В лицо бил едкий удушающий газ. По рукам, а то и по груди, жгуче, как кнутом, хлестала вода. Качка норовила швырнуть матросов то на угловатые корабельные ребра-шпангоута, то на стальную тушу двигателя. Ничего не замечая, они пытались затянуть фланцевые болты.
Нет, это бесполезно — надо менять прокладку.
Сизая вонючая муть уже заполнила отсек. В глазах поплыли круги, дышать стало тяжело, по вискам будто молотками били. Гогоберидзе первым почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота и слабеют колени.
Менять прокладку — это значит заглушить двигатель, разъединить фланец коллектора… В общем — вывести дизель из строя минимум на полчаса. И это — в момент, когда катер преследует нарушителя!
— Надеть противогазы! — приказал Федяев.
Дышать стало легче.
— Подготовить маты!..
Вооружась асбестовыми матами, проволокой, инструментами, мотористы в противогазах снова атаковали повреждение. Фланец обмотали асбестом, закрутили поверх проволокой, осмотрели, убедились: прочно, надежно.
Устало опустились тут же у дизеля — минутку посидели, уперевшись руками в мотор и борт.
В отсеке посветлело.
— Противогазы снять, — разрешил Федяев.
Содрали маски, облегченно вздохнули, утерли потные лица. Посмотрели друг на друга и улыбнулись: дизель продолжал работать!
— По местам стоять! — напомнил старшина, и каждый занялся своим делом.
«Надо командиру доложить, — спохватился старшина Федяев, но, подумав, пожал плечами: — а чего докладывать? Мелкое повреждение, устранено на ходу, — все в порядке».
…Чутьем пограничника и моряка Золотов определил: подошел момент, когда преследовать нарушителя таким ходом становится уже опасно. Можно невыгодно обнаружить себя, а то даже и напороться в темноте на преследуемого. Тем более, что нарушитель, видимо, поверил, что оторвался, и пошел спокойнее.
Командир вызвал к себе старшину Голубева, матросов Чистякова и Гарбуза — наиболее ловких и смелых. Посвятил их в свой план. Он пришелся по душе смельчакам.
— Значит, так, — резюмировал капитан-лейтенант. — Если их посудина окажется хрупкой, то рискнем посмотреть — чей борт крепче. А вы уж тут… — и Золотов сделал энергичный жест.
— Не сомневайтесь, товарищ капитан-лейтенант, — не впервые! — заверил его Голубев.
— Готовьтесь, — отпустил людей Золотов и вздохнул про себя: «Только бы там сейчас «заглушку» не выключили! Да нет, не должно бы…»
— Глуши моторы! — передал он мотористам.
Рев дизелей захлебнулся и умолк. Шум моря и ветра сразу стал как бы громче и явственнее. Катер закачался на волнах сильнее, но мягко.
Несколько пар ушей насторожились и одновременно уловили недалекий рокот моторов. Еле различимый, он все же доносился порывами ветра.
Вперед!
Серый утюг катера рванулся, разглаживая складки волн.
Стоп!
В относительной тишине штормящего моря слышатся чужие моторы: ближе.
Обстановка внешне не представляла сложности. Граница шла в широтном направлении. Параллельно ей, на восток, шел погранкатер: граница — близко справа, берег — далеко слева. Впереди удирает судно-нарушитель (Золотов догадывался, что это какой-то катер).
Естественно, Золотову следовало бы, приняв правее, зайти между нарушителем и границей, отрезать этим маневром врагу путь бегства за рубеж, и, «отжимая» его от границы, сблизиться и задержать, — как это обычно и делается.
Однако командир погранкатера решал тактические задачи творчески, по обстановке, а не «по правилам». И сейчас «правильное» решение его не устраивало. Почему?
Очень просто: ветер изменился.
Сейчас он дул с моря, с границы к берегу.
Если зайти между «целью» и границей — ветер предательски донесет нарушителю рев дизелей, и погранкатер будет обнаружен, прежде чем сам увидит врага и сблизится с ним.
А почему бы не сделать наоборот? Приняв все меры предосторожности, зайти именно с подветренной стороны и, превратив ветер в своего союзника, подкрасться вплотную к нарушителю и нежданно-негаданно взять его!
Именно таким и был план Золотова.
На приглушенных моторах, останавливаясь, прислушиваясь и снова продвигаясь, катер скрытно, будто перебежками, подкрался к нарушителю и…
Старший лейтенант Санаев, старшина Голубев, Гарбуз и Чистяков, вцепившись в леер, застыли, изготовясь на борту. Сигнальщик нацелил прожектор. Забыв про болезнь, слился с пушкой старшина Гусак, стиснул зубы и ручки штурвала рулевой Гриценко.
…Сигнал!
Катер рванулся вперед, луч прожектора вспорол ночь и выхватил из тьмы катер типа «Тритон», носовая спарка злобно тявкнула двойным предупредительным выстрелом, который вдребезги разнес колпак на его локационной мачте.
Попадание это, прямо скажем, было случайным. Зато именно эта случайность и доконала испугом растерянность нарушителей. К тому же, ослепленные, они ничего не успели предпринять, как Золотов уже приглушил дизеля, а Гриценко пропел катер впритирку по борту «Тритона». И в этот момент с катера на борт «Тритона» метнулись три моряка, четвертый — Гарбуз — чуть замешкался и, недопрыгнув, скрылся в ледяной воде.
— Лево на борт! — заметив это, крикнул Золотов, и Гриценко сразу положил рули. Катер пошел на круг, чтобы вернуться к утопающему, и отдалился от «Тритона».
Этим не преминули воспользоваться нарушители. Четыре головореза выхватили пистолеты, — жизнь и успех решала доля секунды.
— Разнесу, гниды! — с гранатой на замахе рванулся вперед Голубев, заслонив собой Санаева. — Бросай оружие!..
В шлеме, в спасательном нагруднике, с гранатой в руке и огнем в глазах, он в этот миг походил на героя картины Дейнеки «Севастопольцы» (только — в зимнем варианте) и один являл собой фигуру более устрашающую, чем спокойный Санаев с пистолетом и Чистяков с автоматом — вместе взятые. И диверсанты не выдержали.
Брякнулись пистолеты, поднялись руки.
— То-то же! — внушительно бросил старшина, подбирая оружие.
Теперь уже совсем неожиданный громыхнул выстрел. Голубев оглянулся: пистолет Санаева курился едким дымком.
— Заберите еще один, — кивнул он старшине на пятый воронёный «байярд». Только невозмутимый Санаев мог в данной ситуации заметить руку с пистолетом, высунувшуюся из-за двери в ходовую рубку. Так появился еще один — одетый во все советское — немолодой верзила с простреленной кистью. Как и подтвердилось позже, он был главарем шпионско-диверсионной группки.
— Перевяжите его, велел Санаев Чистякову, взяв наизготовку автомат матроса.
Всего в чреве «Тритона» било восемь человек: моторист, рулевой, матрос, боцман, командир катера, главарь и двое его подручных. Первые трое олицетворяли пассивную покорность судьбе.
В каюте нашли чемодан со всякой шпионско-диверсионной всячиной, разные вещи, и в одном из рундучков почему-то — пять пар наручников.
— Мерси, о-кей, — кивнул Голубев боцману, капитану и диверсантам и соединил наручниками их запястья. — Так, знаете, как-то спокойнее, товарищ старший лейтенант. Пусть пока хоровод водят, — улыбнулся старшина офицеру и скомандовал «хороводу: — Формарш!..
Овечку-моториста Санаев решил оставить у моторов. Остальных заперли в тесном кубрике.
Тем временем, выловив из воды полузамерзшего Гарбуза, к «Тритону» подошел катер.
— Ну, как тут у вас — без происшествий? — в мегафон спросил Золотов.
— Без! Все в порядке, — отозвался Санаев. — Что с Гарбузом?
— На борту. Принимайте буксир. Слабины дам побольше — чтобы не рвало.
— Благодарю, не нуждаемся: имеем свой ход.
— Вот даже как? Отлично!..
Голубев встал за штурвал «Тритона», старший лейтенант взялся за прокладку курса, Чистяков принял охрану кубрика и надзор за мотористом.
Зарываясь в волну, «Тритон» полным ходом шил в квадрат Д-2-И. За ним, ухая на водяных валах — «у-хх!.. у-хх!..» — следовал катер.
— А ведь их с большого судна спустили на воду — и совсем недавно, — стоя за штурвалом, будто бы ни с того ни с сего высказался Голубев.
Большому судну подвесить вместо спасательного вельбота небольшой катер или даже взять его просто на палубу, а потом в море спустить на воду — сложности не составляет. В дальнейшем выяснилось» что это так и было.
— Да. Часа два тому назад, — не отрываясь от карты, подтвердил старший лейтенант, затем выпрямился и уже внимательно посмотрел на старшину: — А вы из чего это заключили?
— Свеженькие они все, товарищ старший лейтенант, не уставшие. И горючего почти полные баки. Если бы от своего берега шли — этого не могло быть.
Офицер молча кивнул и снова склонился над штурманским столиком. Закончил составление какой-то таблицы, выпрямился и снова посмотрел на Голубева:
— У вас действительно острое зрение. Чекистское. Обшарил все ящички стола и возмутился, держа таблицу в руках.
— Черт! Даже кнопок не имеют!
— Разрешите, я сделаю, товарищ старший лейтенант…
Передав офицеру штурвал, Голубев оторвал прибитую у двери рамку, вытащил из нее полупристойную открытку и вставил таблицу. Распрямил пальцами гвоздики и приложил рамку к переборке над столиком:
— Здесь удобно будет?
Молотка тем более не нашлось, — сунув руку в карман, Голубев вытащил гранату и спокойно стал ею забивать гвозди.
— Старшина! Что это за мальчишество? — сурово одернул его офицер и вспомнил: — Кстати, откуда у вас граната?
Их на погранкатере даже в боезапасе не было ни одной.
Старшина посмотрел на гранату:
— Откуда? Занятия «отделение в десанте» проводил и забыл сдать. А насчет мальчишества… — старшина подкинул гранату на ладони и сунул в карман, — …это вы зря, товарищ старший лейтенант. Она же учебная, пустая. Разрешите встать за штурвал?..
Снег и крупа прекратились, но видимость по горизонту по-прежнему равнялась почти нулю. Порывистый ветер выл что-то злое и жалостное. «Неужели не найдем ребят?» — с тоской подумал Золотов.
— Товарищ капитан-лейтенант… — высунулись из рубки голова и рука, держащая термос.
— Спасибо. Вот это молодцом!
Надо быть трюкачом, чтобы при сильной волне сварить в тесном, как шкаф, камбузе хотя бы какао. Однако катерный кок справился с этим. Но не меньшим искусством нужно обладать, чтобы и выпить эту обжигающую жидкость, которая норовит выплеснуться куда угодно, только не в рот. Команда тоже справилась с этим. Не повезло лишь командиру.
Едва он отхлебнул глоток, как радиометрист доложил: «По корме, курсовой — сто восемьдесят, — «цель».
— Что за черт! — не сдержась, ударил кулаком по планширу капитан-лейтенант.
«Цель» двигалась от границы к берегу. Впрочем, — какая разница? Все равно надо проверить, надо опять возвращаться.
А лодка с ребятами?
А «Тритон» с нарушителями и тремя своими людьми?
Новая «цель» находилась недалеко и то появлялась, то исчезала на индикаторе локатора.
— Пишите мателоту: «Обнаружена еще одна цель, иду на сближение. Совершайте поворот, следуйте за мной», — продиктовал Золотов сигнальщику. Матрос нацелил на «Тритона» маленький сигнальный прибор «луч» и замигал. В ответ с «тритона» тоже заморгал огонек.
— Есть, понял, исполняю, — громко прочитал сигнальщик, хотя командир и сам видел ответ.
Катера повернули и пошли обратно. Теперь ведущим шел пограничный катер.
Ветер слабел, но волна по-прежнему гуляла изрядная и злая.
У Золотова на душе кошки скребли. Он слишком хорошо понимал, что значит в такую погоду очутиться в море на утлом суденышке, да еще ребятам. Очень возможно, что, выбившись из сил, замерзшие, они уже не могли бороться со стихией и погибли, погибли по его вине, хотя никакой вины его тут нет.
Умом офицер не мог себя осудить.
Допустим, он продолжил бы поиски и даже нашел и спас трех ребят. Но зато пропустил бы к берегу диверсантов. А завтра эти мерзавцы взорвут завод, отравят водопровод, пустят под откос поезд. Погибнут десятки и сотни рабочих, женщин, останутся сотни сирот. Имеет он, пограничник-чекист, офицерское партийное и должностное право на такой поступок? Да его проклянут сами спасенные, если узнают, какой ценой он им сохранил жизнь!
Он выполнил свой долг. Он сделал все, что мог: сообщил на берег, что не может проследовать в квадрат, и пошел задержать катер с диверсантами. Но он понимал, что до берега далеко, и помощь ребятам оттуда может опоздать.
Никаких известий о спасении не поступало, распоряжение идти на розыск не отменялось и от всего этого на душе было мрачно. Сердцу не прикажешь, — что там не говори, а судьба неизвестных советских ребят была ему куда дороже, чем какой-то паршивый лазутчик.
Скорей! Скорей!
Осев на корму, катер почти прыгал с волны на волну. «Тритон» заметно отстал. Сбавив обороты, с катера просигналили ему: «Отстаете. Ждать не могу. Максимально усильте ход».
С «Тритона» ответили: «Идем на пределе», — и, после паузы: — «Прошу с нами не считаться. Выполняйте задачу, за нас не беспокойтесь. Будем следовать по заданному курсу».
Легко сказать — не беспокойтесь! Однако другого выхода нет. Взревев дизелями, катер ушел вперед.
«Цель» была настигнута скоро. Она не отвечала на запрос, не включала заглушку и не имела большого хода. На световой запрос она тоже не соизволила отозваться. Увидеть ее удалось мельком: это был маленький катерок, юрко спрятавшийся от прожектора за волнами и затеявший с пограничниками глупую игру в кошки-мышки. Предупредительные выстрелы на него тоже не действовали. По-видимому, на нем шли не трусы, — катеришко упорно не желал сдаваться.
И это тем более злило Золотова, что участь нарушителя была предрешена. Сопротивление глупо: никуда он не уйдет, не денется.
Маленький, юркий, управляемый ловкой и, прямо скажем, смелой рукой, катерок вертелся, как собачонка под ногами. Он то рыскал в сторону, то круто разворачивался и шел обратно, то выбрасывал на воду горящую плошку, а сам удирал, то выключал мотор и пропускал катер мимо себя. Ужасно не хотелось сдаваться этому катеришке!
Золотов уже догадался: «Тритон», по всей вероятности, был лишь приманкой. Возможно, даже сам того не зная, он шел специально, чтобы отвести на себя бдительность пограничников и стать их трофеем. А тем временем, так сказать, взяв пограничников «на живца», к берегу рассчитывал проскочить вот этот маленький катерок, на котором и находится главное действующее лицо. Приёмчик не новый, такие трюки пограничники уже не раз видали. Но, тем не менее, довольно хитрый.
— А все-таки лихие моряки, чёрт бы их взял! — не мог не оценить Золотов.
Однако усмешка тут же сбежала с его лица: катерок ловко, незаметно подбросил рыболовную сеть, которую погранкатер и намотал, к счастью, намоталась она только на один из четырех винтов, — иначе катерок словчил бы и уйти.
Наконец его поймали и обратали.
Очень маленький, но все же мореходный, с довольно сильным для него мотором, по спокойному морю он еще мог ходить почти безопасно, но то, что он уцелел этой ночью, было чудом. Обледеневший снаружи, хлюпающий водой внутри — видно, ее беспрерывно откачивали, — исхлестанный волнами катеришко выглядел, как турецкий парусник после сражения у Чесмы.
Выйти на нем нынче в море могли отважиться лишь глупцы или безумцы. Но удержатся в такую погоду только очень хорошие моряки.
Их оказалось трое. Откуда они еще брали силы вести это жалкое суденышко, да еще удирать от погранкатера, на что надеялись, — оставалось совершенно непонятным. Состояние их было жалким. Одного сразу уложили на койку, два других еще кое-как держались на ногах.
И каково же было Золотову, когда он, нырнув в горловину люка, увидел в кубрике, — вместо ожидаемых, матерых волков, трех ребят — посиневших, дрожащих, измученных.
Двум было лет по шестнадцати (один из них лежал), третьему не больше четырнадцати.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — не удивленно, а скорее испуганно воскликнул капитан-лейтенант. — Кто вы, откуда ваялись?
Ребята не отвечали, исподлобья, с вызовом и затаенным страхом глядя на людей в грозных штормовых доспехах.
— Стоп! — догадался командир. — А уж не из «Устья» ли вы, Синбад-мореходы?
— Точно! Они, товарищ капитан-лейтенант, — улыбнулся кто-то из матросов. И все заулыбались.
Слово «товарищ» произвело на ребят магическое действие. Младший вдруг всхлипнул и уткнулся лицом в грубую просоленную куртку офицера. А старший как-то сразу потеплел, размяк и вроде тоже заморгал.
— Ну, полно, полно… Чего же это… Все уже позади, — прижал к себе младшего капитан-лейтенант. Молодцы ребята, просто молодцы! Настоящие моряки!.. Но скажите, друзья, — что это вы с нами кошки-мышки, затеяли?.. А?..
— Боялись, — всхлипнул, шмыгнул носом младший.
— Чего боялись? Достанется?
— Нет. В плен боялись.
— Какой такой плен? — давай, говори, — велел старшему Золотов. Тот нахмурился, опустил глаза:
— Потерялись мы, звезд нет, мотает… Блукали, блукали, решили — за границей давно уже… Ну и вас — за тех приняли… Если бы ваши… Не по-русски… — я бы ни за что… — парнишка судорожно глотнул и замолчал. Матросы притихли. Улыбка сошла, с лица офицера.
Командир порывисто притянул ребят к себе, обнял их и тут же легонько, ласково оттолкнул. Мальчишкам показалось, будто в глазах этого огромного в своих доспехах, плечистого и мужественного офицера что-то дрогнуло и блеснуло.
Повернувшись, он вроде как сердито бросил через плечо подчиненным:
— Обсушить, обогреть. И вообще…
И, резко задернув «молнию» куртки, взбежал по трапу.
К утру распогодилось. Даже потеплело. Море стало спокойнее.
Ветер сник, и только зыбь мерно колыхала уставшую злиться, посветлевшую воду.