Вокруг лица клубился белесый пар, натянутый до самых глаз ворот свитера покрылся ледяной коркой, открытую кожу больно пощипывало. Морис поглубже надвинул капюшон. Куртка, штаны, перчатки, ботинки – все это с подогревом, на батарейках. А еще сомневался, надевать ли термокостюм… Хорошо, что не свалял дурака.
Пока батарейки не сели, он живой.
Обрадовался. Он живой, пока Генри заговаривает зубы Анджеле. От каких хрупких, неосязаемых вещей зависят иногда жизнь и смерть… А если Генри потеряет сознание или охрипнет и не сможет больше говорить?
Платформа должна быть где-то здесь. Ее спрятали недалеко от логова медведки – значит, надо искать звериную тропу. Снег шел недолго, не могло же все без остатка засыпать… То по колено, то по пояс проваливаясь в сугробы, Морис блуждал среди каменных столбов, лихорадочно шаря по снегу оранжевым лучом фонарика. Ледяная белая луна, окруженная тусклым нимбом, наблюдала за ним сквозь прореху в небе с равнодушным любопытством. Хотелось погрозить ей кулаком, но сам понимал, что глупо.
Под пушистым снегом вроде бы проступила тропка.
При дневном свете он сразу узнал бы то самое место, а теперь приходилось заглядывать под каждый выступ, расположенный на подходящей высоте. В потемках, под холодным серебряным оком луны… Каждый раз, как он поднимал взгляд на эту луну, вспоминалась Лейла в Фата-Моргане.
Благодаря допингу сил ему было не занимать, и он упрямо продолжал обследовать ущелья, ориентируясь по собственным следам, чтобы не ходить кругами. В этом смысле хорошо, что везде лежит снег. И если бы у него всегда был такой запас энергии, как сейчас… Из-под низко нависающей глыбы торчит темный прямоугольник правильных, как по линейке, очертаний. Нашел!!!
Похоже, Анджела здесь уже побывала. Все равно придется рискнуть.
Ухватившись за кормовые ручки, он выволок платформу из-под скального козырька. Пульт в порядке, и топливо еще осталось. Зачем Анджела будет портить свое добро? Она, видимо, собиралась людей убить, а платформу после забрать.
Тестирование. Эта летающая колымага нуждается в ремонте, но еще на один раз ее хватит.
А вот это уже плохо: она подключена к дистанционке, с приоритетом, и пульт, скорее всего, у хозяйки – это значит, если Морис улетит, та в любой момент сможет перехватить управление и повернуть платформу обратно.
Можно ли это обойти?.. Правильно, способ есть.
«Прыжок».
Учился Морис посредственно и все-таки сразу вспомнил нужное.
Любое действие, совершаемое автоматом, разбито на отдельные шаги, и дистанционка может вклиниться в один из периодически повторяющихся моментов ожидания команды, но не во время выполнения очередного рабочего шага, иначе возможны сбои, чреватые аварийной ситуацией.
«Прыжок» – это когда некая операция задана компьютеру как один-единственный рабочий шаг.
Плюс: Анджела не сможет взять под контроль платформу, пока та будет находиться в воздухе.
Минус: Морис тоже не сможет управлять своим транспортным средством во время перелета. Ни совершить какой бы то ни было маневр, ни изменить траекторию, ни выбрать место для посадки – это будет самый настоящий прыжок по дуге из точки А в неведомую точку Б. Один шаг.
Все равно выбора нет. Усевшись в запорошенное снегом кресло, Морис застегнул ремни, сдвинул панель, едва не сломав – то ли примерзла, то ли ее заклинило.
Теперь ввести команды в нужной последовательности, ничего не пропустив. Ни за что бы не вспомнил, если бы не допинг… Готово. Панель на место – и нажать на «старт».
Платформа начала подниматься. Больше от него ничего не зависит. Он съежился, насколько позволяли ремни, и прикрыл лицо руками, спасаясь от ледяного ветра.
– …Я придумал себе в детстве игру, как будто за мной наблюдают, не показываясь на глаза, высшие существа, необыкновенно сильные, во всем превосходящие людей. Мне нравилось чувствовать, что я не такой, как вся остальная обыкновенная масса, потому что со временем я должен стать одним из сверхлюдей, но перед этим мне предстоит пройти множество испытаний. Драка с уличной шпаной – испытание, какая-нибудь незначительная ситуация, где надо либо покориться, либо проявить характер и настоять на своем, – еще одно испытание… За мной внимательно следят, и каждая неприятность, которая со мной происходит, – это вроде как тест или учебное задание. Зато в будущем, когда я все успешно выдержу, они возьмут меня к себе. Это как в армии: сначала ты новобранец, потом сержант, потом офицер… Понимаешь, о чем я говорю?
– Да, понимаю! – почти крикнула Анджела.
Наконец-то ей встретилась родная душа, после четырнадцати лет одиночества… Такое впечатление, что Генри не о себе рассказывает, а о ней, о Римме Кирч. Да они же внутренне похожи, как близнецы, при всей внешней разнице!
Она сидела на камне перед завалом, озаренным светом бортового прожектора «торнадо», и слушала хрипловатый, надтреснутый, но все-таки энергичный голос, доносившийся из-за груды обломков.
Акустика была великолепная – то ли щели, то ли какой-то хитрый природный фокус, и порой она улавливала другие звуки: стоны, всхлипы, шорохи. Генри сказал, что это Морис и Бланка, у них как будто серьезные переломы, да еще головы разбиты, и связно разговаривать они не в состоянии. Дигне досталось меньше, но она пребывает в глубокой апатии – сидит, подтянув колени к подбородку, и глаза совершенно пустые. Сломалась. Чего и ждать от коренной обитательницы планеты развлечений!
Этих троих – в расход, решила Римма-Анджела, а с Генри стоит повозиться. Из него может получиться соратник, наконец-то… Он и пострадал меньше, чем другие – не знак ли это, посланный Высшими Силами?
– …Когда я стал старше, я понял, что никакая это не игра. Вернее, игра, которая происходит на самом деле. Главное – не оказаться слабаком. Трудно сказать, удалось ли мне достойно выдержать все испытания. Я старался… Но в итоге оказался здесь, и ты собираешься меня убить.
Анджела насторожилась: не попытается ли он сейчас ее разжалобить? Если да – значит, все-таки не наш человек.
– Хочу понять, в чем я ошибся… – из-за груды колотого льда и камней долетел тихий невеселый смех. – Кстати, не прояснишь один вопрос? Какова была роль Мориса в этой истории? Он все еще в отключке, у него не спросишь. Я сразу уловил, что вы с ним в сговоре и что-то затеваете – возможно, что-то опасное, но решил не увиливать и пойти до конца. Я считаю, если жизнь выдает тебе тестовое задание, предлагает преодолеть какие-то трудности, от этого нельзя уклоняться, а те, кто мечтает о тепличных условиях, – слабаки, никчемный расходный материал.
Анджела согласно кивнула, хотя Генри и не мог это увидеть сквозь разделяющую их преграду. Он буквально озвучивал ее собственные убеждения!
– Я тоже так считаю. А с Морисом у меня никакого сговора не было, я с такими, как он, не сговариваюсь. Я его использовала, как живца, чтобы заманить сюда кого-нибудь покрупнее. Тебя, например.
– Так это ты организовала травлю Мориса?
– Это работа сектантов, с которыми я воюю за Комнаты, – она была начеку и не собиралась раскрывать сразу все карты. – Я устраивала программные сбои в парикмахерских автоматах, за которые отвечал Морис, чтобы его выгнали и он перешел на работу в Новогоднюю Службу, – я тебе скажу, пришлось помаяться! А после он по моему совету стал искать сильного человека для решения проблемы.
– Понятно. Не могу тебя осуждать. Такие, как этот Морис, всего лишь пешки на шахматной доске жизни. Они всегда остаются пешками, а те, кто чего-нибудь стоит, выбиваются в ферзи.
– Правильно… – прошептала Анджела.
На нее нахлынуло радостное ощущение согласия и восторга: Генри снова сказал то, что могла бы сказать и она, это одна из ее любимых идей, слово в слово!
Нет, такой человек не должен умереть. Это не слабак и не враг, это соратник, но прежде, чем принять насчет него окончательное решение, стоит кое в чем разобраться.
– Скажи-ка, что у тебя за дела с Лейлой Шемс?
– Ты знаешь Лейлу? – вопросом на вопрос ответил Генри.
– Это ты ее знаешь. Что у тебя за делишки с этой темной личностью?
– Ты, наверное, в курсе, она близко общалась с теми, кто обладает реальным могуществом, и многому у них научилась. Конечно, меня это заинтересовало. Но она не хочет делиться секретами. С такими, как она, лучше не связываться.
– Если с такими свяжешься, это может привести к очень нехорошим последствиям, – немного припугнуть его не повредит. – Сам не заметишь, как будешь по уши в неприятностях!
– А когда заметишь, будет слишком поздно, – подтвердил Генри многозначительным тоном.
– Вот-вот!
До чего же это замечательно – общаться с человеком, который понимает тебя с полуслова и на все реагирует, как положено!
За баррикадой всхлипнули.
– Генри, посмотри, что с Морисом, – попросил тонкий плаксивый голос. – Он дышит или нет? И Бланка тоже… Мне страшно, я хочу домой!
За баррикадой всхлипнули.
– Генри, посмотри, что с Морисом, – попросил тонкий плаксивый голос. – Он дышит или нет? И Бланка тоже… Мне страшно, я хочу домой!
– Помолчи, – отмахнулся Генри. – Если вы предпочитаете быть слабаками – это ваш собственный жалкий выбор, и не удивляйтесь тогда, что жизнь с вами не считается. Жизнь не будет слушать ваш щенячий скулеж, ей нет до этого дела!
– Правильно! – с одобрением пробормотала Анджела, слегка ошарашенная тем, что Генри снова произнес вслух одно из ее любимых рассуждений.
Ну, просто поразительно, до чего они похожи!
Генри ободряюще подмигнул Дигне. Та ответила гримасой, одновременно и восхищенной, и вымученной.
Она лежала рядом с белой и холодной, как мрамор, Бланкой и пыталась ее согреть под своей ярко-красной курткой с веселым пингвином на спине.
У Бланки куртка отказалась без подогрева, только с пристегнутой подкладкой из искусственного меха, при такой низкой температуре этого недостаточно. Расстегнув свой термокостюм, Дигна легла с ней в обнимку – и то хоть немного теплее.
А Генри продолжал говорить. Это единственное и главное, что он в данный момент может сделать. Говорить, говорить, говорить… Пока хватит сил, пока голос окончательно не откажет.
Иногда слово бывает сильнее оков. Как сейчас, например, когда только его слова удерживают Анджелу от перехода к дальнейшим действиям, обеспечивая Морису необходимое время, чтобы добраться до людей, привести сюда спасателей, врача и спецназ. Для того чтобы ему хватило времени, надо говорить, ни на минуту не умолкая.
Генри знал, что Анджела хочет услышать, чем можно ее заворожить. Не догадывался, а знал наверняка.
«Если выберемся, при следующей встрече скажу ему спасибо… Да зачем дожидаться встречи, отправлю письмо космической почтой!»
– У меня была задача – найти кого-нибудь, кто поможет мне стать сильнее. Несколько раз я собирался записаться в армию или поступить в полицейскую школу, но меня что-то останавливало, словно невидимая рука хватала за шиворот. Я внимательно изучал их цели, и каждый раз выяснялось, что основная цель – обеспечение стабильности обывательского уклада, защита слабаков. Это меня отталкивало, и я откладывал до лучших времен – думал, может, через месяц, через два найду такую организацию, которая будет идеально отвечать моим запросам. А время утекало… Вот не знаю, прав я был или нет?
– Нерешительность – это плохо… – в раздумье протянула Анджела. – Но если бы ты пошел куда попало, а уже после этого встретил нужных людей, тоже получилось бы плохо, что поторопился.
Втянуть ее в дискуссию. Она любит поучать – наверное, не меньше, чем убивать, и охотно пускается в рассуждения, если чувствует, что находится в сильной позиции.
– Если без конца колебаться и ждать, можно потратить на это всю жизнь, – продолжила Анджела наставительным тоном. – Между прочим, это одна из ловушек, в которую если попадешь – превратишься в слабака. Но ты, возможно, по-своему прав. Если жизнь тебя за шкирку не схватила и не кинула, как щенка в воду, чтобы ты барахтался и выныривал, – может, это еще не твой настоящий час.
– Вот сейчас она схватила меня за шкирку. Если бы я раньше не валял дурака и получил армейскую подготовку, у меня было бы больше шансов с тобой справиться.
Из-за тускло освещенной каменной осыпи донесся довольный смешок и победоносный возглас:
– То-то и оно!
Генри усмехнулся. В пересохших, потрескавшихся губах ироническая усмешка отозвалась острой болью.
– Но, знаешь, если бы я встретил учителя, похожего на вашего Маршала, я бы не колебался ни минуты. Расскажи о нем, хоть немного? Я видел фильм Саймона Клисса и, несмотря на предвзятые комментарии, понял, что это был лидер, какие рождаются раз в эпоху.
– Маршал из кого угодно умел выбивать дурь. Ну, за редкими исключениями вроде этого Клисса, который снял фильм, но из такого слизняка ничего не выбьешь, сколько ни старайся. Двуногая слякоть редкой паршивости… Перед тем как попасть в Организацию, он связался с Лиргисо и работал на него, потом они поссорились, и тот чуть не запытал его до смерти. Когда наши ребята во время рейда вытащили Клисса из застенка, он вначале все время хныкал, лебезил, говорил, что отблагодарит нас… Ну, и отблагодарил своим фильмом! Знаешь, где он сейчас?
– В тюрьме, наверное. Я слышал, он серийный убийца, чем-то обдолбался и перестрелял на Ниаре человек сорок.
– На-кось, выкуси – в тюрьме! Это было давно, после этого он отсидел и вышел по амнистии. А сейчас Клисс тут, на Парке, в ЗИПе работает. Говорят, всех от него с души воротит, а все равно ценят… Наши тоже держали его за ценный кадр, пока он не обгадил всю Организацию сверху донизу.
– А может, такие, как он, по-своему нужны? Как одно из учебных препятствий, которое надо преодолеть?
– Это мне в голову не приходило, – уважительно протянула Анджела. – В этом что-то есть…
– Расскажи, каким был Маршал?
– Он бы из тебя всю дурь вытряс и выбил, так что осталось бы только то, что дорогого стоит.
– Жаль, что я его не встретил, – лицемерно вздохнул Генри.
Дигна подмигнула ему и сделала жест, означающий на невербальном языке Мегареала «молодец, высший класс!», потом скорчила рожицу и показала язык в сторону баррикады. Общаться они могли только так, без единого звука, чтобы не навести Анджелу на подозрения.
– Маршал в одиночку мог справиться с хорошо вооруженной группой. Однажды в Контору поступила информация…
Прекрасно, передышка, можно немного помолчать, восхищенные междометия не в счет. Генри достал из-за пазухи фляжку, глотнул бренди. Одного глотка хватит, надо экономить.
Каменный склеп погружен в тусклый оранжевый сумрак. Воздух затуманен паром от дыхания, пол усыпан обломками. Черный зев коридора уводит наружу, к свободе. Гм, хотелось бы, конечно, надеяться… Впрочем, Морис до сих пор не вернулся – значит, выбрался под открытое небо. Правда, с таким же успехом он мог и заблудиться, но об этом лучше не думать.
Пока Анджела увлеченно пересказывала байку о Маршале, Генри взглянул на Дигну, вопросительно приподнял брови. Догадавшись, что он имеет в виду, та вытащила из кармана складное зеркальце; открыв, приложила к бескровным губам Бланки. Повернулась, успокаивающе кивнула.
Жива. Если Морис благополучно доберется до человеческого жилья, ее, вероятно, спасут.
Теперь, когда Генри знал, что с ней случилось, она вызывала у него сочувствие и грустную нежность. Желание по-прежнему присутствовало, но главным было сочувствие. Что ей пришлось пережить на Вьянгасе, пока продолжалась психотронная атака?
Генри имел об этом представление, причем не только по материалам, выложенным в глобальных сетях и официально опубликованным. Он разговаривал с теми, кто там побывал – с Тиной Хэдис, Полем Лагаймом и Хинаром.
Тина не в счет, у нее иммунитет. Интересно, что почувствовали Маршал со товарищи, когда она вломилась к ним, выбив последнюю дверь, и сверкнули, отражая падавший в запыленные окна свет солнца, вырванные из ножен клинки? Впрочем, как раз сейчас и можно об этом спросить. Осторожно, с величайшим тактом, улучив подходящий момент… Или нет, пожалуй, не стоит. Вряд ли Римме-Анджеле понравится такой вопрос.
«Я сдуру чуть не раскроил себе голову о скалу, – рассказывал Поль. – Специально снял шлем. Инстинкт самосохранения все-таки сработал, и приложился я не в полную силу, обошлось сотрясением. Но если бы они не вернулись и не оттащили меня от этой чертовой скалы, я бы довел дело до конца. В те минуты казалось, что смерть – единственный возможный вход, что я не имею права жить».
Хинар испытывал примерно то же самое. Он, как пилот, остался на яхте, и некому было удержать его от самоубийства. Но, совсем уже собравшись умереть, он подумал о Лейле и о своих банковских счетах, и сел писать завещание в пользу Лейлы, положив рядом пистолет. Сначала формальности, потом смерть. Будучи не в ладах с законом, свои средства он на всякий случай держал в разных банках, и понадобилось время, чтобы все припомнить и перечислить. Параллельно с этим его душу полосовала нестерпимая боль, и он ронял слезы на гербовую бумагу, так что дважды пришлось скомкать испорченный документ и начать заново, это тоже обеспечило отсрочку.
Потом, когда все закончилось, они сумели справиться с пережитым. Но это были взрослые люди – победители, разгромившие организацию Маршала! А Бланке было шесть лет. Видно, какая-то часть ее детской души навсегда осталась на Вьянгасе, в том самом дне, пойманная тем вечно длящимся отрезком времени, когда Маршал упивался своим экспериментом.
Какой она должна была стать, если бы не Вьянгас?
Сумерки неосуществившихся возможностей…
– Догадываешься, что сделал Маршал?
– Наверное, проломил стенку и вышел наружу? Он ведь был боевым киборгом, они это умеют.
– Маршал поступил иначе, – голос Анджелы, тоже слегка простуженный, окреп от нарастающего торжества. – Посидел, помедитировал, достиг нужного состояния – и телепортировался на крышу! А потом прямо оттуда спрыгнул к ним в машину, вышвырнул пилота с пассажиром и улетел. Если спрашивали, как он спасся – отшучивался, и только потом, после развала, когда мы выбирались из Облака Тешорва, он рассказал нам, как было дело.