но ему было не больно. Данилов был рад, что попал сюда не в первый день. Как будто его готовили к этому, спуская в ад постепенно, ступенька за ступенькой. Теперь он был готов. Тот новый «он», который не воспринимал себя частью мира людей и не мог сопереживать.
В «Потемкине» не могло быть ничего интересного. Продуктами здесь не торговали, только ширпотребом, бесполезным в нынешней ситуации. Значит, тем меньше шансов встретить здесь людей. Но на подходе к зданию Александр человека все-таки увидел… На рекламном щите у автобусной остановки висел труп, издалека похожий на мешок. Саша подумал, что затащить его туда без автокрана было бы трудно.
Данилов осторожно заглянул внутрь, перешагнул через лежащую на полу дверь. В помещениях с голыми стенами гуляло гулкое эхо. С потолка свисали сосульки, с пола им навстречу поднимались ледяные сталагмиты. Когда-то тут шли неслабые дожди. Обуглившийся пластик даже по прошествии сорока дней источал едкий смрад, перебивающий все остальные запахи.
Стены первого этажа были глухими. Зато на втором из окна в торце открывался вид на площадь, которую предстояло пересечь, – Данилов давно не был в городах, но, попадая в них, старался избегать открытых мест.
До цели метров триста, разглядеть «Оптиму» отсюда можно разве что в ночной бинокль, и то при условии, что трехэтажный Дом быта рухнул и больше ее не заслоняет.
Правда, он и не надеялся, что сможет пройтись по «Оптиме» с тележкой. Учитывая игрушечные материалы таких построек, наверняка придется копать. Вот только встречать других старателей Саше не хотелось, почему он и решил использовать этот наблюдательный пункт.
Еще возле боулинга Данилову показалось, что где-то в стороне кинотеатра «Орбита», одного из ближайших к ТЦ зданий, промелькнул огонек.
Прежде чем подняться по лестнице, Данилов оглянулся…
И перехватил взгляд, далеко не теплый и нежный. Он не успел даже испугаться, а рефлексы уже скомандовали мышцам, ружье в его руках начало подниматься, палец потянулся, чтоб взвести курок… Но он опоздал – стоявший перед ним кошмар во плоти оказался еще быстрее.
Сильный рывок – руку крутануло, кисть онемела от боли. Ружье перекочевало к незнакомцу, который каким-то образом успел уйти с линии выстрела. Раньше такая скорость реакции ввела бы флегматика Данилова в ступор, но теперь его левая рука потянулась за ножом раньше, чем мозг послал сигнал мускулам. И достала бы, если б не рукавица, помешавшая быстро выхватить клинок из чехла. Чужак опять опередил. Данилов не видел движения его руки. Просто в голове взорвалась кобальтовая бомба, а пол напрыгнул и ударил по лбу. На этом короткий поединок закончился.
Сознание не ушло, но боль, скопившаяся в глубине черепной коробки, заставляла лежать смирно, при каждом движении вспыхивая с новой силой.
– Шустрый, зараза, – произнес возвышавшийся над ним человек. Данилов видел только его ботинки со шнуровкой.
Послышались голоса. Двое или трое. Александр понял, что попал как кур в ощип. В лицо ударил свет нескольких фонарей. Над собой он видел три пары потрепанных валенок и одни берцы.
– Кто к нам пожаловал. – Голоса доносились издалека, будто сквозь толщу воды.
– Тушкан.
– Богатенький тушканчик… – Рюкзак с Сашиной спины перекочевал в руки одного из только что подошедших.
Хлесткий звук удара.
– Мясник, ты чего? – Голос, только что звучавший глумливо, превратился в блеянье.
– Грабли убери.
Последняя реплика принадлежала тому, кто отправил Сашу в нокдаун. И голос его вдруг показался Данилову знакомым.
– Так мы это… – оправдывался один из тех, что прибежали потом. Судя по всему, им было не больше двадцати. – Посмотреть хотели.
– Посмотрели? Отдыхайте. Правила забыли, да?
Молчание. Похоже, человек с жутким прозвищем был тут за старшего.
Лежа на заснеженном полу, Данилов размышлял о своем будущем. Будут ли его пинать, пока внутренности не превратятся в кровавую кашу, прирежут как свинью или не пожалеют пули?
Он не угадал.
– А ну вставай, – скомандовали ему. – Пройдемся.
* * *Кирпичный ящик чуть покосило, часть крыши исчезла, но стены уцелели, а стекол не было и раньше. Здание опустело за пять лет до войны, когда кинотеатр разорился, проиграв конкурентам.
Александра снова кольнула память, хотя уже гораздо слабее. Буквы на фасаде были еще видны. Тут он использовал не краску – откалывал по одной плитке облицовки. Понадобилась вся ночь, но надпись долго радовала городские власти.
«Бухай. Колись. Скорее сдохни». Ее замазали, однако, чтоб она полностью исчезла, пришлось бы ободрать все здание.
Главный вход был заколочен, но один из запасных, рядом с чьими-то каракулями «Эмо – чмо», через который раньше выпускали зрителей после сеанса, зиял распахнутой дверью. Туда они и направились.
Сашу затащили внутрь и тут же закрыли дверь на засов. Подталкивая в спину, погнали по лестнице. Оглушенный и полуослепший от фонарей, Данилов шел ощупью, но его провожатым маршрут был хорошо знаком. Несколько раз он падал, и его рывком поднимали на ноги. После третьего пролета лестница закончилась узким коридором с ободранными стенами и низким потолком. Вряд ли в эту часть здания пускали зрителей. На стене висела лампа – похоже, газовая, провода к ней не тянулись.
Его втолкнули в каморку без окон, которая раньше была то ли подсобкой, то ли закутком киномеханика. Ее тоже освещала лампа, дававшая неяркий красноватый свет. В комнате стояло несколько стульев, небольшой столик, пахло куревом и прокисшей пищей.
У дверей лежал тюк, похожий на тело, завернутое в ковер. Рядом на полу темнели бурые пятна.
Конвоиры остались снаружи. Последний – дылда с лицом, замотанным шарфом, так что был виден только нос, на котором пузырился волдырь, – выходя, закрыл дверь за собой. С Сашей зашел только Мясник.
Данилова не усадили – швырнули на стул.
– Кто это? – спросил сидящий по другую сторону стола.
– Откуда я знаю, Дмитрий Генрихович? – буркнул Мясник, тяжело садясь по правую руку от Саши. – Уже полдня пасем. Пулеметчики запалили через ПНВ. Шляется вокруг, высматривает.
– И на хрена привели? Почему на месте… не поговорили?
– И на хрена привели? Почему на месте… не поговорили?
Голос – противный въедливый тенорок.
– А допросить? – пробасил Мясник.
– Да что он скажет? – усмехнулся тот, кто явно стоял ступенькой выше в иерархии. – Думаешь, он из красногорских? Да иди лесом. Обычный чушкан подвальный. Ну давай, раскалывай его, раз уж притащил. Но на будущее, не надо всякую мразоту водить. Ты его счетчиком мерил?
– Да вроде чистый. Относительно.
Мясник развернул Сашу вместе со стулом к себе.
– Ты. – Угрожающих интонаций в его голосе не было, и это встревожило куда сильнее. – Ты чего тут забыл?
– Да просто шел.
Мясник ударил Александра под ребра несжатым кулаком. С виду легонько, но тот взвыл.
– Ты лучше не задерживай добрых людей.
– Да жратвы хотел поискать! – На несколько секунд Данилов забыл обо всем от боли. – Думал, тут осталось…
Мясник фыркнул, а у обладателя неприятного вкрадчивого голоса его слова вызвали смех. Данилов наконец-то смог его разглядеть, но толку-то. Такое лицо может быть и у слесаря, и у доцента. Не за что зацепиться взглядом, обычный среднерусский тип: широкие скулы, маленькие глаза, темно-русые волосы. Такого увидишь в толпе и не запомнишь. Среди своих подельников он выделялся разве что одеждой – чистым и выглаженным камуфляжем.
– Значит, «жратвы поискать». Здесь, – продолжал допрос Мясник. – Ты что, паря, не местный?
– Местный. – Данилов лихорадочно соображал, какой ответ честнее. – То есть нет… Вообще, из Новосибирска.
– Скажи еще, на поезде приехал. – Мясник разглядывал его, словно энтомолог жука. – Подожди-ка. Где-то я видел твою рожу.
– Мясник, ну долго еще? – Дмитрий Генрихович постукивал костяшками по столу. – Тут все и так ясно.
– Сами говорите: осторожность прежде всего.
– Как знаешь. Ладно, я пойду, а ты развлекайся. – Человек с неприметным лицом поднялся. – Как закончишь, отведи до института.
– Сам дойдет, – буркнул Мясник. – А я его вспомнил. Соседи мы были.
– Добрый ты человек, товарищ Мясник, – усмехнулся Дмитрий Генрихович. – Ты извини, мне насрать, будь он хоть твой брательник. Проводи, а то заблудится.
«Соседи»… это было преувеличением. Саша тоже его вспомнил. За эти три года тот, кого теперь называли Мясником, постарел, облысел и лицом стал напоминать Джона Локка из сериала «Lost». Природа хорошо постаралась, делая его непривлекательным: рябое лицо, похожее на проросшую картофелину, челюсти добермана да глаза чуть навыкате. Завершающим штрихом был красный ожог на лбу, смахивающий на след кочерги.
Он был человеком, которого знали все, – городским клоуном. Что бы там ни было с психикой, физического здоровья ему было не занимать. С марта по октябрь он ходил в коротких штанах и панамке – по рынкам, магазинам, остановкам, приставая к прохожим и горланя непотребства.
Поговаривали, что он не псих, а просто раскованный человек, которому нравится роль юродивого. Что у него была работа. По крайней мере, он ездил на трамвае на Тырган примерно в то же время, что Саша в институт. Каждый раз, когда этот мужик входил в вагон, начиналось шоу. Он декламировал куплеты собственного сочинения: «Если лидер либераст, то он Родину продаст!» Или: «Если в кране нет воды, где причина той беды?» На каждый день у него была новая присказка, всегда провокационная.
Под вечер он веселил народ, возврающийся с работы, прозой: «Ну что, покойнички? Устали, блядь? Скоро передохнём? Или передóхнем?» Обожал цепляться к людям. Раз, увидев старушку, которая разговаривала по мобильному, заорал на весь вагон: «Место на погосте забронировала, болезная?» Клеился к девушкам, подсаживаясь и складывая лапищи на спинку сиденья: «Мадам, что вы делаете сегодня ночью?»
Удивительно, но люди почти не обижались, и не было у него проблем с милицией. Он был местной достопримечательностью. Как-то досталось от этого типа и Саше – однажды клоун, усевшись рядом, изводил его обидными подколами всю дорогу.
Странно, что Мясник не просто выжил, а еще и поднялся. Хотя с другой стороны… мир сошел с ума, значит, для этого человека все должно было стать на свои места.
– Что за убоина? – Проходя мимо, Дмитрий Генрихович указал на кровавый тюк.
– Забыл, как его, – равнодушно произнес Мясник. – Из новеньких. Пытался еду скоммуниздить. Плохо пытался.
– Ты смотри, так работников не останется. И что за манера, мля. Напачкали тут…
– Зато другим будет неповадно.
Человек с заурядным лицом хмыкнул и захлопнул за собой дверь.
Мясник пересел на его место, в автокресло от какой-то иномарки.
– Ну, здорóво, ботаник-сан. Живой? Вот, блядь, не ожидал. На вид ведь – соплей перешибешь.
– Я вас тоже рад видеть, – ответил Данилов.
– Давай уж на «ты». Меня Саней зовут.
– Меня тоже.
– Ну, чтоб не путать, будешь Ботаником. Как меня кличут, ты уже понял.
Данилов не стал возражать.
– А ты моложе был, – заметил Мясник, наливая из бутылки и опрокидывая в себя стопку коричневой жидкости – то ли виски, то ли коньяка. – По-моему лет на десять.
– Был.
– Понятно. Давай за встречу. – Человек, которого Данилов раньше считал шутом, протянул ему стопку и плоскую бутылку.
Саша плеснул себе и таким же жестом осушил. Мясник подвинул к нему черный сухарь, и Александр зажевал неприятный дух спирта.
– Насчет Новосибирска… это ты лихо загнул, – хмыкнул Мясник, тоже хрустя сухарем. – Зачем только, не пойму?
– Это правда.
– Что, прямо вот так дошел? Пёхом?
Данилов кивнул.
– Ну, рассказывай тогда, коли не шутишь. – На малосимпатичном лице читался интерес. – Минут десять у тебя есть.
– На хрена вам оно? Это к делу не относится.
– Тут я решаю, что к чему относится. Рассказывай, говорю. С самого начала.
Данилов давно понял, что его поступок неординарен, но быть Гомером ему уже надоело. Хотя сейчас от роли сказителя было не отвертеться.
Александр как раз дошел до того, как убил топором человека за мешок консервов, когда в дверях показалась знакомая физиономия с волдырем. Шарф он снял, и Саша увидел на роже боевика такое месиво, что его передернуло.
– Мясник, Чекист послал узнать: ты скоро?
Так вот, значит, кто он такой, этот гад в форме с иголочки.
– Ёпт, я же просил не лезть, когда я работаю, – огрызнулся Мясник, и урод с язвой исчез, будто ветром сдуло.
– Увы, – пробормотал Сашин тезка. – Делать нечего. Такие дела… Отогрелся?
Александр кивнул.
– Тогда пошли, тут недалече.
В коридоре переминалась все та же гоп-компания в валенках. Увидев, что пленного вывели, ребятки о чем-то весело зашушукались, но Мясник показал им увесистый кулак и бросил, не оборачиваясь:
– А ну звездуйте отсюда, юнги. Тут вам не цирк.
Вдвоем они вышли к лестнице. Данилов слышал позади поспешные шаги – молодняк исчезал где-то в глубинах кинотеатра. Видимо, этот человек редко повторял дважды.
* * *Они шли минут пять. Здание кинотеатра, штаб-квартира людей, которые «держали» главную стратегическую точку города, исчезло во тьме. Слева и позади остались будто бульдозером разровнянные развалины «Альбатроса», брата-близнеца «Оптимы», который Саша собирался проверить во вторую очередь.
Справа показался декоративный фонарь, на котором вверх ногами висел голый труп, немного не доставая головой до снежного покрова. Слева Данилов заметил длинную траншею. Летом работники коммунальных служб раскапывали трубы для планового ремонта на месяц, не меньше. И в это время все обитатели микрорайона вынуждены были обходиться без горячей воды.
– Гляди!
Александр знал, что там нет ничего интересного. Разве что чуть поодаль чернеют два корпуса филиала Кузнецкого госуниверситета – один разрушенный до основания, другой – наполовину. Но все же повернул голову.
И тут же в ней взорвался снаряд, во второй раз за час. За ударом последовал толчок в плечо, и он почувствовал, что летит. Рыхлый снег расступился, и Саша приложился лбом обо что-то твердое. Над ухом прозвучал выстрел, заставивший его вжаться в землю, распластаться на дне, как лягушка. Через три секунды раздался еще один. Пуля взметнула снежные брызги метрах в пяти от него.
Еще не придя в себя, Данилов услышал шепот:
– Ползи до конца. Минут десять полежишь, потом тикай. И не суйся больше… – Сверху прилетело что-то тяжелое, ударило Сашу по спине. – Рюкзачишко свой забери. И берданку. Ботаник.
Заскрипел снег. Уродливый палач, подаривший ему жизнь, уходил прочь.
Данилов почувствовал, как по лбу бежит кровь, и понял, что здорово долбанулся о трубу. А может, и хорошо, что рассек – гематомы не будет…
Он сделал, как было велено: стиснув зубы, прополз почти пятьдесят метров на брюхе по снегу и выждал даже больше, чем нужно, скрючившись за неприваренной секцией трубы. А потом стал медленно карабкаться наверх. Земля была твердой как камень и даже не осыпалась под ногами.