Палило солнце…
Оттягивал бок меч…
И, когда уже стало казаться, что так будет вечно, на смену Криспу неожиданно пришел выспавшийся и посвежевший воин.
… За обедом отец вручил сыну полновесный серебряный денарий.
- Что это? – удивился тот.
- Как что?! Дневной заработок легионера, независимо, поход это, строительство лагеря или сражение! – торжественным тоном объяснил Марцелл.
На монете был изображен Геренний Этруск. Крисп улыбнулся ему, как старому знакомому и перевернул денарий на другую сторону: здесь цезарь был изображен во весь рост, а надпись гласила, что он является вождем молодежи.
- Совсем ты у меня уже вырос, сынок. Так скоро и кормильцем станешь! Тем более, когда займешь должность помощника цезаря! – кивая на монету, заметил отец. - Но ты, смотрю, совсем не слушаешь меня? Спешишь? А впрочем, мне тоже пора… Этот спор твоего Нектария с философом… Нет, я не хочу ничего сказать… - слегка смутился он и пробормотал: - Просто любопытно узнать, чем все это закончится!
Наскоро отобедав, они вышли из каюты и разошлись в разные стороны.
Марцелл - на корму, а Крисп, постояв немного на капитанском помосте, на нос корабля.
Он неловко подсел к девушке с мальчиком и только решился сказать то, что собирался все это время, но Злата неожиданно опередила его.
- Отец сказал, что я твоя рабыня и должна выполнять все твои пожелания!
- Можешь передать ему, что у меня иное мнение на этот счет! – вспыхнул Крисп.
- Я могу готовить, стирать, петь песни… - не слушая, послушно продолжила девушка и впервые взглянула на него. Что-то в приятном, умном лице юноши, его чистых глазах привлекло ее внимание, она не сразу отвела взгляд, а затем, опустив глаза, тихо спросила:
- Так что… будет тебе угодно?
Крисп вдруг подумал, что он мог бы приказать ей снять платок, чтобы она смотрела на него… и вообще не была так холодна. Но даже поежился от этой мысли, так она была неприятна ему.
Ничего, - пробормотал он. - А впрочем… Я не хочу, чтобы ты думала, что это я приказал твоему отцу садиться за весла. Он сам…
- Я знаю, - кивнула Злата.
- Откуда?
- Брат сказал.
Крисп бросил благодарный взгляд на пытавшегося привлечь их внимание жестами Млада и удивился:
- Как он мог сказать, если не может разговаривать?
- Знаками. Я уже научилась понимать его. Это совсем не трудно.
- А что он говорит сейчас?
- Что, когда вырастет, тоже будет большим и сильным и станет гребцом, как отец! Глупый еще. Маленький. А отец у нас, правда, очень сильный. Когда рушился наш дом, он держал крышу до тех пор, пока мы все выбежали.
Они замолчали и стали глядеть на скамьи гребцов, между которыми ходил келевст, поторапливая ленивых, по его мнению, рабов ударами сыромятного бича.
Взятого в аренду раба он словно не замечал, но когда тот решил вытереть пот с лица, вдруг подскочил к нему и стегнул бичом, оставившим длинную красную полосу на его спине…
Девушка вскрикнула, точно это ударили ее саму, и невольно ухватила Криспа за руку.
Тот мгновенно вскочил и бросился к скамьям гребцов.
- Что ты делаешь? – с негодованием закричал он на келевста. – Как ты посмел ударить его?
- А что тут такого? – принялся оправдываться тот. - Капитан сказал, что ты продал его нам на время!
- Не надо мне ваших денег! Я забираю его!
- Ничего страшного, господин! – примирительно подал голос Сувор. - Я готов работать и дальше…
- А тебе… - повернулся к нему Крисп, - я первый и последний раз приказываю, как своему рабу – немедленно оставь весло и иди отдыхать.
При этих словах юноши могучий рослый мужчина послушно встал и зашагал на нос корабля.
Келевст, раздосадованно пожав плечами, направился жаловаться к Гилару.
Крисп, в свою очередь, бросился к отцу.
Марцелл встретил его с недовольным лицом.
- Я же сказал тебе не ходить сюда! – напомнил он, но было видно, что он не доволен не столько тем, что сын опять осмелился приблизиться к отцу Нектарию, сколько тем, что ему мешают слушать.
- А что же тогда они… он… - путаясь в словах, показал рукой на келевста с бичом в руке Крисп.
Марцелл внимательно посмотрел на сына и пообещал:
- Ладно, я сам разберусь с ним. А теперь – иди!
Вечером, как было заведено, Марцелл с Криспом полулежали на своих койках при свете канделябра и разговаривали.
Марцелл проверял содержимое сумки.
Крисп, щурясь на огоньки пламени, вспоминал минувший день.
- Ну, как разговор отца Нектария с философом? – как бы между прочим поинтересовался он.
- Увы! - развел руками Марцелл. - Тут и Сократу, пожалуй, нечего было бы делать… Но ничего! Среди пассажиров есть жрец храма Аполлона. Я поговорил с ним, пообещал не высаживать в ближайшем порту, если завтра он поставит этого Нектария на место. И поставит! Религия – ведь это не только ум, но и… - Марцелл постучал себя пальцем по груди, – сердце!
Несколько минут они молчали, и, наконец, Крисп спросил:
- Отец, вчера ты сказал, что я могу делать со своими рабами все, что захочу?
- Да, я и сегодня могу повторить это! - подтвердил Марцелл.
- Так вот, я хочу… освободить их!
- Странное решение! Они, что - тоже христиане?! – сразу же насторожился Марцелл.
- Нет, ты сам можешь у них спросить! У девушки даже есть статуэтка – богиня их домашнего очага…
- Да-да, я видел… - сразу смягчился отец и усмехнулся: - Надеюсь, ты не всю Дакию собираешься освобождать? Ну-ну, что надулся? Формально ведь я хозяин рабов и вправе знать, хотя бы причину!
- Да нет никакой причины! Просто хочу и всё! Ну, пожалуйста, я тебя очень прошу!
- Ладно! Делай, что хочешь… - махнул рукой Марцелл. – Хотя я лично не понимаю этого…
И принялся, как никогда долго, пересчитывать эдикты, бормоча:
- Один… два… три… пять…
Впрочем, последних слов Крисп уже почти не слышал.
Стояние в карауле у дверей каюты, волнения этого дня быстро сморили его, и он стал быстро проваливаться в приятную головокружительную пропасть легкого и радостного сна.
Крисп пытался задержаться на гребне этой пропасти и представить, как завтра утром сообщит своим рабам… своим бывшим рабам, что они свободны, но – не мог. Он только слышал: «семь… восемь…».
А когда Марцелл произнес слово «десять», он уже спал…
Глава четвертая
1
- Слушай, Григорий Иванович! Самое главное мы-то забыли!
Пусть ноги устали, болит твоя грудь,
И спину ты можешь едва разогнуть,
И пусть бы хотелось тебе отдохнуть,
Работы так много еще впереди,
Иди и буди!
- Это ты, Валентина? Хорошо, что пришла! Сделай мне какой-нибудь укол, да покрепче… Только Сергею Сергеевичу ничего не говори, а то он опять санавиацию вызовет и тогда уж наверняка отправит меня обратно. А мне нельзя пока, никак нельзя!.. Я и так, как могу, его успокаиваю…
- Хорошо, хорошо, только не волнуйтесь! Я все сделаю так, как вы просите… А что это у вас за листок? Новый рецепт?
- Нет, это – стихи… хотя, пожалуй, их можно назвать и рецептом… Это единственное, что в последние годы, действительно, помогает мне…
Иди и буди ты уснувших людей,
Скажи им, что враг среди Божьих полей,
Их хочет засеять травою своей…
Когда их разбудишь, тогда отойди…
Иди и буди!
- А-а, и вы здесь, мои старые друзья… Леночка… Ваня…
- Мы не старые – мы молодые и даже совсем еще юные!
- Вот и славно, значит, ноги у вас резвые… Сбегай-ка, Ванечка, за Григорием Ивановичем!
- Папа Тихон! А вы уже мое письмо Богу передали?
- Нет, пока только на словах…
- То-то папы пока еще нет…
- Ничего-ничего, непременно отдам!
- Ой, скорей бы!
- Ну, уж потерпи немножко! Я ведь терплю!..
Иди и буди равнодушных людей,
Глаголом их жги вдохновенных речей,
Зови их к подножью святых алтарей…
Буди равнодушных, их сна не щади…
Иди и буди!
- Слушай, Григорий Иванович! Самое главное мы-то забыли!
- Как это забыли? Всё сделано! Орудия труда – на месте. Народ оповещен, уже собирается. Ваши письма и телеграммы в Москву и другие города я вчера из райцентра отправил!
- Нет, этого мало. Надо, чтобы все было по закону. Сходи в контору и позвони в город отцу благочинному!
- Кому?!
- Священнику, которому подчиняется Покровка. Испроси у него от имени общественности благословения на восстановление храма. Да, и еще скажи, что к Покрову, это его престольный праздник, даст Бог, все закончим! Ступай, а я скоро приду!
«Скоро… а как это скоро, когда не то, что идти – встать и то нет сил?.. Господи, благослови! Господи, помоги!..»
Пока еще враг ожидает зари,
Пока не погасли совсем алтари,
Пока не свалился, иди, говори…
Работы так много еще впереди,
Иди и буди!
2
- Долго звать придется! – усмехнулся Ваня.
Что-что, а по поводу раннего, задолго до рассвета, начала дня Москве никогда не угнаться за деревней. Да что Москве – любому городу за любой из деревень!
В этом Стас сразу же убедился, едва ступив на главную и единственную площадь Покровки.
Как ни спешил он, вставая пораньше и завтракая быстрее, и все-таки пришел к месту сбора позже всех. Люди уже пришли на субботник, причем, многие из них – не с пустыми руками. Они принесли сохраненные со времен разрушения храма большие иконы, бронзовые подсвечники и лампады. А одна женщина даже попросила мужчин помочь ей принести из дома огромную купель, которую спасла ее бабушка, а она, извинившись за это перед отцом Тихоном, квасила в ней капусту…
Все пространство перед храмом было покрыто народом. Самая большая толпа людей – женщины и старушки - окружала отца Тихона, который, держась бодро и весело, со своей обычной, приветливой улыбкой отвечал на вопросы. Мужчины, группой поменьше, украдкой покуривали и сдержанно переговаривались. И чуть поодаль стояли усмехающиеся Юрий Цезаревич с «мэром» деревни и хмурый дядя Андрей.
К стене храма был прислонен длинный ряд лопат, перед которыми лежали носилки и вёдра. Здесь пестрой стайкой собралась, наверное, вся здешняя молодежь – человек сто, не меньше.
- Я и не думал, что в Покровке так много людей! – вставая рядом с Ваней, восторженно покрутил головой Стас.
- А тут не только наши. Михайловские, нечаевские, орловские… - начал перечислять Ваня, но, не желая утруждать себя долгим перечислением, просто махнул рукой: - Все пришли!
- А что тогда не начинают?
- Не знаю… Отец Тихон чего-то ждет!
Стас начинающим скучать взглядом огляделся вокруг, работать как-то не очень хотелось, и предложил:
- Может, пошли пока поиграем? А? Или покупаемся!
- Нельзя! – упрямо мотнул головой Ваня. – Все будут работать, а мы – отдыхать?
- Так мы же вернемся, когда начнут! Что даром время терять? Ленке скажем, она нас позовёт!
- Долго звать придется! – усмехнулся Ваня. – Она с мамкой к больному на Выселки пошла. Это километров пять, не меньше. А дорога через лес. Вдвоем – все веселее!
- А ты что не пошёл – волков испугался? – насмешливо уточнил Стас.
Но Ваня не принял его иронии.
- Да ты что?! Это же - Выселки! – округлил он глаза. - Там пятьдесят парней: пятнадцать сидят, двадцать отсидели, пятнадцать еще не сели.
- Ну и что?
- А то, что я там – чужак! – удивляясь непонятливости друга, нахмурился Ваня. - Охота мне было с ними лишний раз видеться…
- Но Ник ведь туда ходит!
- Еще бы - он там живет!
- А Макс?
- Сравнил… Они его сами, как огня, боятся! Особенно после того, как он половину Выселок чуть не поубивал…
- За что?
- Было за что! У них ребята из соседней деревни голубей переманивали. Так они однажды поймали их голубей, да отрезали им лапы…
- Бр-рр! – Стас зябко передернул плечами, представляя, как летали несчастные птицы, не в силах больше сесть…
- Вот и Макс, как только узнал об этом, такое в Выселках устроил… Нет, меня, хоть золотом осыпь, я туда не пойду! – уверенно пообещал Ваня. - А поиграть – это всегда пожалуйста! Как только закончим работы…
Стас покосился на отца Тихона и проворчал:
- Ну, что он не начинает?
Тут он вспомнил про свое вечернее желание поговорить с ним о главном и предложил:
- Давай подойдем к нему ближе!
- Давай! – охотно согласился Ваня, первым начиная продираться сквозь толпу. - А зачем? – приоглянувшись, крикнул он.
- Да я давно хотел спросить у него… - Стас вдруг увидел Нину, которая стояла в окружении ребят и подруг, и разом забыл об отце Тихоне.
Нина смеялась над тем, что, как всегда с мрачным видом рассказывал Макс, и казалась самой красивой, стройной и загорелой из всех девчат.
Стасу захотелось изменить направление прямо к ней, но, следуя за Ваней, он уже вышел прямо к отцу Тихону. Тот как раз закончил объяснять что-то женщине, не сводившей с него глаз.
- Ну, чего ты? – затеребил локоть друга Ваня. - Спрашивай!
- Как? – растерялся Стас. – Прямо сейчас? Здесь?!
Он беспомощно – разве можно задавать такой вопрос так просто, вдруг, второпях… - огляделся вокруг. И тут, на его счастье, к храму подошел Григорий Иванович. Отец Тихон сразу же объявил, что ответы на все вопросы пока закончены, и вопросительно взглянул на него.
3
- Да? - заподозрив неладное, насторожился Григорий Иванович.
Григорий Иванович победно вскинул правую руку и сообщил:
- Все в порядке!
Почувствовав, что сейчас начнется самое главное, все подались вперед. Даже Юрий Цезаревич со своим окружением.
Григорий Иванович дождался, пока воцарится полная тишина, и продолжил:
- Отец благочинный разрешил… то есть, благословил, - поправился он, споткнувшись на непривычном слове, - восстанавливать храм в Покровке!
- Ну, слава Богу!
- Правда, сначала он, судя по всему, за голову схватился – где я для вас священника найду? Но, когда услыхал про вас, сразу успокоился. А когда узнал, что можно будет освящать храм на Преображение…
- Что-что? – словно очнувшись, быстро переспросил отец Тихон. – Когда?!
- На Преображение! – с готовностью повторил Григорий Иванович. - Он так обрадовался, что пообещал немедленно доложить о нашей инициативе архиепископу и наверняка уже сделал это!
- Какое Преображенье? – простонал отец Тихон. - Я ведь просил передать – на Покров!
- Да? - заподозрив неладное, насторожился Григорий Иванович. - Благочинный тоже переспросил: когда-когда? А у меня, как нарочно, всё в голове спуталось: Покров, Преображение, Престол… А что, разве есть разница?
- Еще бы! Покров – четырнадцатого октября, а Преображение – девятнадцатого…
- … сентября? – с робкой надеждой уточнил Григорий Иванович.
- Августа! Вот зарезал, так зарезал!
- Кого резать? Когда? Где? – услышав знакомое слово, с поднятыми руками рванулся было вперед дядя Андрей, но на него накинулось сразу несколько женщин:
- Иди, ты!
- Тебе бы все только резать! Совсем спился уже!
- Вчера в магазин зашел и говорит: «Дайте мне бутылку хлеба и булку водки!»
На женщин, в свою очередь, тоже зашикали:
- Да тихо, вы!
- Дайте послушать, что отец Тихон говорит!
Но заговорил не отец Тихон, а Григорий Иванович.
- Ну, и что – что девятнадцатого? – как ни в чем не бывало, уверенным тоном спросил он. – Разве мы раньше пятилетки в три года не выполняли? А тут за целых два месяца храм не восстановим?
- За неполных два месяца! – со вздохом поправил его отец Тихон. - И – такой храм… Нет, Григорий Иванович, это невозможно!
В наступившей полной тишине раздался громкий смех директора школы:
- Плох тот строитель, который перед началом стройки не рассчитает, сможет ли он закончить ее! Так, кажется, говорится в вашем Евангелии?
- А-а, это вы, Юрий Цезаревич! Это хорошо, что вы тоже здесь… Здравствуйте! – только теперь замечая директора школы, отозвался отец Тихон и - низко поклонился ему.
Юрий Цезаревич демонстративно отвернулся и, не желая выглядеть совсем уж бескультурным перед земляками, тоже поклонился… храму.
- Ай да отец Тихон! – засмеялись в толпе. – Такого атеиста, как наш директор школы, вынудил храму поклониться! А значит, и Богу!
Теперь уже молчал Юрий Цезаревич, а люди смеялись.
- А говорит, Бога нет!
- Раз нет – кому тогда кланялся?
- А, Юрий Цезаревич?
Директор школы обвел глазами людей, храм, остановился взглядом на черневшей слева от входа табличке, прищурился и, со словами, - «Ну, ладно, это мы еще посмотрим, что у вас выйдет!» - направился в сторону конторы.
- Начальству жаловаться побежал!
- Ну и пусть бежит!
- Начинай, Тихон Иванович!
- Ну что ж, начнем, благословясь! – согласно кивнул отец Тихон.