— Двухсот ствольная турельная эскадронная установка, — похвалился Корабль, — В юности я ее ласково называл «Кадрюша». Знаете, как она кадрит? Сейчас у меня эти подлецы глянут. Ну и вы посмотрите.
Якудзяне заметили, что с нашей стороны предпринимаются попытки сопротивления и переключили весь огонь на макароны, то есть на Кадрюшу. Но то ли с прицелами у них неполадки случились, то ли от волнения меткость потеряли, только все больше мимо мазали.
А Корабль заморгал лампочками, загудел приводами и аж взмок центральным обзорным, отдавая сам себе приказы.
— Первый ориентир антенна. Второй ориентир подкрылок. Наводи! Есть, наводи! Цельсь! Есть, цельсь! Огонь по моей команде! Есть, по моей команде! За Вселенную, за спущенные под откос составы…. Огонь!
Кадрюша вздрогнула вместе с кораблем и выплюнула из себя что там у нее имелось. Корабль окутал космический дымок и на несколько секунд скрыл от нас корабли якудзян. А когда же дым снесло в сторону так кстати подувшим космическим ветром, то нашему взору предстала сердцепрыгающая (это когда сердце прыгать начинает от радости) картина. Якудзяне позорно бежали с поля боя, бросая на произвол судьбы подбитый Волком корабль. Неприятное, признаюсь, зрелище. Не корабль, а мелкое-мелкое, даже еще мельче, сито.
Волк в одно мгновение выдвинул из своего бездонного нутра пять огромных репродукторов, врубил их на полную мощность и заорал так, что у меня заложило уши.
— Стоять всем!
Странно, но якудзянский отряд понял русскую речь и моментально остановился, растопырив в разные стороны трубы телескопов.
Кузьмич, откуда только силы у него берутся, вытащил свое тело из-за ремней безопасности, обнял обеими руками микрофон и, странно так оттопыривая нижнюю челюсть, попытался помочь Вселенскому Очень Линейному.
— Мордой на землю! Живо! Ноги на ширину плеч! Я чё, не понятно сказал!
Удивительно, но якудзяне поняли и Кузьмича. Они уткнулись друг дружку, потушили габариты, а один из кораблей, как мне показалось, даже слил за борт горючку.
Кузьмич, радостно улыбаясь, повернулся ко мне.
— А ты говорил плохо перевожу. Все, черти круглые, понимают. Волчара, давай прямиком к военнопленным.
— Что скажешь, командир? — подал голос Корабль. Кузьмичем он явно пренебрегал. Все правильно, нечего над военнопленными издеваться. Есть же, в конце концов, конвенция.
— Подойдем поближе и попробуем еще раз договориться по мирному, — ответил я, — Ты только защиту не снимай. Да и Кадрюша пусть останется.
— Знамо дело, — Волк завел силовые установки и стал медленно и осторожно приближаться к сбившимся в кучу кораблям якудзян. Осторожность осторожностью, только вот зачем включать на всю галактику военный марш победивших свинок из системы Хряков?
С якудзянами разобрались быстро. Объяснили, что к чему. Напомнили про былые встречи, попросили связаться с центром и подтвердить наши полномочия. Центр полномочия не только подтвердил, но и приказал оказывать нам всяческую поддержку и соглашаться на все наши просьбы.
В результате дальнейших мирных переговоров мы получили приглашение посетить их столицу и воспользоваться сервисным центром, чтобы привести в порядок слегка потрепанный корабль. Ко всему, по настоятельной просьбе Кузьмича, якудзяне согласились выплатить нам контрибуцию за материальный и моральный ущерб.
Прихватив на буксир изрешеченный корабль, грузовик медуз, что добру пропадать, и нас, горемычных, якудзяне направились в столицу своей звездной колонии.
Проблемы с языком, кстати, разрешилась сама с собой. Оказалось, что в самый первый раз Корабль перепутал штепселя, поэтому мы с нашими дружественными знакомыми и не смогли до конца понять друг друга. По-русски якудзяне даже лучше Кузьмича шпарили. Русский у них за государственный принят. Красивый и ядреный.
Вопрос был разрешен, инцидент исчерпан. Кузьмич получил за знание иностранных языков по крыльям.
Вселенский Очень Линейный Корабль попросил за идеальное проведение оборонительной миссии пять звезд, на что получил полное мое, командирское одобрение. Но в бортовом журнале появилась запись, предписывающая при возвращении на большую Землю лишить Вселенский Линейный пяти звезд за введение в заблуждение сотрудничающих друг с другом сторон, и еще пяти, за несоблюдение техники безопасности, повлекшее за собой неоправданные расходы.
Столица встретила нас салютом и пруньками. Пруньки, это, по земному, цветы, только весьма своеобразные. Больших размеров, они сами надували из себя разноцветные шарики, махали отросшими флажками, просили автографы и даже выпекали хлеб. Нет, без соли. Где ж они соль возьмут?
Из руководителей расы у трапа Корабля нас встречал местный президент, с женой и тещей, командующий космическими силами, с женой и тещей, министр оборонной и ремонтной промышленности, с женой и тещей, и министр по моральному и материальному ущербу. Без жены и тещи, так как сама была женщиной.
Расточку все высокого, но без всяких условностей к уроду. Да и какие там условности, если у самих глаза узенькие-узенькие. Как такими и смотреть-то не тошно.
В сопровождении руководителей, мы прошли перед почетным караулом. Две дивизии космических пехотинцев, два полка истребителей-высотников, полк тяжелой заградительной бронетехники, и специальное отделение интендантов-кошеваров.
Я всем крепко пожал руку, испытал новый вид истребителя-высотника, заградил космодром заградительной бронетехникой и научил, как правильно работать интендантом-кошеваром. Все остались довольны, даже сын полка, молодой парнишка без усиков и винтовки. Как мне объяснили, должность эта, сын-полка, передавалась из поколения в поколение, начиная от первых поселенцев якудзян. А фамилия у паренька была очень даже космическая. Солнцев.
Далее совсем неинтересно. Нас пригласили в зал порта для особо важных персон. Меня, правда, перед входом обыскали, но так положено. Даже министра по моральному и материальному ущербу, у всех на глазах, таможенники подвергли обыску с пристрастием. За что тут же получили по здоровенной медали за усердие на службе.
И только после всего этого, начались именно сами переговоры.
Собственно, это трудно назвать переговорами. Ремонт Корабль сделал сам. Он же у нас самовосстанавливающийся, как ни как. От контрибуции я отказался. У них валюта на брюлики не похожа. На что похожа? Не за столом будь сказано. Прокладки для Волка подвезли. Контейнер, плюс две пачки россыпью. Так что оставалось только вежливо поблагодарить хозяев. Поболтать четыре часа о наших прежних отношениях. Ответить категорическим отказом от предложения продать Вселенский Очень Космический. А также согласиться на суточный визит в столицу для ознакомления с достопримечательностями. Естественно, за суточные сухим пайком! Что я, совсем с ума спятил, даром здесь тыркаться.
Ночевали мы на Корабле. Мало ли чего? Может якудзяне задумают диверсию вредную, отравить там, или ночью в гостиничной койке зарезать. Перестраховываться никогда не мешает.
На следующий день, я и Кузьмич, сопровождаемые предоставленным нам гидом-якудзянином по фамилии Хирото и по имени Хирот, из столичных Хироотов самым главным Хироот, отправились на экскурсию. Президент и все-все-все не могли составить нам компанию, потому, что по их словам, эти экскурсии у них были высоко под горлом. Скорее всего, это на местном диалекте. Дел полно государственных.
Гид нам попался ненавязчивый и очень старенький. Сначала все рассказывал нам про достопримечательности столицы, а потом вызвал местную скорую помощь и уехал в госпиталь умирать. И остались мы с Кузьмичем в столице одни.
Это не космос, где всегда можно свериться по карте. Спросить у встречных, или, в крайнем случае, определить направление по наличию пыли на поверхности метеоритов. Не знаете? Это же просто. На какой стороне метеорита больше пыли, с той стороны и расположен космический полюс. С космосом нужно быть на одной ноге, и тогда он станет говорить с вами по-людски.
О чем это я? Одни в большом, незнакомом городе… Да.
Кажется, плутали мы дня четыре. Да, Кузьмич? Подсказывает, что все пять. Скорее всего так и есть. У Кузьмича же в голове часы встроены. Истощали, конечно, пообтрепались немного, но не это главное. Это все прелюдия к основному.
После долгих поисков и бесперспективного спрашивания дороги у местных жителей, они и сами не понимали где находятся, мы все же вышли на звук космопорта. Там же садяться-взлетают постоянно. Вот и звук громкий. На звук мы с Кузьмичем и вышли.
А перед самым портом внимание мое привлекло здание, на котором огромными светящимися буквами значилось, что данное строение представляет собой не только памятник древнего зодчества, который охраняется всеми якудзянскими законами, но и местным зоопарком, в котором содержаться млекопитающиеся, пресноводные и соленоводные, а также насекомые и самые разные гады.
— Подожди-ка, — сказал я Кузьмичу, который валялся у меня в кармане и стонал, что голоден и хочет сухариков. Кузьмич высунулся на секунду, заметил надпись о зоопарке, сказал: — «Приехали», — и залез обратно. Не понимаю я существ, которым не интересно, что удивительного есть на других планетах.
Я резко переменил направление и взял курс на зоопарк, дабы полюбоваться инородными формами жизни. Может, по случаю, и спереть по наглости редкий экземпляр бабочки. Если такового, разумеется, у меня в коллекции нет.
Вход в зоопарк стоил два того, о чем не за столом будь сказано. У меня и у Кузьмича этого не было. Пришлось отдать якудзянке-кассирше почти новые ботинки. Жалко, конечно, ботинки, но от Кузьмича они отказались. Я же говорю, что он только мне и нужен. Сам Кузьмич ботинки, правда, не хотел скидывать, но я заставил ради науки.
Отдел бабочек был представлен, прямо скажу, слабо. Три десятка тесных вольеров, в котором порхали разные стремные экземпляры, на которых, у настоящего коллекционера, а тем более охотника за бабочками, как бы получше выразиться, сачок не поднялся бы
Мое внимание заслужили только два экспоната. Совершенно редкая, даже у меня такой нет, доисторическая бабочка-птеродактиль с огромными костяными крыльями и длинным костяным хоботком. Но мертвая. Подвешенная на веревках, и приводящаяся в подобие движения этими же самыми веревками.
И второй. Южно африканский земной слон с перевязанными цепями ушами. На мой вопрос, служащий, который кормил слона-бабочку якудзянскими бананами, ответил, что это для того, чтобы бабочка не улетела. Наверняка якудзянам слона контрабандно подсунул земной мошенник.
Уже совсем без настроения я просмотрел отделение птиц, пауков, змей, животных и прочей разной твари. Этого добра во вселенной хватает. На любой планете имеются такие виды, что хоть красней от стыда, хоть голову в песок от страха. В общем ничего интересного.
Скучающей шаркающей походкой, я добрел до последнего отделения. На входе красовалась табличка — «Гады». У запертых наглухо металлических ворот стояла усиленная охрана при оружии. На мой робкий вопрос, могу ли я пройти, охрана обрадовалась и почти силком затолкала меня внутрь, поясняя, что местное население сюда не ходит, потому как боится, а они рады мне как юбилейному первому посетителю.
Уже внутри, почувствовав спиной холод закрывающейся двери, и, услыхав звук задвигаемых наглухо засовов, я подумал, что моя идея с посещением этого места не самая удачная. Но с другой стороны, это же зоопарк, и ничего дурного со мной, надо думать, не произойдет.
Освещения хватает, кругом решетки, тихо и мирно. Ни звука. Минутку… Точно, даже ни шороха. Может этот «гад» подох от скуки?
От тишины проснулся Кузьмич. Он высунул голову и, заикаясь, поинтересовался, куда меня занесло.
— Нас. Нас занесло, — я погладил жалеючи Кузьмича по голове, и посоветовал, — От меня ни шагу. Сиди, пока живой. В зоопарке мы. И пришли мы сюда, чтобы взглянуть на самое редкое животное во вселенной. Разновидность под названием «гад». Говорят, что всего в единственном числе обитает в местном зоопарке. Тебе страшно?
Кузьмич подумал и сказал:
— Да. Очень. А вернуться на свежий воздух можно?
Я попробовал открыть дверь. Не получилось. Я постучал кулаком. Сильно. С воли ответили, что выход из вольера с противоположного конца коридора. Разгрести паутину и мусор, и только потом открывать.
Кузьмич заскулил, словно маленькая собачка, и я поспешно затолкал его обратно в карман. Нечего шум лишний производить.
Ну что ж. Пойдет. Взглянем на «гада», раз другого пути нет.
Выверяя каждый шаг, внимательно наблюдая по сторонам, держа руки в карманах, чтобы унять не вовремя пришедшую дрожь, я двинулся к заветному выходу.
Прутья у вольера были толстые, с руку толщиной. Но даже и эти прутья местами были погнуты, и даже, может и померещилось, обгрызены. Близко к ним я не подходил. Лично я не знаю, какой длины руки у «гада». Схватит еще за бок. Лучше я по стеночке, по стеночке.
На мою беду коридор стал сужаться и мне пришлось двигаться практически в непосредственной близости от прутьев. Ничего хорошего в этом я не видел. Я, вообще, ничего не видел. Свет стал слабенький, пара светильников маломощных. Они даже не освещали глубину клетки, где, без всякого сомнения, обитал самый опасный зверь, известный якудзянам. Не зря же таблички висят. «Близко не подходить!» «Из рук не кормить!» «Стой! Опасная зона». Больше всего мне понравилась жестянка практически у самой решетки. Белой краской на ней было написано: — «Запуск в клетку производил укротитель-дресси…». Надпись заканчивалась длинной белой полосой, которая скрывалась в темноте клетки.
Я представил внешний вид несчастного укротителя-дрессировщика, и мне стало дурно. Поэтому я зачастил ногами, зацепился ненароком за выбеленную временем берцовую кость, валяющуюся на давно не прибираемом полу, и, негромко вскрикнув, завалился боком на землю.
Чтобы не смять ненароком Кузьмича, который и без того поднял страшный крик, пришлось извернуться и уцепиться за прутья. Это и спасло от травм моего любимого бабочек. Но не меня. Приземление боком прошло достаточно болезненно. Аж в глазах помутнело. Я застонал и попытался отползти подальше от прутьев.
Сердце громко стукнуло два раза и замерло.
В мои плечи вцепилось что-то сильное.
Оно притянуло меня поближе к решетке, прижало к ней и стало поднимать.
А я даже закричать не могу. На помощь позвать. Сердце-то не стучит. Кровь куда следует не подступает. Органы не работают. И осталось только широко открыть глаза, чтобы со всей смелостью взглянуть на «гада», который лишит жизни не только меня, но и надежды на светлое будущее моей куколки. Вот уж кому не повезло. Был один дурак, который попытался ее спасти, да и тому не повезло. Глаза открываю на счет три. Три, два…..
— Разрешите представиться!
Не дождавшись счета «один», я открыл глаза. «Гад» самым натуральным образом умеет говорить. На русском, замечу. Теория-то, моя? Верная!
— Разрешите представиться!
Я разглядел «гада» получше.
Моего росточку, невозможно обросший. С длинными ногтями, местами обкусанными. В полусгнившей черной кожаной куртке, штанах с выцветавшими лампасами, в помятых сапогах, неопределенного цвета и материала. Человек. Стоял. На голове у него круглая шапка, тоже, предположительно, кожаная, и незнакомая мне конструкция гермошлема. Потому, что я никогда не видел гермошлем, предназначенного только для глаз.
Человек щелкнул каблуками, вскинул руку к козырьку и в третий раз спросил:
— Разрешите представиться, черт возьми! Сударь, вы глухой-с?
— Нет, — растерянно покивал я головой, — Я…. Этот… Охотник. Да. За бабочками. Совершенно мирная профессия.
Никогда не слышал о глухойсах.
— Да вы представляйтесь. Представляйтесь, — добавил я, заметив, что человек нетерпеливо дергает у виска рукой.
Человек еще раз щелкнул каблуками и начал все с начала. Вернее, мне так показалось, что с самого начала.
— Разрешите представиться! Гвардии штабс-капитан Орлов! Командир экспериментальной безвоздушной кареты ее Величества Королевы Екатерины Второй. Прикомандирован секретным указом Ее Величества к третьему уланскому спец полку. Прошу любить и жаловать. Сударь, не найдется ли у вас водочки-с?
Водочкиса у меня не имелось. Зато у Кузьмича в заначке была бутылка коньяку. Того самого, из армянского района.
Штабс-капитан преданно глядя мне в глаза, открыл ударом ладони бутылку и высосал ее ровно на одну треть. Возвращать обратно бутылку штабс-капитан, однако, отказался.
— У меня, сударь, еще двое в команде. Позвольте-с заныкать-с.
Я пожал плечами. Во-первых, я еще не отошел от неожиданности, а во вторых, невелика ценность. Кузьмич, все равно, коньяк водой разбавлял. Один к трем, кажется.
— Кто вы? — задал я справедливый вопрос. Получился он какой-то испуганный и даже робкий. Но штабс-капитан, прижимая к груди бутылку, доложил четко и без проволочек, предварительно щелкнув каблуками:
— Захвачены-с в плен узкоглазыми на пятьдесят второй год полета. С тех пор-с в плену-с, сударь. Кстати, попрошу любить и жаловать. Члены моей многострадальной команды. Господа…!
Из тени на слабый свет вышли два, определенно, человека. Оба такие же обросшие, как и штабс-капитан Орлов, с такими же местами обгрызенными ногтями. Одежда и прочее также примерно соответствовала. Разница небольшая. У одного, что постарше на голове просто шляпа. А у второго, на груди, веревки бывшего золотого цвета с распустившимися нитками.
— Разрешите представить! — все трое щелкнули каблуками, — Народный самоучка, изобретатель безвоздушной кареты, главный механик и мой первый заместитель господин Кулибин!