Именно Матиас, родной брат моего отца, взял нас, двух сирот, после того, как наши родители погибли в авиакатастрофе. И именно он сломал нас за годы, последовавшие за этим. Нет, он не пытался воздействовать на нас рукоприкладством. Нельзя его было обвинить и в какой-то намеренной жестокости. Ему это не было нужно.
Он просто предоставил в наше распоряжение богатейший из домов, самую лучшую пишу, одежду и уход — и позаботился о том, чтобы все это мы разделили с НИМ. Чье сердце было столь же бессолнечно, как и его огромный дом. В нем не было ни единого лучика солнца, как его не может быть в пещере, глубоко под землей. Его душа была холодна, как камень внутри этой пещеры.
Его настольной библией были писания этого старого святого, а может быть, и дьявола двадцать первого века, Уолтера Бланта. Его лозунгом было “УНИЧТОЖАЙ!”. И его Гильдия Вклада позже произвела на свет культуру Экзотики, существовавшую на молодых мирах Мары и Культиса. Не имело значения, что экзотиканцы всегда понимали писания Бланта иначе, видя свое назначение в том, чтобы выполоть все сорняки настоящего, освободив тем самым место для всхода цветов будущего. Наш дядя, Матиас, дальше прополки не видел ничего. И день за днем, в своем мрачном доме, он вдалбливал это в нас.
Но достаточно о Матиасе. Он был совершенен в своей опустошенности и уверенности, что молодые миры оставили нас и Землю умирать в одиночестве, вроде атрофировавшегося органа тела. И ни я, ни Эйлин не могли сравниться с ним в этой холодной философии, хотя мы и пытались, как дети. И поэтому, каждый на свой манер, мы пытались избежать этого. И один из таких путей спасения в тот день привел нас в Экзотик-Анклав в Сент-Луисе. В Конечную Энциклопедию.
Из Афин на “шаттле” мы перелетели в Сент-Луис, далее — на подземке — в Анклав. Аэробус доставил нас прямо на площадку перед Энциклопедией. До сих пор мне почему-то помнится, что по трапу я сходил последним. И когда я ступил на бетонный круг, меня снова посетило это странное, как удар колокола, чувство. Я замер, словно человек, неожиданно впавший в транс.
— Прошу прощения? — произнес позади меня чей-то голос. — Вы ведь из группы туристов, не так ли? Может, вы присоединитесь к остальным? Я ваш гид.
Я резко обернулся и глаза мои встретились с коричневыми глазами девушки в голубом одеянии Экзотики. Она стояла передо мной, будто купаясь в лучах солнечного света, — но что-то в ней было не так.
— Вы не с Экзотики! — неожиданно выпалил я. И это было так. Рожденные на мирах Экзотики заметно отличаются. Их лица менее подвижны, чем у остальных людей. Кажется, что их глаза пронизывают вас насквозь. Они подобны Богам Мира, сидящим всегда с одной рукой, покоящейся на молниях, чего они как будто и не замечают.
— Я сотрудница, — ответила она. — Зовут меня Лиза Кант. И вы правы. Я не экзотиканка. Похоже, ее не обескуражила моя догадка, что она не соответствует своему одеянию Она была ниже моей сестры, которая была высокой — как и я — для человека Земли. Эйлин была блондинкой, хотя мои волосы уже тогда были темны. У меня был тот же цвет волос что и у нее, когда погибли наши родители. Но они потемнели за годы, проведенные в доме Матиаса. А эта девушка, Лиза Кант, была рыжеволосой, хорошенькой и веселой. Она даже заинтриговала меня тем, как хорошо смотрелась в одеянии Экзотики, — и одновременно она слегка чем-то раздражала меня Она мне показалась излишне самоуверенной.
И все-таки я продолжал наблюдать за ней, когда она собирала остальных членов нашей группы, которые ожидали начала экскурсии по Энциклопедии. И как только экскурсия началась, я пошел сразу же вслед за нею и в перерывах между экскурсионными пояснениями разговорил ее.
Она ничуть не смутилась, когда разговор зашел о ней. Родилась она на Среднем Западе Северной Америки, совсем рядом с Сент-Луисом. Окончила начальную и среднюю школы при Анклаве и стала последовательницей философии Экзотики. Так она приняла их образ жизни и работу. Мне подумалось, что она напрасно растрачивает себя, как весьма хорошенькая девушка — я тут же немедленно выпалил это ей.
— Ну как же я напрасно могу себя растрачивать, — улыбаясь, ответила она мне, — когда таким образом я использую свою энергию в полную силу — и для лучших целей?
Почему-то мне показалось, что она смеется надо мной. Мне это не понравилось. Мне уже тогда не нравилось, когда надо мной смеялись.
— Что еще за лучшие цели? — как можно грубее спросил я. — Что-то вроде созерцания своего пупа?
Ее улыбка мгновенно исчезла, и она странно посмотрела на меня. Так странно, что я навсегда запомнил этот ее взгляд.
Словно она вдруг что-то разглядела во мне — что-то дрейфующее в темном океане, на берегу которого она стояла. Она протянула свою руку, словно хотела коснуться меня, но не завершила своего движения, будто неожиданно вспомнив, где мы находимся.
— Мы всегда здесь, — странным голосом произнесла она. — Запомни это. Мы всегда здесь.
Она отвернулась и повела нас через широкий комплекс зданий, который и был Энциклопедией. Когда все это будет выведено в пространство, говорила она, обращаясь теперь уже ко всем нам, там оно будет собрано в примерно шарообразное образование. Оно будет находиться на орбите в ста пятидесяти километрах над поверхностью Земли. Она рассказала нам, какие огромные затраты потребовались бы для вывода на орбиту всех этих строений как одного целого. Затем она пояснила, что, как бы ни были велики расходы, все же экономичнее производить строительство информационного хранилища здесь, на поверхности Земли.
Конечная Энциклопедия, говорила она, не должна стать просто еще одним хранилищем информации. Да, в ней будут храниться факты, но только как средства для достижения цели. А целью является установление взаимоотношений и открытие взаимосвязей между этими фактами. Каждая частица познания должна быть подсоединена к другой его частице при помощи энергетических импульсов, несущих в себе код взаимосвязи. И это должно продолжаться до достижения максимально возможного уровня. До тех пор, пока, наконец, огромное взаимосвязанное количество информации человека о самом себе и его вселенной не начнет приобретать очертания единого целого. Такой вид, какого еще никогда человек не имел возможности наблюдать.
На этом этапе Энциклопедия будет представлять для Земли что-то вроде огромного реактора мгновенно доступной, взаимосвязанной информации о человеческой расе и ее истории. Этим можно будет торговать в обмен на познания в фундаментальных науках с мирами вроде Ньютона и Венеры, в психологии — с Экзотик-мирами. В общем — на любую необходимую Земле информацию молодых миров. Одним только этим в многомировой человеческой культуре, где основной валютой служило знание — торговля обученными умами, — Энциклопедия в конце концов окупила бы себя.
Но причина, заставившая Землю предпринять ее строительство, была более величественна. Это была надежда всей Земли — надежда всех ее людей, исключая тех, кто был вроде Матиаса — оставившего всякую надежду, — что настоящая плата придет от использования Энциклопедии как орудия исследования теоретических построений Марка Торри.
Как вы знаете, теория Торри постулирует, что в познании Человеком самого себя имеется темная область. Область, в которой видение человека всегда изменяло ему. Что-то вроде слепой зоны, о которой известно только, что она есть. Но вот приборами ее не распознать. Торри доказал, что именно эту недоступную область человека и сможет исследовать Конечная Энциклопедия, путем логических построений, используя вся полноту собранных познаний. И в этой области, утверждал Торри, мы найдем что-то такое — качество, способность или силу — то, что сопутствует только лишь людям, живущим на Земле. Что-то, утраченное или недоступное “осколочным” культурам человека на молодых мирах, которые, казалось, быстро превосходили наше родительское племя в каких-то отдельных качествах.
Слушая все это, я почему-то вдруг вспомнил странный взгляд и слова, брошенные мне ранее Лизой. Я огляделся вокруг. Мой взгляд скользнул по странным, заполненным людьми помещениям. Здесь велись самые разнообразные работы — от обычного строительства до тонкой лабораторной деятельности, по мере того, как мы двигались вперед. И странное, похожее на страх ощущение начало возвращаться ко мне. Оно не только вернулось, но и стало расти, пока не приняло вид чего-то сознательного. Словно вся Энциклопедия представляла собой один живой организм со мной в центре.
Инстинктивно я боролся с этим чувством. Ибо все, чего я всегда добивался в своей жизни — это свобода. Чтобы меня ничто не смогло поглотить — будь оно от человека, или от механизма. Но все равно это чувство росло во мне, когда мы вошли в Индекс-зал, который в космосе будет располагаться в самом центре Энциклопедии.
Зал имел очертания огромного шара, настолько огромного, что, когда мы вошли в него, его стены растаяли в полумраке. Исключение составляло только еле заметное перемигивание искорок света, сообщавших о появлении новых фактов и ассоциаций внутри чувствительной записывающей механики, размещенной на внутренней поверхности этой безграничной сферы, окружавшей нас, которая одновременно была и полом, и потолком, и стенами.
Вся просторная внутренность этого огромного сферического зала была пуста. Но снабженные перилами лестницы вели к середине и слегка вверх от входов-выходов зала, грациозными спиралям закручиваясь вокруг круглой платформы, повисшей точно в центре зала.
Именно по одной из этих лестниц и повела нас Лиза, пока мы не очутились на платформе, диаметр которой не превышал, наверное, двадцати футов.
— …Здесь, где мы сейчас стоим, — заговорила Лиза, когда мы остановились на платформе, — находится то, что будет известно под названием Точки Перехода. В космосе, будут сделаны все подключения не только по стенам Индекс-зала, но и через эту центральную точку. И именно отсюда те, кто будет управлять Энциклопедией, затем попытаются использовать ее в соответствии с теорией Марка Торри. Попытаются приоткрыть завесу над неразгаданной тайной, веками хранимой нашим человеческим разумом.
Она сделала паузу и обернулась, чтобы увидеть каждого из членов группы.
— Пожалуйста, соберитесь поплотнее, — попросила она. На секунду ее взгляд встретился с моим — и без всякого предупреждения странное чувство внутри меня неожиданно достигло вершины. Холодный ток, подобный страху, пронзил меня, и я замер.
— А сейчас, — продолжила она, когда мы собрались все вместе, — я хочу, чтобы вы в течение шестидесяти секунд постояли совершенно спокойно и послушали. Просто послушайте, и ощутите, услышите ли вы что-то.
Все смолкли, и огромная, неприкосновенная тишина огромного зала сомкнулась вокруг нас. Она окутала нас, и чувство внутри меня внезапно поднялось до высочайшей ноты тревоги. Меня никогда не беспокоили ни высота, ни расстояния, но неожиданно для себя я вдруг понял, что под платформой не было ничего, кроме глубокой пустоты и пространства, окружавшего нас. У меня начала кружиться голова, и сердце яростно забилось. Я почувствовал, что теряю сознание.
— И что же мы должны услышать? — нарушил я тишину. Но не потому, что мне хотелось задать этот вопрос, а чтобы переломить головокружение, которое, казалось, стремилось меня унести куда-то. Я стоял позади Лизы, когда задал свой вопрос. Она повернулась и посмотрела на меня снизу вверх. В ее глазах мелькнула странная тень того прошлого взгляда.
— Ничего, — ответила она. И затем, по-прежнему странно посматривая на меня, добавила. — Или, может быть — что-то, хотя шансы на это — один на миллиард. Вы сразу же поймете, как только услышите. А я все объясню через шестьдесят секунд. Она слегка прикоснулась ко мне рукой. — А сейчас, пожалуйста, помолчите — хотя бы ради других, если сами не хотите слушать.
Я отвернулся от нее. И тут неожиданно у нее за спиной я увидел маленькую и далекую фигурку своей сестры, стоящей у входа в Индекс-зал, отдельно от нашей группы. Я узнал ее на таком расстоянии только по блику светлых волос и росту. Она разговаривала с темнокожим, худощавым человеком, одетым во все черное, лица которого на таком расстоянии я не мог разглядеть. Но он стоял совсем рядом с нею. Я был удивлен и неожиданно раздражен. Вид тонкой мужской фигуры в черном показался мне пощечиной, как публичное оскорбление. Сама идея того, что моя сестра, уговорив меня привести ее сюда, могла специально отстать от нашей группы, чтобы поговорить с кем-то, кто был совершенно незнаком мне — и поговорить весьма оживленно, как мне было заметно даже на таком расстоянии, по напряженности ее фигуры и небольшим движениям ее рук — показалась мне настолько невежливой, словно это граничило с предательством. Ведь все же она уговорила меня сюда приехать.
Мне показалось, что волосы дыбом встали на моей спине, и холодная волна ярости накатила на меня. Глупо было даже предположить, что на таком расстоянии человеческое ухо способно было услышать что-нибудь, но я напрягал слух, стараясь хоть что-то уловить в этом огромном, хранящем тишину зале.
И вдруг — сперва еле заметно, но затем все яснее и яснее — я что-то начал слышать. Что-то.
Не голос моей сестры или голос незнакомца, кто бы он ни был. Это был далекий, резкий голос человека, говорящего на языке, немного похожем на латинский, но с опущенными гласными и перекатывающимся “р”, что придавало его речи вид бормотания, подобного быстрому перекатыванию грома, сопутствующего летним грозам. Он рос, становясь не столько громче, сколько ближе. И затем я услышал другой голос, отвечавший ему.
А затем — еще один голос. Затем еще. Затем еще и еще.
Грохочущие, орущие, несущиеся на меня подобно обвалу, голоса неожиданно обрушились на меня со всех сторон, резко увеличиваясь в числе с каждой секундой. Удваиваясь и утраиваясь снова и снова. Все голоса, на всех языка мира. Все голоса, когда либо существовавшие на планете. И более того. Еще больше, больше и больше.
Они орали мне в уши, плача, смеясь, проклиная, умоляя, что-то бормоча, приказывая — но не сливаясь, что должно было произойти при таком многообразии — в один безгласый, хотя и могучий гром, подобный грохоту водопада. И несмотря на то, что они все росли и росли — они по-прежнему звучали отдельно друг от друга. Я СЛЫШАЛ КАЖДОГО! КАЖДЫЙ из этих миллионов, миллиардов голосов мужчин и женщин кричал мне в уши индивидуально.
И это буйство подхватило меня, наконец, как ураган, кружа и унося меня в яростную вспышку беспамятства.
Глава 3
Мне помнится, что я не хотел просыпаться. Мне казалось, что я — в каком-то далеком путешествии, что я отсутствовал долгое время. Но когда, наконец, я нехотя открыл глаза, то оказалось, что я лежу на полу зала и только Лиза Кант склонилась надо мной. Некоторые члены нашей группы еще только стали поворачиваться, чтобы посмотреть, что со мной случилось.
Лиза подняла мою голову с пола.
— Ты СЛЫШАЛ! — возбужденно сказала она тихим голосом, почти в самое мое ухо. — Но что ты услышал?
— Услышал? — словно в тумане, я покрутил головой, вспомнив при этом и ожидая вновь услышать заливавшую меня неисчислимую орду голосов. Но теперь царила лишь одна тишина, и я повторил вопрос Лизы.
— Услышал?.. Их.
— Их?
Я поморгал глазами, и неожиданно мой разум просветлел. Я сразу же вспомнил о своей сестре Эйлин. Я вскарабкался на ноги и уставился в сторону входа, у которого я видел ее разговаривавшей с человеком в черном. Но вход и пространство около него были пусты. Оба они, вместе, куда-то исчезли.
Потрясенный, измученный, оторванный от своих корней самоуверенности той могучей вспышкой голосов, которая захватила меня и унесла, взбешенный таинственным исчезновением моей сестры, я напрочь лишился нормального соображения. Я не ответил на вопрос Лизы, а вместо этого бросился вниз по лестнице к входу, где я в последний раз видел Эйлин, разговаривавшую с незнакомцем в черном.
Но как ни быстро несли меня мои длинные ноги, Лиза оказалась быстрее. Даже в своих просторных голубых одеяниях она была быстра, как звезда трека. Она нагнала меня, обошла и развернулась, преградив мне дорогу ко входу в тот момент, когда я был уже совсем рядом.
— Куда ты несешься? — воскликнула она. — Ты не можешь так уйти… пока. Если ты что-то слышал, я должна провести тебя к самому Марку Торри! Он должен говорить с любым, кто хоть что-нибудь слышал!
Я едва ли расслышал ее.
— Уйди прочь с дороги, — пробормотал я и не слишком вежливо оттолкнул ее в сторону. Я помчался дальше сквозь проход в круговую комнату за входом, где размещалось оборудование. Там занимались своей работой техники, одетые в свои разноцветные комбинезоны, производившие непонятные действия с непередаваемой мешаниной металла и стекла — но никакого следа Эйлин или человека в черном.
Я побежал дальше, из комнаты в коридор. Но там тоже было пусто. Я побежал вдоль по коридору и свернул направо в первый же проход. Несколько человек удивленно посмотрели на меня, оторвавшись от чтения и записей, но Эйлин и незнакомца среди них не было. Я попробовал посмотреть в другой комнате, и еще одной, но все безуспешно.
В пятой комнате меня снова настигла Лиза.
— Остановись! — сказала она. И на этот раз она ухватила меня за руку с силой, которая была поразительна для девушки ее роста. — Ты остановишься или нет? И хотя бы на мгновение — подумаешь? В чем дело?
— Дело! — заорал я. — Моя сестра… — и я неожиданно замолчал. Я прикусил язык. Неожиданно до меня дошло, как глупо это будет звучать, если я начну объяснять Лизе предмет своего поиска. Семнадцатилетняя девушка, разговаривающая и даже отделившаяся от группы с кем-то, кого ее старший брат не знает, — едва ли веская причина для дикого преследования и судорожных поисков, по крайней мере в наши дни и в этот век. Я не был расположен пускаться в объяснения по поводу наших с Эйлин лет, прожитых в доме моего дяди Матиаса.