— Разве я ошибся? — спросил он, внимательно всматриваясь в мое лицо.
— Нет, нисколько.
— Хе-хе, — довольно хмыкнул он. — Мне очень понравился ваш первый роман. Очень сильно написано, и такой необычный стиль!
Короткая пауза, последовавшая за этими словами, без слов сказала мне, что второй роман вызвал у него много вопросов. Я почувствовал благодарность за его безмолвную искренность.
— Но как вам удалось узнать меня?
— У меня совершенно феноменальная память, — ответил он, гордо подняв голову.
— Да, но мое лицо… На книгах не было фотографий… И в прессе тоже…
— Зато фотография была на сопроводительном документе, который ваше издательство рассылало в книжные магазины! — торжествующе парировал он, словно ждал этого вопроса.
Старик явно наслаждался моим недоумением и даже хрипло хохотнул от избытка чувств.
— Я никогда не забываю лиц. Помню всех тех, кого хоть раз в жизни встречал. А также все имена и фамилии. Значит, вы пришли по поводу объявления?
— Да… Но оно, должно быть…
— Я повесил его неделю назад. Я больше не справляюсь в одиночку. Мне нужна небольшая помощь, особенно во второй половине дня. Я старею, силы уже не те. Не хватает проворства. Согласны на такую работу?
— Ну как… конечно, согласен! Но я не знаю, справлюсь ли я. Я не слишком-то большой знаток литературы. Читать, конечно, люблю, но у меня разрозненные и несистематизированные знания…
— Я вас принимаю, — прервал он мою сбивчивую речь. Вид у него был радостный, он довольно потирал руки. — Какое счастье: в моем магазине будет работать настоящий писатель! Если в вашем образовании есть какие-то пробелы, я здесь для того, чтобы их восполнить! Писатель — продавец в моем магазине! Я и мечтать о таком не мог!
Он сиял и подскакивал на месте, как ребенок.
— Меня зовут Гилель Эдинберг, — сказал он, протягивая мне руку.
— А меня…
— Рафаэль Скали, я знаю, — смеясь, перебил он.
— Нет. Рафаэль Скали — мой псевдоним. А настоящее имя Иона Ланкри.
— Псевдоним? — задумчиво повторил он. — Я тоже в свое время пытался сменить имя. Ну, значит Иона. Иона, кстати, означает голубь. Но вы это наверняка знаете. Символ свободы, символ мира. Добро пожаловать, Иона. И пойдемте, осмотрим мои владения.
Его костлявая хрупкая кисть опустилась на мое плечо, чтобы дружелюбно подтолкнуть меня вперед, и я увидел на его предплечье татуировку.
Это был номер.
ЛИОРЯ очутилась перед особняком, стоящим на тихой красивой улочке, прилегающей к авеню Ваграм. Сверилась с адресом: точно, он. Табличка на портале гласила: «Вилла „Венеция“».
Как только я позвонила в дверь, камера в саду повернулась в мою сторону. Механический голос попросил меня представиться, потом пригласил войти. На крыльце меня ждал какой-то мужчина. Он стоял, сложив руки на животе, — приветливое выражение на гладко выбритом лице, безупречно отглаженный костюм, — а потом преисполненным радушия жестом пригласил меня в дом.
Я застыла, пораженная роскошным убранством комнаты, в которую он ввел меня: огромные двери, высокий потолок, картины на стенах, широкая мраморная лестница. Одна эта комната была раз в пять больше, чем вся моя квартира.
— Меня зовут Клод. Я мажордом мсье Лучиани.
— Это я с вами разговаривала по телефону?
Он с достоинством кивнул.
— Мсье Лучиани ждет вас, — сказал он затем, приглашая меня следовать за ним.
Мы пошли по лестнице, чтобы подняться на второй этаж, прошли коридор с несколькими дверями, за которыми, очевидно, были комнаты. Я старалась охватить взглядом все детали, чтобы оценить стиль этого дома — столь же помпезный, сколь и какой-то случайный. Словно хозяева безуспешно пытались замаскировать свое стремление выставить богатство напоказ. Пышно, но бездушно.
Клод провел меня через богато обставленную гостиную и трижды постучал в одну из дверей. Пропустил меня в просторный кабинет и вышел, закрыв дверь за собой. Я увидела высокого немолодого человека с резкими чертами лица и квадратным подбородком. Это и был мсье Лучиани.
— Роберто Лучиани, — представился он, протягивая руку и глядя на меня в упор большими черными глазами.
— Лиор Видаль.
— Спасибо, что откликнулись на мое письмо.
— Довольно странное, между прочим, письмо.
— В самом деле? — спросил он, явно припоминая, что же написал в том письме.
— Выглядело как повестка. Нельзя не пойти.
— А, понятно. Мне жаль, что так получилось, простите.
— Вы так ничего и не сказали о том, в чем же заключается ваша пресловутая работа…
— Да, действительно. Дело в том, что это… как бы сказать… необычное предложение.
— Скажите сперва, как вы вышли на меня? Ваш управляющий говорил о каких-то общих друзьях…
— Сейчас я вам все объясню. Пойдемте, присядем.
Он провел меня в маленькую гостиную, изящную и удивительно уютную по сравнению с тем, что я видела до сих пор. Мы сели друг напротив друга.
— Дом вам не понравился, верно? — спросил он, пока я осматривала комнату.
— Ну… выглядит он, что называется, внушительно.
— Но нет уюта.
— В общем, да, — растерянно призналась я.
— Ничего удивительного. Жизнь постепенно уходит из этого места, — тихо произнес он. И вдруг показался мне ужасно грустным. — Еще несколько лет назад этот дом был живым, гостеприимным и уютным. Здесь жила счастливая семья. Сейчас я, видимо, единственный, кто видит этот дом таким, каким он был прежде, кто слышит раскаты смеха и гул голосов, наполнявшие его.
Он замолчал, словно вслушиваясь в эти умолкнувшие звуки.
— А чем мне нужно будет заниматься? — спросила я, пытаясь вернуть его к теме, которая волновала меня больше всего.
— О, простите меня, вы же ждете каких-то объяснений, а я гружу вас своими переживаниями. Но мои откровения находятся в непосредственной связи с причиной вашего присутствия здесь.
— Как это?
— Вы, как мне известно, превосходная медсестра. И в этом качестве я бы хотел нанять вас на работу, — сказал он, и в голосе его вновь послышались командные нотки. Так, по моему представлению, разговаривают директора крупных предприятий.
— Медсестры для вас? Вы, как мне представляется, в добром здравии.
— Речь не обо мне, а о моей дочери, — объяснил он неожиданно мягко, пожалуй, даже робко.
— Для вашей дочери? А что с ней?
Лучиани на мгновение замолк, набрал воздуха в легкие, словно собирался с силами, чтобы произнести роковые слова:
— У нее тяжелое неврологическое заболевание. Оно распространяется на всю нервную систему и в конце концов разрушает ее.
Он бережно и опасливо говорил о ее болезни, словно боясь разбудить какое-то проклятие, ухудшить дело неосторожным словом.
— На какой она стадии?
— На последней. Ей осталось несколько месяцев. Три, шесть… может, чуть больше. Я попросил, чтобы ее оставили дома, и установил в ее комнате все необходимое оборудование.
Он горестно обхватил руками голову, а потом проговорил внезапно дрогнувшим голосом:
— Она мой единственный ребенок, и каждый день я вижу, как она уходит все дальше…
— Кроме двигательных функций, что еще поражено?
— Она полностью парализована, не может разговаривать. Общается только с помощью специального устройства, которое работает от нажатия руки. Но редко. Говорит, что это ее утомляет. Но я думаю, что она просто больше не хочет…
— Почему?
— Чтобы я привыкал жить без нее, очевидно. Иногда она вечером пишет мне несколько слов. Каждый раз пытается меня подбодрить. Пишет, что не боится, что я не должен расстраиваться. Она еще думает о том, чтоб меня успокоить! — с грустной улыбкой ответил он.
Он встал, прошелся по комнате, поникнув головой, словно придавленный тяжестью горя.
— Какая злая ирония! Я всю жизнь работал, чтобы моя семья была избавлена от любых проблем. Первые годы были такими счастливыми. Мы с женой и дочкой были настоящей дружной семьей. Все мне удавалось. Меня пьянило ощущение всемогущества, оно подталкивало меня к еще более крупной игре, к еще большему риску. Я хотел заработать еще больше денег. И в итоге забыл о главном. Упустил свою жену. Она сбежала с одним из моих деловых знакомых и увезла с собой дочь. С помощью судов и угроз мне удалось вернуть себе Серену. Я не мог перенести, что она живет с этой женщиной, которая меня предала, и этим мужчиной, который ей не отец. Это был шаг, продиктованный бессмысленной гордыней, ведь я понимал, что не смогу уделять ей должного времени, самому заниматься ее воспитанием. Я доверил ее гувернанткам, и она росла в этом доме, окруженная любовью и заботой моих сотрудников. Несколько лет спустя она заболела. И тут-то я понял, что бессилен, что совершенно ничем не могу ей помочь. Я видел, как из года в год она чахнет. Бросил работу, проводил с ней все свое время, занимался только ею. Но теперь что я могу поделать? Она недвижна, парализована и ждет смерти. А я терплю все муки вместе с ней.
— А сколько ей лет? — спросила я дрогнувшим голосом.
— Примерно столько же, сколько вам.
— А мать?
— Мать время от времени навещает ее. Не часто. Но я могу ее понять. Она отдавала мне здоровую, веселую, красивую девочку. И с каждым разом видит, что той хуже и хуже. Но все равно приходит.
Я помолчала. Мне знакомы были эти вспышки чувств, перепады от внезапного гнева к безнадежному смирению.
— А почему я? — наконец задала я вопрос.
— Потому что она нуждается не только в медсестре, не только в сиделке. Мне бы хотелось, чтобы у нее была подруга, близкий ей по духу человек, в котором она узнает себя. Девушка, способная поддержать ее в эти дни, проводить ее в последний путь с любовью и участием.
— Вы не ответили на мой вопрос: почему все-таки я? Почему вы считаете, что я могу быть этим человеком? Откуда вы меня знаете?
— Анжела Дютур.
От неожиданности я вздрогнула.
— Мадам Дютур?
— Анжела Дютур была моей ассистенткой, — ответил он. — Я видел вас в больнице.
Тут я поняла, почему его лицо показалось мне знакомым.
— Я часто навещал ее и встречал там вас. — Накануне ее кончины я зашел в палату, а вы были с ней. Вы держали ее за руку и рассказывали что-то забавное, пытались ее развеселить. Я видел, как она улыбалась. Потом вы вышли, оставив нас вдвоем. А она в нашем с ней разговоре упомянула о том, как вы ей много помогаете. Именно Анжела внушила мне мысль нанять вас на работу. «Серена полюбит ее всем сердцем, вот увидите». Таковы были ее слова. Когда я увидел вас на похоронах, я понял всю глубину вашего самопожертвования и решил, что обязательно обращусь к вам со своим предложением.
Его голос был тихим, мягким, почти завораживающим.
— Мне бы хотелось, чтобы вы подружились с Сереной так же, как подружились с Анжелой, — сказал он мне.
Я молчала, не в силах оправиться от изумления.
— Не знаю, — наконец проговорила я. — Мне приятно, что вы так обо мне думаете, но предложение ваше все равно довольно… необычное. Я как раз хотела сменить работу или даже профессию. Я слишком отдавалась делу в ущерб своей собственной жизни и…
— Примите мое предложение. Пусть это будет вашей последней… миссией. Такой способ уйти из больницы. А я тогда займусь поисками подходящей для вас профессии и образования, может быть, пройти обучение и работать в моей компании или где-то еще. Не говоря уже о том, что вам будет положена очень высокая оплата.
— Высокая оплата за то, чтобы я стала подругой вашей дочери… У меня несколько другие представления о работе и о дружбе.
— Я знаю… Простите мою неловкость. Но у меня просто нет никаких сомнений, что вы полюбите Серену и что она тоже вас полюбит.
— Я не знаю. Мне нужно подумать.
— Понимаю. Просто давайте попробуем. Неделю или две, а потом вы можете нас покинуть и выбрать по желанию образование и специальность, которые я смогу вам предложить.
— Все так внезапно, так странно…
— Подумайте над моим предложением, очень прошу вас.
Я встала, он тоже. Но прежде чем уйти, я почувствовала желание побольше узнать о его дочери.
— Могу ли я увидеться с Сереной?
Легкая улыбка озарила его суровое лицо, было видно, что он ждал этого вопроса.
Лучиани пропустил меня вперед, мы прошли по огромному дому и оказались перед дверью спальни.
Он постучал в дверь и открыл.
Я огляделась: передо мной была просторная комната, оформленная в ярких, радостных тонах, обставленная удобной приятной мебелью, изобилующая всяческими подушечками и пуфиками. На стенах — аппликации в виде цветов и деревьев. Огромная библиотека с сотнями томов. Это была комната юной девушки — той, что была Серена до болезни.
Я прошла вперед и увидела Серену. Она лежала на кровати, глядя в потолок. На первый взгляд казалось, что с ней все в порядке, просто она отдыхает и не слышала, как мы вошли. Но медицинские приборы на столике рядом с кроватью напоминали о том, какая трагедия ежечасно разыгрывается в этой комнате.
— Эти датчики позволяют контролировать ее состояние. Мы напрямую связаны с медицинским центром. При малейшей тревоге приедет врач.
Я подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть Серену.
Это была красивая девушка примерно моего возраста, однако болезнь истончила и обесцветила ее черты. Огромные глаза смотрели в пространство, темные волосы разметались по подушке.
— Это я, любимая, — тихо сказал мсье Лучиани. — Я привел сиделку. Ту самую, про которую рассказывал. Ее зовут Лиор, и она хочет с тобой познакомиться.
— Здравствуй, Серена, — сказала я, наклонившись над кроватью.
Взяв ее за руку, я увидела, как ее веки дрогнули.
— У тебя чудесная комната, — сказала я. — Немного похожа на мою. Только у меня меньше книг!
— Серена всегда любила читать, — вмешался мсье Лучиани. — Пока ее болезнь еще не проявилась, она прочитывала несколько книг в неделю. А когда ей пришлось все время проводить в комнате, она целыми днями только и читала. Она прочла все книги, которые здесь стоят.
— А кто-нибудь тебе сейчас читает?
— Я, — ответил ее отец. — Но недостаточно и притом плохо, хотя Серена и делает вид, что ее все устраивает. Я просил кое-кого из своих помощников читать ей, но Серена чувствовала, что им это неинтересно, и расстраивалась.
Меня возмутило, что девушка лишена возможности удовлетворить свою благородную страсть к чтению. Видимо, поэтому я все решила сразу и сама даже удивилась, когда у меня вырвалось:
— Если ты не против, я займусь тобой, Серена. Буду читать тебе романы. Я обожаю читать, но, к сожалению, у меня никогда не хватает на это времени. Таким образом, я смогу доставлять тебе удовольствие и сама при этом буду счастлива… это же здорово!
Я ни минуты не обдумывала последствий своего решения: мне просто стало совершенно очевидно, что мое место — здесь, рядом с Сереной.
Я увидела, как ее веки дрогнули и легкая улыбка появилась в уголках губ.
— Я просмотрю твою библиотеку, чтобы понять, какие книги ты предпочитаешь. Но буду выбирать книги и на свой вкус тоже. Мы примерно одного возраста и, судя по обстановке твоей комнаты, в наших характерах много общего. Значит, наши пристрастия тоже должны быть схожи.
Мне показалось, что ей понравилось мое предложение.
— Я еще не знаю, когда смогу начать, Серена. Но я постараюсь поскорее справиться со своими делами и оказаться рядом с тобой.
Она шевельнула пальцами.
— Она просит свой стилус. Что-то хочет вам сказать.
Мсье Лучиани вложил стержень, похожий на оптическую ручку, в руку дочери. Нажатием руки она включила компьютер, лежащий рядом с ней. На экране появилась клавиатура. Легкими, почти незаметными движениями она передвигала курсор, довольно долго, пока на экране не появилась фраза:
Я буду вас ждать.
Я застыла в удивлении. Она погрузилась взглядом в мои глаза, словно желая проникнуть на самое дно.
— Вот и славно, — в конце концов произнесла я, не зная, как реагировать на такое неожиданное откровение. Затем, склонившись над ней, погладила ее по руке.
— До скорого, Серена.
Она прикрыла глаза, в них читалась нежность.
Обернувшись, я заметила, что мсье Лучиани изо всех сил старается скрыть нахлынувшие чувства. Вздохнув, он с благодарностью улыбнулся мне.
— И что, ты вот так, с бухты-барахты, в порыве эмоций возьмешь и бросишь работу?
— Не в порыве эмоций, а в душевном порыве.
— Скорее в порыве безумия.
Мы сидели на моей кровати, обе в пижамах. Я рассказала ей про встречу с Сереной, про мое решение, про переживания моего нового работодателя. Снимая макияж, Эльза обдумывала мой рассказ, задавала вопросы, вставляла замечания.
— И когда ты начинаешь?
— Если принять во внимание полагающийся мне оплачиваемый отпуск и отработанные дни, за которые больница мне еще не заплатила, думаю, дней через десять.
— Ты не слишком спешишь?
— Я попросила у него время на раздумье, но, когда увидела Серену, мне все сразу стало ясно. Я поняла, что нужна ей, и, пусть это покажется тебе странным, ощутила вдобавок, что и я в ней нуждаюсь.
— Да, в качестве подруги по дуракавалянию она должна быть очень и очень ничего.
— Я чувствую, что она может много мне дать.
— Только не рассказывай мне про ваши безумные девичьи междусобойчики, не то я буду ревновать.
— Знаешь, она словно какая-то неизвестная часть меня самой, — объяснила я, скорее пытаясь найти слова для своих ощущений, чем убедить Эльзу.
— Спасибо, это так мило с твоей стороны, — сказала она, изображая обиду. — Я бы предпочла услышать нечто подобное о себе.
— Глупая ты, — ответила я смеясь, — делаешь вид, что не понимаешь.
— Нет-нет, я все понимаю. Я годами таскаю тебя по вечеринкам, утешаю после неудачных романов, трачу свое хорошее настроение, чтобы как-то расцветить твою печальную жизнь, и тут появляется незнакомка, один взмах ресниц — и она уже «часть тебя». Ну что ж, если надо быть парализованной и умирающей, чтобы заслужить твою дружбу, я сдаюсь, — съязвила Эльза, широким жестом швырнув в меня ватку, пропитанную кремом для снятия макияжа.