— Минуточку!
Я кое-как поднялся на колени, потерся о решетку, сдирая дурацкую повязку с глаза.
Зайцы недоуменно смотрели на меня и не знали, как закончить процесс века. Я так и думал. Цивилизованность, цивилизованностью, но наверняка у них это первое слушаемое дело. И этим стоит воспользоваться.
— Согласно всем законам, в том числе и Законам гор, я, как подсудимый, имею право на последнее слово. Если не верите, сверьтесь с буквой закона. А если не дадите мне слова, вас потом объявят линчевателями и еще этими… как их… таталитаристами.
Последнее слово их добило. Никто во всей Великой Галактике никогда не захочет повестить на себя подобный ярлык. Таталитарист оно хоть и звучит непонятно, но чертовски обидно.
Зайцы посовещались немного и нехотя согласились с моими доводами.
— Последнее слово предоставляется осужденному.
— Не осужденному, а подсудимому, — поправил я их, блеснув уголовной грамотностью, — Зайцы! Бабочка! Народ!
Вцепившись зубами в бамбук, я поднял тело на уровень прямо стояния. Гордо встал в полный рост, немного боком к составу суда. Именно такое положение я считал наиболее впечатляющим для всех присутствующих.
— Здесь много говорилось о моей, якобы, вине. Позволю не согласиться с этим фактом. Что мне вменяют? То, что я похитил без разрешения принадлежащее этому чудовищу, Жар Бабочке то есть, яйцо. Извините. А у кого спрашивать? Была ли на то время на вашей планете разрешительная комиссия? Частная собственность? Смешно. Где соответствующий департамент? Нет. И не было. Так о чем мы здесь говорим?
Зайцы слушали, открыв пасти.
— Далее. Прозвучали здесь слова о моей причастности к смерти яйца? А где соответствующие справки? Где заключение патологоанатома? Где, в конце концов труп? Его нет, потому, что его не может быть вообще. Известно ли вам, что я, своим телом, — я показал, каким именно местом на теле, — Я, своим телом обогрел яйцо и выходил детеныша Жар Бабочки? И что первыми его, или ее, неважно, словами, были слова, обращенные ко мне. Знаете, что оно сказало?
Жар Бабочка тяжело дыша от волнения вытянула шею до невозможности, а зайцы только молчаливо хлопали глазами.
— Папа. Вот какие были первые слова. Я всей душой привязался к этому существу. Я выгуливал его. Я кормил его с рук. Я катал его на санках и рассказывал на ночь сказки. Неужели на вашем ледяном столбе маленькая бабочка получила бы столь изысканное воспитание. Кто бы научил бедное существо держать вилку в левой руке? И сморкаться в носовой платок? То-то. Скажу даже больше. Если вы сейчас осудите меня, незаконно, между прочим, то молодая Жар Бабочка вам этого никогда не простит. Точно так же, как не простит вам этого история. Я закончил.
Долгой была моя речь. Долгой и пламенной. Кое-где я, конечно, приврал, но того требовали обстоятельства. Лучше навалять с три короба, чем всю оставшуюся жизнь морозить попу на ледяном столбе.
— Не ве-рю! — сказала Жар Бабочка, — Ни одному слову его не верю. Он ведь даже не покраснел. Врет. Потому, что знает, нам его не проверить. Предлагаю немедленно привести приговор в исполнение. А для начал надавать ему хороших тумаков.
Зайцы, насупив брови, молча встали и принялись закатывать рукава на мантиях. И я почувствовал, что мое последнее слово было недостаточно ярким и убедительным. Вот что значит провести детство в тишине и молчании.
Но в любом случае надо что-то предпринимать. Кузьмича и Корабль я, по всей видимости, не дождусь. Придется надеяться только на свои силы.
Позвякав кандалами, я пришел к выводу, что разорвать их мне не под силу. Остается только бодаться головой и грызть зубами. Ничего хорошего из этого не получится, но просто так я не дамся.
Зайцы быстренько выволокли меня из клетки и прислонили к стенке корзины. Четверо из них распяли меня, цепко держа за руки, за ноги, а остальные, включая злобную Жар Бабочку, приготовились меня бить.
Не знаю, чем бы это все закончилось, только далее произошло событие, о котором я буду помнить всю свою оставшуюся жизнь. Независимо от того, буду ли я дальше охотиться за бабочками, или высиживать яйца на ледяной скале.
Воздух в центре корзины сгустился до неимоверной плотности, образовал непрозрачный кокон и громко лопнул, оставив на своем месте человеческое существо.
Несомненно, это был человек. С двумя ногами, руками и даже головой. На нем был потрепанный плащ, кожаные с бляхами сапоги, и одежда, покрытая миллиметровым слоем пыли.
Но самое непонятным для меня явилось то, что в руках он держал сверкающую железяку, которая на картинках в старых книгах паПА, обозначалась как «меч одноручный, семейства рубяще-режущих». Волосы у незнакомца были седыми, забранными на затылке в элегантную косичку с небольшим бантиком. На правой руке сверкал здоровый перстень.
Он пошаркал ногой, откидывая из-под себя иллюзорный мусор и, ни слова не говоря, уселся на пол, предварительно положив на колени свой «меч одноручный».
— Ты кто? — разом спросили зайцы, забыв, что только что хотели меня побить.
Незнакомец улыбнулся страшной улыбкой, но лицо его осталось невозмутимым. И от этого не только у меня, но и у зайцев по телу заходили стройными рядами мураши.
— Почтальон, — голос у незнакомца был, хоть и приятным на звук, но холодным на ухо. Слова он выбрасывал из себя резко, с большим интервалом, — Печкин. Шутка.
Зайцы, чувствуя, как от незнакомца исходит волны опасности, сочли необходимым хихикнуть непонятной шутке странного человека с «мечом одноручным».
— Шутка, — повторил незнакомец и погладил рукой серебристый металл своей штуковины, — Варркан я. Слыхали?
(Варркан — герой парнишка из популярной одноименной трилогии неизвестного русского писателя-фантаста. Серия «Заклятые Миры» издательства АСТ, 2000. ISBN 5-17-000499-0. Цена — 43 брюлика за штуку. Отпечатано в ОАО «Рыбинский Дом печати». Читайте Варркана — лучшую книгу всех времен и народов! Пояснение дано не на правах рекламы.)
— Слыхали, — неуверенно признались зайцы.
— То-то же, — усмехнулся незнакомец, назвавшийся варрканом, — У меня не побалуете!
И погрозил неизвестно кому пальцем.
Зайцы совсем притихли. Да и я, признаться, испытал некоторую робость. Зайцы, они хоть и звери порядочные, но жизни лишать меня не собирались. А этот… черт его знает, что у него на уме. Появился в корзине, неизвестно каким образом, расселся на полу, как у себя дома. И пальцем еще грозит. Хам!
— А по какому, вы, собственно, праву? — вежливо поинтересовался заяц. Кажется, тот, который был общественным обвинителем. Но, казалось, простой вопрос, привел незнакомца в буйное негодование.
— Что?! — закричал он, хватаясь за свою штуковину с длинным названием, — Я те щас покажу, по какому такому праву.
Впрочем, успокоился он также быстро.
— По делу я здесь, — сказал человек-варркан и огляделся, — Хреново живете. Брюликов что ль на нормальные обои не накопили? О! А это что за морда?
Морда, она же Жар Бабочка, что-то торопливо вякнула и поспешила убрать подальше голову, и заодно и длинную шею, на которую незнакомец взглянул как-то слишком кровожадно.
— Давно бы так, — крякнул от удовольствия незнакомец, — А то я парень горячий, несдержанный. Могу и того… раз и калека.
— Простите, — встрял общественный обвинитель, который взял на себя функции представителя своего племени, — Нельзя ее раз и калекой. Она у нас вместо тягового двигателя.
— Как скажите, — скривил губы незнакомец, — А что это вы с парнем делаете? Бьете, что ли? А?!
Меня мгновенно отпустили, и я, как можно более обессилено рухнул на пол.
— Как можно, дорогой э-э… варркан. Легкий массаж. Не более того.
— Смотрите! — вновь погрозил пальцем незнакомец, — Я людей не позволю обижать. Я за правду. У меня знаете как? Если что не по мне, раз и калека. Да я уж говорил, кажется.
— Врут они все, — я только что прокусил себе губу и теперь старательно размазывал кровь по лицу, — Они меня на яйца хотели посадить.
— Ну, ни фига себе! — воскликнул незнакомец, — На яйца? Сдурели совсем? Живого человека!
Незнакомец вскочил на ноги, замахнулся штуковиной своей длинной, потом передумал и уселся обратно, внимательно разглядывая мою личность.
— Да ты, кажись, земляк мой? Русский что ль?
— Ага, — я перестал размазывать кровь и с интересом уставился на незнакомца.
— Земляк! Откуда родом-то?
— Российская область. Северный мегаполис.
Мои слова привели человека в неописуемый восторг. Он отпихнул свою серебряную штуковину в сторону, подскочил ко мне и крепко стиснул в своих объятиях. Мне аж дурно стало от счастья.
— А я смотрю, морда знакомая, — орал на ухо незнакомец, хлопая ручищами по спине, — Наша северная морда! Ну рассказывай! Как жизнь? Ты где сейчас? Все там же? Я тоже. Как семья, как дети? У меня так же. Дефолт как пережил? А пиво какое любишь?
— Земляк! Откуда родом-то?
— Российская область. Северный мегаполис.
Мои слова привели человека в неописуемый восторг. Он отпихнул свою серебряную штуковину в сторону, подскочил ко мне и крепко стиснул в своих объятиях. Мне аж дурно стало от счастья.
— А я смотрю, морда знакомая, — орал на ухо незнакомец, хлопая ручищами по спине, — Наша северная морда! Ну рассказывай! Как жизнь? Ты где сейчас? Все там же? Я тоже. Как семья, как дети? У меня так же. Дефолт как пережил? А пиво какое любишь?
Я не успевал ответить ни на один поставленный вопрос. Впрочем, незнакомцу варркану мои ответы были и не нужны. При таких встречах главное душевное единство.
— Да. Вот ведь встретились, — он отстранился от меня, продолжая сжимать мои плечи в своих железных кулаках, — Рассказать кому, не поверят. Правильно говорят, что вселенная, одна большая деревня. Примчался по пустяку, а вот видишь, радость, какая. Кстати!
Незнакомец враз стал серьезным, отпустил меня, повернулся к зайцам, которые испуганно жались по стенкам.
— Кто здесь так называемая Жар Бабочка? А?
Сверху раздался жалостливый скрип, и показалась голова Жар-Бабочки. Ее единственный глаз испуганно моргал, а хоботок-клюв нервно дергался.
— Я это.
— Да?! — незнакомец глядел строго, — Тогда я по вашу душу.
И резко выкинул по направлению к Бабочке руку.
Бедняжка дернулась, зайцы, чувствуя неприятности, разом заголосили. Даже мне стало жалко бывшую свидетельницу.
Но ничего страшного не произошло. В руке незнакомца был средних размеров автономный контейнер со свинцовой печатью и отметками таможни.
— Вам пакет! Распишитесь в получении. Здесь. Здесь. И вот здесь. С вас пятьсот двадцать брюликов за доставку.
На этом месте у Жар-Бабочки произошла заминка. Брюликов у нее не было. Как и у зайцев, к которым она обратилась за помощью. Последние только лапами развели, и на меня уставились.
А я внимательно изучал ногти, обдумывая, во сколько обойдется ушастым и их приятельнице получение пакета. Главное, не продешевить.
— Вы можете заплатить позже, — успокоил всех незнакомец, запихивая конверт обратно за пазуху, — Мне не к спеху. Найти меня, правда, будет уже сложно. Но, найдете, не развалитесь. Ну так что, я пошел? Где у вас тут выход?
Глаз Жар-Бабочки приблизился ко мне вплотную.
— Займи, а?
— А отдавать когда будете, — ногти были ровными, много раз обгрызенными, — Когда на вашей планете сформируется устойчивая финансово-промышленная группа? Так это когда будет! А пакет, между прочим, ждать не будет.
Подступили кролики. Им больше Жар-Бабочки было интересно, что там, в пакете.
— Да будь ты человеком, — уговаривали они, — Помоги Бабочке. А мы тоже, когда-нибудь тебе поможем. Мы ж не совсем звери, добро сделанное нам не забываем.
— Судимость снимите? — я шел на полную ставку, название которой было «высиживание яиц».
Зайцы загомонили, что, мол, судимость рано снимать. Амнистии планетной пока не предвидится. Прошений не подавалось. И так далее.
— Так я ухожу? — земляк мой нетерпеливо переминался с ноги на ногу, — А то я могу и того… раз и….
— Знаем, знаем! — заорали зайцы, понимая, что пакет может уплыть в любую секунду. Потом ко мне, — Твои требования?
— Как я говорил, снятие полное судимости. Возвращение личного имущества. Доставка на мой корабль. В целости и сохранности.
— И всего-то? — воскликнули бывшие Мстители, нынешние брокеры, — На все согласны.
Пока посланный заяц бегал за моей одеждой, я по-свойски потолковал с незнакомцем. Парень оказался больно душевный и скостил сумму до двадцати брюликов мелочью. Земляк земляку в чем угодно готов помочь.
— Держи, — незнакомец сунул мне в руки запечатанный пакет, — Пора мне. Давай пять, земляк. Да не брюлики! Руку давай. Вот так. Может, больше и не встретимся. У меня, вообще-то, другая работа. А это, так, пошабашить решил на досуге. Я ж больше по всякой гадости специалист. Поцелуемся, что ль, по старинному русскому обычаю троекратно. Да я тоже не из тех, но так положено на земле русской.
Незнакомец-варркан крепко меня обнял, поцеловал троекратно, взмахнул черным плащом и выскочил в космос. Где благополучно растворился и отправился дальше выполнять свою нелегкую работу. То ли по доставке заказных бандеролей, то ли еще какую, мне неизвестную. По всякой гадости. Ассенизатором, что ль, работает.
— Куда? — я вовремя заметил наглую Жар Бабочку, которая намеревалась выдернуть из моих рук драгоценный пакет, — А гарантии?
— О гарантиях речи не шло, — выступил вперед заяц, самый главный.
— Без гарантий и разговора не будет, — твердо заявил я, натягивая родные штаны взамен полосатых. Пакет я крепко держал в стиснутых зубах, — Вы мне сейчас справочку выпишите. С печатями и со всем, чем положено. Мол, так и так, претензий ко мне, далее имя отчество фамилия, не имеете. Впредь обязуетесь не подвергать меня политическим, уголовным и процессуальным преследованиям.
Заяц закусил верхними зубами нижнюю губу и стал усиленно думать. Но любопытство перевесило здравый смысл и Закон гор.
— Эх! — махнул он на все лапой, — Была не была. Возьму юридический грех на душу.
Нужную бумажку сварганили быстро. В трех экземплярах. Текст соответствовал моим требованиям. Даже больше. От своего имени зайцы поставили свои подписи под пунктом, который гласил, что моя персона в любое время является самым желаемым гостем на планете ледяного столба. Правда одна оговорка все же имелась. Мне строжайше запрещалось приближаться к ледяному столбу ближе двухсот стандартных метров.
На том и по рукам ударили. То есть по лапам. То есть…. В общем, все понимают, кто, чем ударял.
Я подышал на свежеоттиснутые гербовые печати, на которых был изображен ледяной столб, а под ним распластанная на ветках медвежья шкура. После чего засунул один экземпляр подальше в карман, второй отдал зайцам на память, а третий выпустил в открытый космос, предварительно запихнув его в бутылку. Именно третий экземпляр и являлся самой настоящей гарантией моей безопасности.
— А теперь танцевать, — я поднял пакет над головой и улыбнулся во все щеки бедной Жар Бабочке, которая от нетерпения уже… Что же она уже? Издергалась, вот.
— Какие танцы? — возмутились зайцы. Но по причине их малого роста данные возражения не принимались во внимание. В конце концов, пакет не им предназначался, а тяговой силе.
Корзину стало основательно потряхивать. Это Жар Бабочка, согласная от нетерпения на все, стала дергать ногами в безвоздушном пространстве Великой Вселенной. Не знаю, как это выглядело в натуре, но трясло сильно. Зайцев мотало по корзине, словно плюшевых.
— Все, — выдохнула Бабочка и протянула ко мне хобот-клюв. И до того у нее были жалостливые глаза, что я не стал больше издеваться над бедным насекомым и протянул пакет.
Видел бы кто, как она обрадовалась.
Пакет Бабочка разворачивала с осторожностью сотрудника саперного батальона. Зайцы обступили колдовавшую над пакетом голову, и тихо подсказывали, с какой стороны лучше отрывать заклепки.
Через полчаса кропотливого труда, раздался легкий хлопок, говорящий о том, что послание, наконец, извлечено.
Но сразу же за этим, со стороны головы Жар-Бабочки и зайцев, раздалось разочарованное гудение. Я протиснулся сквозь толпу и взглянул, в чем дело. Разгадка всеобщей грусти пришла немедленно. Получить письмо не главное. Главное — прочитать его. Каракули на нескольких страницах были на старорусском языке, которым, насколько было известно, во всей вселенной пользовались только именно старые русские, да еще мой паПА. Я? Конечно. Я же сын своего паПА.
— От потомка вашего письмо, — со знаем дела и важности ситуации сказал я.
Глаз у Жар-Бабочки загорелся нетерпеливым огнем и она протянула сворачивающиеся в трубочку листы мне:
— Прочитай, пожалуйста.
Если ко мне обращаются по человечески, то я всегда всем сердцем. Так бы всегда. А то сразу высшую меру, высшую меру!
Отодвинув, таращащих на меня глаза, зайцев в сторону, я уселся за стол, предварительно смахнув с красной материи крошки. Кушают они здесь, что ли. Потом разгладил листы руками.
— Письмо! — начал я чтение в мертвой тишине, — Предназначено Жар Бабочке!
— Дальше, дальше! — облизала сухой клюв Бабочка.
И я стал читать. С выражением в голосе. Медленно, с расстановками на знаках препинания.
«Здравствуй дорогое папа-мама-баба-деда! Пишу тебя я, твой родной единоутробный детеныш».
Бабочка заголосила противным скрипучим плачем, но быстро зажала сопли под моим строгим взглядом.
«Во-первых строках своего коротенького письма спешу, дорогое папа-мама-баба-деда, сообсчить, что у меня все нормально. Живу я хорошо, чего желаю и всем вам».