~ Через десять дней праздник Октябрьской революции. Будем проводить парад на Красной площади?
Генералы оторопели. Москва была в эвакуационных конвульсиях. Город затянуло дымное марево – жгли бумаги в учреждениях. О параде даже мысли не возникало.
– Я еще раз спрашиваю: будем проводить парад? Артемьев неуверенно начал:
– Но обстановка... Да и войск нет в городе. Артиллерия и танки на передовой... Целесообразно ли?
– Но ГКО считает, – Сталин кивнул на членов Политбюро, которые сидели за столом, – необходимо провести парад. Он будет иметь огромное моральное воздействие не только на москвичей – на всю армию, на всю страну.
Командующие получили соответствующие указания, и подготовка к параду началась – в сохранении полной секретности.
Почти такой же разговор произошел за три дня до праздника с руководителями Московской партийной организации:
– Где и как вы собираетесь проводить торжественное собрание? – спросил Сталин.
Удивление и молчание и на сей раз было ответом. Никто не думал о проведении этого мероприятия, традиционного для мирного времени.
Сталин разъяснил, почему надо проводить торжественное собрание и в военное время.
– Придется вам потрудиться, побегать. Времени не осталось для подготовки доклада? Если не возражаете, я буду докладчиком.
6 ноября состоялось торжественное собрание, на этот раз не в Большом театре, а на платформе станции метро “Маяковская”. Ровные ряды кресел. Сцена для президиума. С одной стороны – ярко освещенный метропоезд, на накрытых столах – бутерброды, закуска, прохладительные напитки.
Приглашенные спускались на эскалаторах. Правительство прибыло на поезде к другой платформе. Было даже более торжественно, чем на собраниях в мирные дни. Все понимали огромное политическое и мобилизующее значение речи Сталина, которая транслировалась по радио на всю страну.
В начале речи Сталин изложил ход и итоги войны за 4 месяца. Он объяснил, почему “молниеносная война” была успешной на Западе, но провалилась на Востоке. Затем Сталин проанализировал причины наших временных неудач и предсказал, почему будут разгромлены “немецкие империалисты”. После завершающих здравиц прозвучали слова, которые всю войну были призывом и пророчеством: “Наше дело правое – победа будет за нами!”
Сталин делал доклад спокойно, не торопясь, с обычными для него паузами, прихлебыванием воды. Эта привычная людям, по многим ранее слышанным, речь вождя не только содержанием, но и манерой, своей строгостью и убедительностью вселяла в людей уверенность – все будет так, как говорит товарищ Сталин.
Проведенный на следующий день парад на Красной площади не только еще больше сплотил и вдохновил народ и армию на борьбу с агрессорами, но и буквально, если не нокаутировал, то поверг в нокдаун германское командование!
Эти две акции наглядно подтверждают высокие качества Сталина как политика и как лидера, объединяющего народы Советской страны. И еще я отметил бы смелость: если бы немцы узнали о подготовке этих торжеств и предприняли соответствующие контрмеры, все могло бы закончиться очень печально.
Для всей страны парад стал неожиданным, потрясающе радостным событием. Поэтому мне хочется коротко рассказать о том, что происходило тогда на Красной площади. Рассказать не от себя – я в этот день был еще заключенным в одном из лагерей Сибири и писал письма Калинину с просьбой отправить меня на фронт.
Это был парад хотя и традиционный, но необыкновенный. Парад не только военный, но и политический, парад-вызов, парад презрения к врагу, парад-пощечина: вот вам! Вы кричите о взятии Москвы, а мы проводим свой обычный праздничный парад!
В дни, когда враг находился в нескольких десятках километров от города, проведение парада было очень рискованным. Ведь если бы немцы, повторяю, узнали о нем, они могли бы обеспечить десятикратное превосходство наземных и воздушных сил, пронзить, как ударом кинжала, нашу оборону на узком участке и ворваться прямо на Красную площадь. Разумеется, это предположение гипотетическое, однако же и не далекое от истины. Немцы ведь не раз прошибали нашу оборону своими клиньями за короткое время и на большую глубину.
Но на этот раз они удара не подготовили. Их разведка не узнала о готовящемся сюрпризе. Когда начался парад – только в эту минуту была включена радиостанция и пошла трансляция на весь мир. Ее, конечно, услышали и в Берлине, и в “Волчьем логове”, нр все это было так неожиданно, так невероятно, что немцы не знали, что же предпринять. Все боялись доложить Гитлеру о происходящем. Он сам, совершенно случайно включив радиоприемник, услышал музыку марша и твердую поступь солдатских сапог. Фюрер сначала принял это за трансляцию о каком-то немецком торжестве, но, услышав русскую речь, команды на русском языке, понял, что происходит. Фюрер кинулся к телефону. Он понимал – ругать разведчиков и генштабистов не время, они ничего не успеют предпринять, поэтому позвонил сразу в штаб группы армий “Центр”.
Услыхав голос телефониста, стараясь быть спокойным, чтоб не напугать отозвавшегося, сдержанно сказал:
– У телефона Гитлер, соедините меня с командиром ближайшей бомбардировочной эскадры.
Некоторое время Гитлер слышал в трубке только обрывки фраз, щелчки переключения на коммутаторах. В эти секунды в нем, будто переключаясь со скорости на скорость, разгорался гнев.
Взволнованный голос закричал в трубке:
– Где, где фюрер, я его не слышу!
– Я здесь, – сказал Гитлер. – Кто это?
– Командир двенадцатой бомбардировочной генерал...
– Вы осел, а не генерал. У вас под носом русские устроили парад, а вы спите, как свинья!
– Но погода, мой фюрер... она нелетная... снег... – Голос генерала прерывался.
– Хорошие летчики летают в любую погоду, и я, генерал, даю вам час для искупления вины. Немедленно вылетайте всем вашим соединением. Ведите его сами. Лично! Жду вашего рапорта после возвращения. Все.
Через несколько минут генерал был уже в воздухе. Он видел, как вслед за ним взлетали тройки других бомбардировщиков. Генерал не долетел до Москвы, его самолет и еще двадцать пять бомбардировщиков были сбиты на дальних подступах, остальные повернули назад.
Стремясь к максимальной подлинности при описании событий, я дальше воспользуюсь рассказом очевидца, который не только присутствовал на том параде, но и описал его в газете тогда же, в ноябре 1941 года. Писатель Евгений Захарович Воробьев – мой старый добрый друг, я расспросил его с пристрастием о том параде, выясняя побольше деталей.
“– Я был корреспондентом газеты Западного фронта “Красноармейская правда”. Корреспонденты других газет на этот раз собрались у левого крыла Мавзолея. На довоенных парадах здесь обычно стояли дипломаты, военные атташе. Теперь дипломатического корпуса на параде не было – посольства эвакуировались в Куйбышев. Мы стояли так близко, что я слышал, как Сталин, выйдя на балкон Мавзолея, где, видимо, ветер был сильнее, чем у нас внизу, сказал:
– А здорово поддувает...
И потом немного позже, радуясь непогоде, которая затрудняла нападение вражеской авиации, Сталин усмехнулся, когда снег пошел еще гуще, и сказал тем, кто стоял с ним рядом:
– Везет большевикам, бог им помогает...
Парад принимал С. М. Буденный, командовал парадом генерал-лейтенант П. А. Артемьев. Вопреки традиции сегодня произнес речь не тот, кто принимал парад, а Сталин. Именно в этот день он сказал запомнившиеся всем слова:
“Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!..”
На парад вышли курсанты военных училищ, полки дивизии особого назначения имени Дзержинского, Московский флотский экипаж.
А отдельные армейские батальоны были незаметно для противника введены в Москву для участия в параде.
Вслед за частями и подразделениями, прибывшими с фронта, прошагал полк народного ополчения – разношерстное и пестрое войско. Полушубки, бушлаты, стеганые ватники, бекеши и шинели, иные шинели еще помнили Каховку и Царицын, Касторную и Перекоп... Сапоги, валенки, ботинки с обмотками... Шапки-ушанки, буденовки, треухи, картузы, кубанки, папахи... Винтовки вперемежку с карабинами, мало автоматов и совсем нет противотанковых ружей.
Надо признать, вид у бойцов народного ополчения был недостаточно молодцеватый, непарадный. Долговязый парень, из тех, кого называют “дядя, достань воробушка”, затесался на левый фланг и шагал в соседстве с низенькими, приземистыми. Но кто бы поставил в упрек бойцам народного ополчения плохую выправку? Их ли вина, что не осталось времени на строевые занятия? Люди непризывного возраста и не весьма отменного здоровья учились маршировать под аккомпанемент близкой канонады.
В то праздничное утро, совсем как в годы гражданской войны, парад стал одновременно проводами на фронт. В отличие от мирных парадов сегодня винтовки, пулеметы, орудия, танки были снабжены боеприпасами. И одна из верных примет того, что путь с Красной площади вел не в казармы, а на позиции, – у многих участников парада заплечные вещевые мешки.
Позже по площади с железным громыханием провезли пушки. Иные из них казались прибывшими из другой эпохи – “времен Очакова и покоренья Крыма”. Наверно, то были очень заслуженные пушки, но за выслугой лет им давно пора на музейный покой. И если они дефилировали, то лишь потому, что все боеспособные пушки нужны, до зарезу нужны были на фронте и не могли покинуть своих огневых позиций.
Затем прошли танки, их было много, около двухсот, в том числе немало тяжелых. Танкисты оказались в Москве мимоездом. Накануне самого праздника две танковые бригады выгрузились на задворках вокзалов, на станциях Окружной дороги. С Красной площади танки держали путь прямехонько на исходные позиции. Может, для того, чтобы сократить дорогу, танки сегодня не спускались, как обычно, мимо Василия Блаженного к набережной, а возле Лобного места поворачивали налево и через Ильинку и площадь Дзержинского спешили на Ленинградское, Волоколамское и Можайское шоссе.
Долго по мостовым города громыхали танки, тягачи, броневики, пушки, слышались цоканье копыт, маршевый шаг пехоты, скрип обозов, тянувшихся из города на его окраины, в пригороды, предместья... На фронт!”
Евгений Захарович посмотрел на меня, седой, белоголовый. Мне на миг показалось, что это он запорошен снегом, еще тем, что шел над Красной площадью в ноябре сорок первого...
Стояли насмерть
Создалось очень сложное положение у обеих сторон – и у наступающих, и у обороняющихся. Казалось бы, в самой сложной ситуации полководец волен выбирать любую форму маневра для того, чтобы выполнить задачу, которая перед ним стоит, то есть успешно наступать или успешно обороняться. Но это только теоретически, потому что каждый раз полководец зависит от многих условий, от обстановки, сложившейся в данном конкретном случае. Это особенно наглядно видно в той ситуации, о которой идет речь.
Фельдмаршал фон Бок не мог продолжать наступление в той группировке, которая была создана по первому его замыслу. Операция “Тайфун”, по сути дела, захлебнулась после ее успешного начала. Фон Бок намеревается теперь уже не завершать операцию “Тайфун”, а осуществить новую, он назвал ее “Московские Канны”. Как видим, опять “классический образец”. Несмотря на сложность обстановки, мечты не покидают немецкого полководца. На сей раз фон Бок решает осуществить двойное окружение только Москвы. Первый внутренний охват войск Западного фронта должна осуществить 4-я полевая армия фельдмаршала Клюге. Танковая группа должна наступать на Истринском направлении с рубежа Волоколамск, а 4-я полевая армия – на Подольском направлении из района Наро-Фоминск – Серпухов. Кольцо внутреннего охвата они должны замкнуть непосредственно в Москве.
Второй, внешний охват должны произвести: 3-я танковая группа Рейнгардта – ударом севернее Москвы на восток, на Клин и Дмитров, и двигающаяся ей навстречу с юга 2-я танковая группа Гудериана – ударом из района Тулы на Коломну. Эти две танковые клешни должны были замкнуть кольцо внешнего охвата в районе Ногинска.
Принимая это решение и ставя такие задачи, фельдмаршал фон Бок учел недостаток своего предыдущего решения, когда его части, ввязавшись в бой с окруженными советскими армиями под Вязьмой, вынуждены были отражать активные действия тех, кто пытался вырваться из кольца, и одновременно получали в спину удары контратакующих советских войск, находившихся вне кольца. Теперь, создавая двойное окружение, фон Бок хотел надежно обеспечить соединения, непосредственно окружающие Москву и врывающиеся в нее. Они могли, по его представлению, спокойно осуществить поставленную задачу, так как их тылы будут обеспечены вторым внешним кольцом окружения.
Подготовку и осуществление этой операции надо было вести ускоренными темпами, чтобы не дать советским частям опомниться и организовать оборону. Следовало бить, пока брешь, созданная из-за окружения наших армий под Вязьмой, ничем еще не была заполнена.
Отдадим должное организованности и опыту гитлеровских штабов и войск: они сумели в короткое время подготовить эту новую сложную операцию, успели подтянуть резервы и доукомплектовать части людьми и танками и, главное, создать большое превосходство сил на узких участках, там, где наносились главные удары.
В общей сложности фон Бок сосредоточил на Московском направлении пятьдесят одну дивизию, в том числе тридцать одну пехотную, тринадцать танковых и семь механизированных. Кроме этих наземных войск, группу армий “Центр” поддерживал 2-й воздушный флот, в котором было более 650 боевых самолетов. Силы немалые! Опасность удара такой огромной армады была очень велика. Фон Бок и главнокомандующий сухопутными войсками Браухич с полным основанием считали, что разработанная ими операция “Московские Канны” должна пройти успешно, сил вполне достаточно, чтобы нанести четыре стремительных удара, окружить и захватить Москву. Тем более что, по их представлению, советекая сторона не имела реальных возможностей противостоять этому новому мощному наступлению.
К 15 ноября гитлеровские армии готовы были ринуться вперед.
* * *
Советское командование, Сталин тоже не теряли времени. Все, что можно было найти из частей, не попавших в окружение, а также несколько дивизий народного ополчения, сформированных в Москве, специальные части, военные училища – все сосредоточивалось на тех направлениях, где ожидался удар противника.
С таким трудом, почти из ничего слепив оборону на главных направлениях, Сталин решил сорвать наступление немцев активными действиями. Он позвонил Жукову.
– Как ведет себя противник? – спросил Сталин.
– Заканчивает сосредоточение своих ударных группировок и, видимо, в скором времени перейдет в наступление.
– Где вы ожидаете главный удар?
– Из района Волоколамска танковая группа Гудериана, видимо, ударит в обход Тулы на Каширу.
– Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника своими упреждающими контрударами. Один контрудар надо нанести в районе Волоколамска, другой – из района Серпухова во фланг 4-й армии немцев. Видимо, там собираются крупные силы, чтобы ударить на Москву.
– Какими же силами, товарищ Верховный Главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны.
– В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и кав-корпус Доватора. В районе Серпухова используйте кавкорпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.
– Считаю, что этого делать сейчас нельзя. Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет подкрепить оборону войск армий, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.
– Ваш фронт имеет шесть армий. Разве этого мало?
– Но ведь линия обороны войск Западного фронта растянулась, с изгибами она достигла в настоящее время более 600 километров. У нас очень мало резервов в глубине, и особенно в центре фронта.
– Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером, – недовольно отрезал Сталин.
Минут через пятнадцать к Жукову зашел Булганин и сказал:
– Ну и была мне сейчас головомойка!
– За что?
– Сталин сказал: “Вы с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдем!” Он потребовал от меня, чтобы я сейчас же шел к тебе и мы немедленно организовали контрудары.
Итак, 16 ноября войска Западного фронта, выполняя приказ Сталина, нанесли контрудары. Выбиваясь из последних сил, вступили они в схватку с противником. И в это же утро перешли в наступление гитлеровцы!
Несмотря на упорное сопротивление дивизий генерала И. В. Панфилова, полковника А. П. Белобородова, генерала П. Н. Чернышева, курсантского полка С. И. Младенцева, танковой бригады генерал-майора М. Е. Катукова, противник, имея большие силы на узком участке, продолжал продвигаться вперед.
Именно в этот день совершили свой подвиг 28 панфиловцев, отражая удар врага. А через два дня здесь же, на этом направлении, 18 ноября погиб и сам генерал Панфилов.
Противник, имея превосходство в силах, все же почувствовал, что ему не удастся пробиться на Волоколамском направлении. Поэтому, продолжая наступать здесь, он перенес направление своего главного удара южнее Волжского водохранилища.
Генерал Рокоссовский, на 16-ю армию которого ринулась мощная 4-я танковая группа Гепнера, заметил некоторое ослабление действий противника вдоль Волоколамского шоссе и не сомневался, что противник ищет и обязательно ударит где-то в новом месте. Оценивая местность и группировку наступающих, он предвидел, что, вероятнее всего, они нанесут удар южнее водохранилища, а там положение наших войск может быть очень устойчивым. Как пишет в своих воспоминаниях Рокоссовский: “Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно, можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами... Всесторонне все продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил наш замысел командующему фронтом (то есть Жукову. – В. К.)и просил его разрешить отвести войска на истринский рубеж, не ожидая, пока противник силою отбросит туда обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище”.