– Хорошо, – сказала она, – я поняла.
Отец Арсения протянул ей бумажку с написанной суммой, она кивнула. Когда он ушел, Нелли описала в заключении то, что видела на самом деле, указала примерное время жестокого убийства. Сделала это с копией. Затем написала то, что требовалось. Оригинал первого заключения она отдала хирургической сестре и велела его спрятать у себя дома. На основании второго убитую девушку выдали родственникам как умершую в больнице жертву несчастного случая. Хоронили ее в закрытом гробу. С Нелли рассчитались в тот же день. А через несколько дней она явилась в то серьезное учреждение, где работал Галецкий-отец, и показала ему копию первого заключения. А также заявление на имя генерального прокурора, где было сказано, что ее вынудили дать ложное заключение силой, но она хочет, чтобы убийца понес наказание. И она уверена, что убил свою жену и бывшую одноклассницу девятнадцатилетний Арсений Галецкий. Отца она предупредила, что оригинал у надежных людей, а копии у многих надежных людей. И что она все легко докажет… Так Нелли Леонидовна вышла замуж. Так стала кошмаром семейства, палачом и надзирателем для буйного и агрессивного Арсения. Но тогда у нее не было такой хватки профессиональной преступницы. Да и опыт не тот: не приходилось зачищать концы, не было своих людей. Поэтому бывшая хирургическая медсестра жива, документ она сохранила и предоставила нам. Эксгумация даже через столько лет, естественно, все подтвердила.
– Эх, твари, – выдохнула Ксения в наступившей гробовой тишине.
– В браке Нелли забеременела. Как показал Арсений Галецкий, детей они оба не хотели. Друг друга практически ненавидели, но он человек невоздержанный, она – очень расчетливый. Она все требовала и требовала. Денег на свои счета, квартир на свое имя. Понимала, что долго их брак не продлится. Короче, она решила оставить ребенка и посмотреть, что из этого выйдет… Будучи беременной, требовала уже и на ребенка. Дело дошло до очередного срыва Арсения, когда он чуть не убил ее, Нелли поняла, что ребенок лишь свяжет ей руки. Что ей нужно обезопасить себя и готовиться к серьезной войне. Родила в той же, бывшей своей клинике. Девочку. За деньги бывший же подчиненный коллега написал в истории, что ребенок родился мертвым, и дочь Нелли принесли матери, у которой на самом деле умер ребенок. Ну, это для роддома классика жанра. Нелли могла только расплатиться, но уничтожить подлинные документы она не сумела. Вся сделка осталась на всякий случай у другой заведующей, принимавшей роды у вип-пациентки. Нелли пришлось поверить в то, что она уничтожила лишние документы. Эта соучастница не решилась ее шантажировать, как собиралась, потому тоже до сих пор жива и поделилась этим архивом с нами. Причем по первому требованию и абсолютно бескорыстно. Ваша приемная мать, Ксения, рано умерла от лейкемии. Вас вырастила приемная бабушка. Родная бабушка, мать Нелли, даже не знала о вашем существовании. Сейчас в курсе. Она выразила желание ознакомиться с материалами. Но отказалась получать тело дочери.
Но это, скажем так, то, что уже случилось. Сейчас Ксении придется предстать перед судом за то смертельное ДТП. Ее вина была выявлена до того, как она призналась. Но в это время она была реальной подозреваемой по делу убийства Петра Иванова, ее проверяли на предмет контактов, возможных сообщников. Сейчас Ксения просит не возбуждать дело, пока она не перепишет квартиру, оставшуюся после ее гражданского мужа, на Костю Ветрова, ставшего по ее вине сиротой. Потом она согласна на все. Но нет у нас возможности для таких контрактов. Фальсификация – она остается фальсификацией, даже если осуществляется ради благого дела. В общем, кто хочет, тот может поддержать Ксению в суде. Адвокат будет просить об отсрочке исполнения приговора, статья сорок шесть, что возможно для человека без судимости. У меня все.
Пауза была длиною в столетие. Потом встала Вера: «Я за Ксению». За Верой встали все остальные. Встала и Ксения.
– Я не слышала начала. Когда Сережа рассказывал все сразу, у меня уже полностью башню снесло… Вопрос, шеф. Моего Нарцисса убила моя мать?
– Да, Ксения. В ночь, когда вы собирали гостей, в поселке не случайно два раза гасло электричество. В первый раз в дом спокойно вошла Нелли, которую подвезли ее люди и высадили со стороны леса, она перебралась через ограду, дверь входная у вас была не заперта. Она взяла один из балахонов, кстати, на нем не было белого отворота, как вы, Лариса, показали, это вы видели седые волосы Нелли, – легко смешалась с другими гостями, переждала. Дождалась, пока Ксения выйдет из комнаты. Убила молодого человека, вышла, смешалась с людьми, которые выскочили на ваш крик. Многие были в этих балахонах. Потом вы сами велели закрыть входную дверь. Пошел слесарь салона Анатолий, он был информатором вашей матери. Незаметный человек, никто из вас его впоследствии не вспомнил. Признался уже у нас, когда мы предъявили улики. Дверь он запер уже снаружи. У вас она просто захлопывается. Вновь погас свет. Вместе с Анатолием к его машине прошла и Нелли. Погода… Следы замело, а под снегом было все затоптано. Он был среди тех, кто уехал сразу после убийства. Нелли Галецкая очень продуманно выбирала людей.
Васильев арестован по обвинению в убийстве администратора салона «Шоколад» Ирины и за соучастие в убийстве Петра Иванова. Орудие убийства девушки – пистолет – мы обнаружили во время обыска у Нелли. Так Васильев отчитался. А у Галецкой – коллекция таких отчетов. Прятать что-либо – это не для нее. Безумные высокомерие и храбрость.
– Ясно. Моя мать убила не только Ирину, но и мою сестру… или брата, которые могли бы у меня быть. Последний вопрос. Она знала, что я – ее дочь?
– У Нелли Галецкой мы обнаружили такую информационную базу, которой позавидовала бы любая разведка. На ваш вопрос отвечаю с уверенностью – да. Ибо не было у нее никаких причин убивать человека, который всего лишь временами работал за гонорар в ее студии.
Ксения молча пошла к выходу, думая только об одном: какой это тяжкий труд – стоять на земле, передвигать ноги для движения. А спина горбилась от того, что на нее смотрели люди, с которыми ничего подобного не могло произойти.
Глава 15
Дело об изнасиловании Кати Смирновой слушалось в закрытом режиме. На скамье подсудимых был и фигурант другого дела, по салону «Шоколад», Анатолий Васильев. Парень из Твери, слесарь, оставшийся без работы, приехал на заработки в Москву. Ни родственников, ни денег, ни друзей, ни регистрации. Как-то подрабатывал на бутылку, заводил знакомства в пивных, жил то у одного собутыльника, то у другого. Околачивался, предлагая свои услуги, у больших магазинов и у салонов, откуда выходили состоятельные дамы. Кому-то подгонял такси, кому-то помогал завести или помыть машину, при случае что-то воровал: бумажник, телефон, пакет с покупками. Собственно, воровал он у всех. У инвалида на костылях, переходящего дорогу, тоже не брезговал прихватить старую хозяйственную сумку с батоном и килограммом картошки. Так и попал на глаза вербовщикам «службы безопасности» Нелли. Исключительно по территориальному признаку. Нужен был такой невидный, на все способный человек для того, чтобы внедрить его в салон в качестве осведомителя и исполнителя любых услуг.
Анатолия привели немного в порядок, Нелли потребовала от Галецкого, чтобы тот взял на работу ее бедного провинциального «родственника». Тот, ощущая всей своей толстой кожей, что его обложили со всех сторон, но еще не совсем понимая, что это, просьбу бывшей жены, конечно, выполнил. И началась для Толи интересная, все более денежная жизнь. Он цеплял видеокамеры в раздевалках и кабинетах, в комнатах, где Арсений занимался любовью с клиентками и некоторыми сотрудницами. Гонорар за такую простую работу приводил его в восторг. Он уже снимал хорошую квартиру неподалеку. Платил не только владельцам, которые уехали за город, но и председателю кооператива, как у той повелось. Она в ответ оберегала его покой от проверок полиции. Он стал выполнять ее заказы, что и произошло на глазах живущей в этом доме Кечмаревой. Как-то вдруг никому не нужный слесарь из Твери оказался востребованным. У него появились друзья, общее дело: наркотики передержать до отправки, приютить компанию, которая привозила девушек по вызову, или девушку, или девочку – одну на всех. Он чаще всего уходил, но камеры по привычке цеплял. Потом смотрел. Ему нравилось. Толя был человек, лишенный эмоций и чувственности. Ему не нужны были женщины. Но смотреть, как их истязают, нравилось. Он напивался в одиночестве и чувствовал себя главным участником.
Но, разумеется, как все рабы Нелли, он жил под колпаком, не замечая этого. Оргии в его квартире Нелли решила поставить на профессиональную основу, это приносило хороший доход. Так Толю познакомили с Василием Никитиным, в прошлом неплохим оператором, в настоящем – абсолютно деградировавшей личностию. Болезнь стала для него сутью, самоцелью, всепоглощающим занятием. Он и поручил Анатолию искать симпатичных, как можно более невинных девочек в районе. Среди подростков теперь таких нужно именно искать. Подобные доверенные лица для «кастингов» были у Василия в разных районах. Но деятельность Анатолия высоко оценила сама хозяйка. Она очень жалела, что у самого Арсения нет детей. Зато рядом с ним был многодетный папа Владимир. Слишком самоуверенный, на ее взгляд, слишком благополучный, с женой, которая слишком много о себе понимала.
Когда Нелли заходила в салон, ее бесило то, что Владимир ей просто и небрежно кивал, как бывшей жене хозяина. Он и хозяина не считал хозяином в рабском смысле. У Нелли просто чесались руки, когда она видела Владимира. Тот случай, когда хочется взять не то, что плохо лежит, а как раз то, что хорошо. И тут Владимир стал одним из организаторов проекта, идея которого принадлежала жене урода-педофила Никитина. Нелли так хотелось, чтобы что-то у Васи вышло с детьми Владимира. Вот бы спесь-то слетела. И заработали сценаристы-креативщики. Не вышло. Владимир просто выставил этого Никитина. За детьми неусыпно следила его жена Инна.
Хрупкая и доверчивая Катя Смирнова попалась на глаза Анатолию в своем районе. Заманить ее оказалось – пара пустяков. Одногодка, одноклассница, подружка Даша сделала все, получив удовольствие и от самого мероприятия – она всегда завидовала Кате и была рада ей навредить, и от гонорара, на который накупила себе кучу всякой ерунды. А клиентура для таких съемок у Василия была постоянная. Как и несколько профессиональных актеров, моделей для отшлифованных, «подарочных» версий фильмов, за которыми богатые покупатели стояли в очереди.
И Василий, и Анатолий привлекались к суду в первый раз. Но дело Кати Смирновой – это всего лишь один эпизод в предъявленных им обвинениях.
Для Тони и Кати этот кошмарный день утонул в тумане. Они что-то говорили, Катя видела, как будто в страшном сне, лица своих мучителей, нагло улыбающуюся Дашу в окружении адвокатов, психологов, учителей. Пострадавших тоже опрашивали. Они что-то говорили, не слыша собственных голосов. Но что они могли сказать? Они знали меньше всех. О бездне, где они сгорали заживо, не расскажешь. В суде произносят другие слова. Тоне удавалось собираться лишь тогда, когда говорила Настя, ее адвокат. Настя говорила то, что сказала бы она сама… Но она смотрела на безучастные лица судьи и прокурора – и ни на что не надеялась. Да, собственно, им с Катей нужно только одно – никогда не видеть эти лица. На что им еще надеяться?
– У меня такое впечатление, – произнес отчетливо голос Насти, – что мы с государственным обвинителем поменялись местами. Это он жалеет и входит в положение – не пострадавшей девочки, чье детство так жестоко растоптано, чье будущее настолько усложнилось, а преступников, – да, я произношу это слово до того, как его произнесете вы, ваша честь. Мое требование – применить к этим людям максимально суровое наказание, предусмотренное законом, – связано с тем, что необходимо прервать цепь вседозволенности. Вспомните о том, что вы тоже – родители, что криминал не выбирает, что среди этих бравых молодчиков, поиздевавшихся над чужой девочкой, у двоих есть свои дети. Тут жены требовали им свободы. Но мы с вами, коллеги, знаем, что бывает с такими семьями. Некритичный, бесконтрольный, оправданный в асоциальном поведении человек опасен всем. Своим детям – тоже. Подросток Даша, окруженная спасателями… По ее поводу государственный обвинитель тоже сказал немало сочувственных слов. Нежный возраст, первая ошибка, введена в заблуждение… Мое мнение – суд сейчас или даст «добро» подлости, низости, цинизму, или найдет возможность объяснить человеку на пороге взрослого мира: этому всему в мире людей выхода нет. В пятнадцать лет это нетрудно понять. Потом будет трудно. Даша, ты так радуешься тому, что прославилась. Если ты поймешь, что прославилась плохо, что тебя окружает всеобщее презрение, – когда ты это поймешь, у тебя появится надежда на человеческую, женскую жизнь. Пока я такой надежды не вижу. У меня все, ваша честь.
Потом опять был туман. Когда судья ушла и был объявлен перерыв, Тоня, сжимая одной рукой холодную ручку Кати, другой крепко держалась за подлокотник кресла, чтобы не упасть, так кружилась голова. Настя и прокурор прошли, не взглянув в их сторону. Потом все вернулись. Судья что-то долго читала, по каждому отдельно, ссылалась на результаты экспертиз, признания, очные ставки… По лицам стоящих в клетке мужчин Тоня поняла: они не ожидали столь сурового приговора. Даша растерянно крутила головой. Тоня поймала ее неуверенный взгляд. Услышала последнюю фразу приговора:
– Васильев и Никитин ждут в следственном изоляторе слушаний по остальным эпизодам.
Выходили из зала суда все в полном молчании. Настя подошла к Тоне и Кате во дворе, повела к своей машине. Тоня увидела, как отец раздраженно подтолкнул Дашу на заднее сиденье своего джипа. Какое-то время Настя и мама с дочкой ехали молча. Потом вдруг раздался голос Кати:
– Настя, а что будет с Дашей? Ты хотела, чтобы ее посадили в тюрьму?
– Нет, конечно, я хотела, чтобы она что-то поняла, всего лишь. У нее все в порядке. Ее даже не выгонят из школы. Походит на занятия по психологии, будет там вышивать и рисовать ромашки. Но ты сегодня победила. Понимаешь? Если кто-то тебя обидит, оскорбит, ты должна знать: злые, жестокие люди – это слабые люди. Их не за что жалеть. Их можно только презирать. Вот этому тебе придется учиться.
– Нет, Настя, – вдруг легко рассмеялась Тоня. – Катя не сможет. Вот просто нет такого материала у нее в организме. Я ее хорошо изучила. Когда ее кто-то обижал в детском саду, я ей говорила: не играй больше с ней. Она сначала соглашалась, потом прихожу, смотрю: они опять вместе играют. И Катя мне так виновато: «Мама, но мне было плохо не играть с Лялей. Она же не знает, что я с ней больше не дружу».
– Ну, что же. Повезло, значит, тем, с кем Катя подружится по-настоящему. Она очень хороший человек. А с Дашей, Катя, ты будешь дружить, если она, к примеру, предложит?
– Нет, – спокойно ответила Катя. – Я на самом деле умею презирать. Я выросла.
Они уже подъезжали к дому, когда Тоня спросила:
– Настя, я, если честно, не могла там ни на чем сосредоточиться. А какие у этих двух еще эпизоды?
– Много разных. У одного это связано со съемками, вот такими, как с Катей, у другого – слесаря салона – убийство. Девушки – администратора салона. Она ждала ребенка. Вот об этом я и говорила в суде. Они сами не останавливаются.
– Мама, – вдруг произнесла Катя. – Мы решили, что я перейду в другую школу, чтобы не встречаться с Дашей и всеми, кто будет смеяться… Так вот я решила. Я останусь в этой школе. На мне нет вины.
Тоня и Настя смотрели на девочку серьезно, с уважением и тревогой. Тоня изо всех сил скрывала, что сердце у нее оборвалось и покатилось куда-то, наверное, в пятки, куда ему положено вроде прятаться от страха. Так хотелось обойти. Хотя бы одну проблему.
Эпилог
В хрупкой элегантной женщине, которая вела за руку белокурого, сероглазого и какого-то светящегося мальчика, не сразу можно было узнать Веру, какой она была два года назад. Взгляд спокойный и уверенный, лицо, пожалуй, более красивое, чем раньше. Значительное – точно. Никто ее уже простушкой и невидимкой не назовет. Следы прошедших лет – это тонкие морщинки у глаз, упрямо сжатый рот.
– Вера, я забыл тебе рассказать, – милым голоском произнес мальчик. – Что сегодня было у нас на рисовании.
– Ты забыл, Костик? Как ты мог? – лицо Веры мгновенно осветилось, глаза стали глубокими и теплыми, губы расцвели. – Рассказывай быстро.
Ребенок говорил, смеялся, кого-то передразнивал, а Вера не могла налюбоваться, не могла поверить, что они все победили. Это казалось невозможным. Тяжелый, унизительный развод с оскорблениями от бывшего мужа, с претензиями сына. Их больше всего раздражало, что она ушла к «богатому». Вера выписалась из квартиры, оставила деньги сыну на свадьбу. А он тут же бросил свою девушку и нашел другую.
Затем другой брак… Таинство, которые они с Андреем отмечали вдвоем. Печалились о былом, о том, что столько лет шли друг к другу, не зная об этом, праздновали свое родство. И борьба за Костика. Одна смена бюрократов была разоблачена, пришла на ее место другая. Копались в жизни, в отношениях, проверяли искренность мотивов… В самый, казалось, последний момент вдруг Вере объявили, что комиссия сочла более достойными других кандидатов на усыновление. А это оказались Светлана со Станиславом, которые просто подстраховали так Веру.
В общем, все позади, они втроем, им так тепло и уютно. Сиротство – это лишь шрамик на плече Костика, тень тоски иногда в глазах Андрея, горестная складка у рта Веры, которую не исправить даже Свете из салона «Шоколад». Андрею нравится. Вера подняла голову к февральскому темнеющему небу, которое вдруг осыпало их последней, наверное, метелью, и глубоко, свободно вздохнула.
Неподалеку взвизгнули тормоза, остановилась машина. Веру с Костиком догнал высокий парень.
– Привет, ма. Дай лапу, Костяра! О! Крепко жмешь. Будет время, возьму тебя на хоккей.
Сын Игорь возмужал, но вроде совсем не изменился. Он наклонился к Вере, дал поцеловать себя в щеку.