Как видим, в этих записях уже нет восторженных восклицаний о классическом развитии операции или о блестящем продвижении вперед с охватом Москвы. Темп наступления явно сбился, за 20 дней части противника продвинулись еле-еле, и уже нужно искать оправдание этой замедленности. В данном случае это грязь и плохие дороги (потом будут снег и морозы). Разумеется, нельзя отрицать, что распутица и бездорожье затрудняли продвижение танков, артиллерии и автотранспорта гитлеровцев. Но все же главной причиной потери темпа был наш отпор на всех главных направлениях армиям наступающих.
Вот чего достигли Сталин и Жуков на подступах к Москве:
продвижение противника, как видим, становилось все медленнее и медленнее.
Главным беспокойством фон Бока в начальные дни октября было то, чтобы танковые части его группы армий не ввязались в уничтожение окруженных советских армий, а двигались дальше, дабы не позволить нам создать новый фронт обороны на подступах к Москве.
7 октября Бок приказывает 2-й танковой группе Гудериана взять Тулу и двигаться дальше на Коломну и Серпухов, 4-й танковой группе идти на Москву по шоссе Вязьма – Москва, 4-й и 9-й армиям вместе с 3-й танковой группой двигаться на Калугу и Гжатск и дальше на Москву. На Малоярославец двигалась дивизия СС “Рейх”, а за нею шли 57-й и 10-й танковые корпуса.
На пути этой мощной танковой механизированной группы встали курсанты подольских училищ, пехотного и артиллерийского, батарея 222-го зенитного артиллерийского полка, которая стала вести огонь по танкам, и подразделения 17-й танковой бригады. Шесть суток эти замечательные воины удерживали и отбивали натиск мощнейшей танко-во-механизированной армады. Шесть суток! Только представьте себе, как молодые курсанты, не имеющие достаточного количества средств для борьбы с танками, несмотря ни на что, сдерживают и не пропускают противника к Москве!
В эти дни к Боку прибыл главнокомандующий сухопутными войсками Браухич. Ознакомившись с обстановкой, он настоятельно потребовал послать в обход Москвы с севера, со стороны железной дороги Ленинград – Москва, 3-ю танковую группу. Опытный Бок возражал, предупреждая, что танковые группы Рейнгардта и Гудериана в этом случае разойдутся слишком далеко, но Браухич добился того, что Бок получил на это соответствующий приказ еще и сверху.
Наступающие части 13 октября овладели Калугой. 15 октября Гепнер со своей танковой группой делает новый рывок вперед и прорывается через Московскую линию обороны. В штабе Гепнера делают такую запись: “Падение Москвы кажется близким”.
* * *
В один из этих напряженных дней Сталин позвонил Жукову и спросил:
– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
Жуков некоторое время думал, наверное, эти секунды были для Сталина очень тягостны. Жуков же отчетливо понимал, какую ответственность он берет на себя любым – положительным или отрицательным – ответом. Проще бы уклониться от однозначного суждения, но это было не в его характере. А главное – он был уверен, что предпринял все возможное и невозможное, чтобы отстоять столицу, поэтому твердо сказал:
– Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
– Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока дать не сможем.
15 октября 1941 года в 9 часов утра Сталин провел расширенное заседание Политбюро, на которое были приглашены руководители Министерства обороны, секретарь Московского комитета партии Щербаков и командующий Московским военным округом генерал Артемьев.
Сталин был спокоен, по-деловому строг и собран. Он сообщил следующее:
– До подхода наших резервов с востока у немцев превосходство в силах. Фронт может быть прорван. Необходимо подготовить город на случай вторжения противника в Москву.
Здесь я приведу короткую живую картинку из воспоминаний Штеменко, очевидца обстановки, в которой работал Сталин в октябре 1941 года.
“... в самый разгар налета вражеской авиации... десятки прожекторов, словно голубыми кинжалами пронзали тьму. Вспыхивали и мгновенно гасли красноватые разрывы зенитных снарядов. Полыхал край неба – багряные сполохи на боевых позициях артиллерии (фронт рядом!).
Бомбежка Москвы все усиливалась... В ночь на 29 октября фугасная бомба угодила во двор нашего здания (Генштаба на улице Кирова). Было уничтожено несколько машин, убито три шофера и ранено 15 командиров (офицеров Генштаба. – В. К.).Дежурного по Генштабу подполковника И. И. Ильченко взрывной волной выбросило из помещения. Двери сорвало с петель. Хрустели стекла под ногами окровавленных людей, выходивших из комнат. Они пострадали главным образом от осколков оконных стекол. В числе пострадавших оказался и Василевский.
Сталин в свой подземный кабинет ни разу не спускался. Он работал в отведенном ему флигеле, здесь же, во дворе дома, занятого Генштабом по улице Кирова...”
В Москве было неспокойно. О новом наступлении немецких войск узнали не только в военных учреждениях, но и почти все жители Москвы. Артиллерийская канонада и бомбежки слышны были всем. Начальник тыла Красной Армии генерал А. В. Хрулев позднее вспоминал:
“Утром 16 октября мне позвонил начальник Генштаба маршал Б. М. Шапошников и передал приказ Сталина всем органам тыла немедленно эвакуироваться в Куйбышев. Ставка должна была, согласно тому же приказу, переехать в Арзамас. Для вывоза Сталина мне было приказано срочно подготовить специальный поезд. Позднее в тот же день у меня состоялся разговор со Сталиным, который подтвердил это распоряжение...”
Решение об эвакуации государственных учреждений, Генерального штаба и Ставки подтверждается и постановлением Государственного Комитета обороны об эвакуации Москвы, где говорилось о необходимости немедленно начать эвакуацию правительства. Верховного Совета, наркоматов, дипломатического корпуса и других учреждений, о вывозе ценностей и исторических реликвий из Оружейной палаты Кремля. В одну из ночей, соблюдая строжайшую тайну, извлекли из Мавзолея тело В. И. Ленина и отправили под особой охраной в специальном вагоне в Куйбышев.
Как только в Москве приступили к широкой эвакуации населения и учреждений, началось то, что назвали позже “московской паникой”, —беспорядки, о которых ходило и до сих пор ходит немало слухов. Многие очевидцы подтверждают, что действительно в городе растаскивали товары из магазинов, складов, да, собственно, даже и не растаскивали, а было такое полуофициальное разрешение все разбирать.
На вокзалах грузились эшелоны заводов и учреждений. Множество людей уходило пешком по шоссе – на восток страны.
Лихорадочно, торопливо работало в эти ночи (а по случаю спешки – даже днем) ведомство Берии. Срочно уничтожались арестованные и отбирались те, кого предстояло вывезти. Наиболее “ценных” арестованных, которых готовили в качестве участников грандиозного процесса, похожего на “военный заговор” 1937—1938 годов, отправили под усиленным конвоем в Куйбышев. В этой группе были дважды Герой Советского Союза помощник начальника Генерального штаба Я. Смушкевич, бывший заместитель наркома обороны и командующий советской авиацией генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза П. Рычагов и его жена, тоже летчица, генерал-полковник начальник управления ПВО страны Герой Советского Союза Г. Штерн...
Только прибыли вагоны с узниками на место, как вслед им, 18 октября, пришло предписание наркомаНКВДГенерального комиссара государственной безопасности Берии – немедленно расстрелять 25 заключенных, среди которых находились и вышеназванные военачальники. Приказ был выполнен немедленно, все были расстреляны без суда и следствия.
В Москве начались грабежи и беспорядки, которые чинили дезертиры и всякая другая нечисть.
* * *
Сталин покидать Москву не собирался. Из рассказа Чадае-ва Куманеву:
“– В середине октября накануне эвакуации в Куйбышев части Совнаркома и Управления делами я зашел в комнату охраны, где находился генерал Н. С. Власик, чтобы попрощаться с ним. К этому времени мы были хорошо знакомы друг с другом, часто встречались семьями.
Начальник охраны Сталина с огорчением воспринял весть о моем отъезде.
– Но ничего, – сказал он, – скоро вернетесь.
– Да, я в этом уверен.
– Уверен в этом и товарищ Сталин.
– А не было разговора о том, что и он на крайний случай временно переберется к нам в Куйбышев?
– Я знаю, – сказал Власик, – был разговор на эту тему между Сталиным и Ждановым. “Хозяин” твердо и решительно заявил, что не может быть и речи об этом: он остается на своем посту в Москве. Но мы все-таки на всякий крайний случай сейчас сформировали специальный небольшой поезд, который уже находится в полной готовности к отбытию.
– Я знаю, – сказал Власик, – был разговор на эту тему между Сталиным и Ждановым. “Хозяин” твердо и решительно заявил, что не может быть и речи об этом: он остается на своем посту в Москве. Но мы все-таки на всякий крайний случай сейчас сформировали специальный небольшой поезд, который уже находится в полной готовности к отбытию.
– Товарищ Сталин, конечно, о нем не знает? – спросил я.
– Пока не знает, но, может быть, сегодня или завтра узнает.
В последующем Вознесенский, Калинин, Поскребышев и некоторые другие руководящие работники мне подтвердили, что Сталин действительно не собирался эвакуироваться куда-либо из Москвы...
Но решение на эвакуацию Москвы он принял.
15 октября 1941 г.ПОСТАНОВЛЕНИЕ
ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ “Об эвакуации столицы СССР г. Москвы”
Ввиду неблагоприятного положения в районе Можайской оборонительной линии ГКО постановил:
1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев (НКПС – т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД – т. Берия организует их охрану).
2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).
3. Немедленно эвакуироваться органам Наркомата обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба – в г. Арзамас.
4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД – т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).
Председатель Государственного Комитета ОбороныИ. В. Сталин
Вот еще один красноречивый эпизод из тех дней. Мой знакомый Эмзор Акакиевич, немолодой житель Сочи, в свое время приближенный к охране Сталина, поведал:
“– Наш родственник, генерал Игнатошвили, один из заместителей начальника охраны Власика, спустя много лет после этого происшествия рассказал:
– Когда сложилось критическое положение под Москвой и немцы уже были в Крюкове, полным ходом шла эвакуация из Москвы различных учреждений. Однажды, сидя за столом, Микоян и Маленков сказали мне: “Пора уезжать в Куйбышев и Сталину. Иди скажи ему об этом”. Сами они опасались заводить такой разговор.
Я пришел к Сталину и, чтобы придать доверительность, заговорил по-грузински. Причем не сказал ни слова об отъезде.
– Иосиф Виссарионович, какие вещи взять в Куйбышев? Сталин на меня так посмотрел – я думал на мне одежда загорится от его взора!
– Ах ты трус проклятый! Как ты смеешь говорить о бегстве, когда армия стоит насмерть! Надо тебя расстрелять за такие паникерские разговоры!
Не помня себя, я, как в бреду, вернулся к тем, кто посылал меня к Сталину.
– Ну как? Что он решил?
Я не в состоянии был ответить, огненный взор Сталина еще жег меня. “Расстрел” – мелькало в сознании. Сталин не бросал слов на ветер! На глаза попала бутылка коньяка, я схватил ее и глотнул из горлышка.
Собеседники не унимались:
– Ну все же, что он решил?
– Он сказал – расстреляет меня за подобные паникерские разговоры. И если это случится – то вы подставили меня под расстрел...
Но, слава Богу, обошлось”.
В октябре 1941 года, в один из самых напряженных дней московской обороны, в кабинете Сталина раздался телефонный звонок. Сталин, не торопясь, подошел к аппарату. При разговоре он никогда не прикладывал трубку к уху, а держал ее на расстоянии – громкость была такая, что находившийся здесь генерал Голованов слышал все. Он и рассказал позднее этот эпизод.
Звонил корпусной комиссар Степанов, член Военного совета ВВС. Он доложил, что находится в Перхушкове, немного западнее Москвы, в штабе Западного фронта.
– Как там у вас дела? – спросил Сталин.
– Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко от переднего края обороны. Нужно вывести на восток, за Москву, примерно в район Арзамаса. А командный пункт организовать на восточной окраине Москвы.
Воцарилось довольно долгое молчание.
– Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? – не повышая голоса, сказал Сталин.
– Сейчас. – И снова молчание. – А какие лопаты, товарищ Сталин?
– Все равно какие.
– Сейчас... Лопаты есть, товарищ Сталин.
– Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве. До свидания. – Он произнес все это спокойно, не повышая голоса, без тени раздражения и не спеша положил трубку.
* * *
18 октября немцы овладели Малоярославцем и Можайском.
19 октября Сталин собрал в Кремле ГКО. На заседание пригласили руководящих партийных и советских работников. Первым сделал сообщение о сложившейся на эти часы обстановке секретарь городского комитета партии Щербаков. Командующий МВО генерал Артемьев доложил о борьбе с паникой в Москве и о ходе эвакуации.
После них поднялся Сталин. Он не пошел к трибуне, спустился к тем, кто сидел в зале. Наступила напряженная тишина, все ждали, что Сталин скажет самое главное, самое важное. А он, пристально вглядываясь в лица, без вступления спросил:
– Будем защищать Москву или надо отходить? Тишина стала еще более напряженной. Конечно же, никто не мог сказать о том, что Москву придется оставить.
– Я спрашиваю каждого из вас. Под личную ответственность.
Он подошел к секретарю райкома, который сидел в первом ряду.
– Что скажете вы?
– Отходить нельзя. Следующий ответил:
– Будем сражаться за каждый дом.
Сталин обошел и спросил почти всех присутствующих. Они отвечали о готовности защищать Москву.
Повернувшись к Маленкову, Сталин сказал:
– Пишите постановление ГКО.
Маленков с готовностью взялся за ручку, склонился к бумаге. Но писал он медленно и неуверенно. Сталин подошел к нему, прочитал через плечо, что он пишет. Наконец не выдержал, обругал:
– Мямля, – отобрал листы, передал Щербакову и приказал: – Записывай. – Стал диктовать. Первые же слова были необычайные, не такие как в официальных постановлениях и приказах: “Сим объявляется...”
Поскольку этот документ составлен лично Сталиным, я думаю, читателям будет полезно еще раз убедиться в строгости стиля, четкости и краткости формулировок, чем Сталин отличался при написании документов, да и в устных выступлениях.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ “О введении с 20 октября в г. Москве и прилегающих к городу районах осадного положения”
№ 813 от 19 октября 1941 г.
Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100—120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.
В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.
2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта г. Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати.
3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы генерал-майора т. Синилова, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.
4. Нарушителей порядка не медля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.
Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всякое содействие.
Председатель Государственного Комитета ОбороныИ. СталинМосква, Кремль
* * *
28 октября Сталин вызвал командующего войсками Московского военного округа генерала Артемьева и командующего ВВС генерала Жигарева и просто ошарашил их вопросом:
~ Через десять дней праздник Октябрьской революции. Будем проводить парад на Красной площади?