И есть Арсений… Рожденный начальником человеком быть не может. Да нет, он в каких-то отношениях ничего, но это темное болото. Все. Мы спим, иначе сон просто улетит, и пропадет ночь.
Инна, не шевелясь, смотрела широко открытыми глазами в темноту. Невероятно. Мужу даже не пришло в голову посмотреть, спит ли она. Возможно, он сознательно пришел так поздно, чтобы она спала. Чтобы этот предмет его не беспокоил. Их отношения стали пустотой в самом лучшем случае. В худшем – она ему неприятна, именно физически, потому что все остальное нормально. С этим нужно что-то делать.
Глава 4
Вера вернулась домой в полном смятении. Волнение помешало ей вести себя ровно и спокойно в больнице, она, кажется, слишком суетилась и дергалась. Впрочем, это же волнение все окутало туманом, она точно ничего сейчас не помнит. Так готовилась к этой встрече с мальчиком… Как помешанная, честное слово.
Никто из сотрудников отделения ничего, конечно, особенного в ней не заметил. А мальчик… Костя… Вера села на кухонный диван и немигающим взглядом уставилась на пустую посуду, которую вынула из рюкзачка и поставила на стол. Костя хорошо покушал. Еда понравилась. А она… Ну как могла она – чужая тетя – ему понравиться? Мальчику уже сообщили, что мама умерла. Потому так все и произошло, что Вере об этом сказали до того, как она вошла к нему в палату. Она не знала, о чем спрашивать, боялась сказать что-то ужасное, боялась смотреть на малыша. У нее такое отличное зрение. Офтальмолог во время диспансеризации всегда шутит, что у нее больше ста процентов. Но Вера не смогла рассмотреть этого ребенка. Она не могла поднять на него глаза. Костику вправили вывихнутую ключицу, сложили косточки сломанной ноги. Ножка в гипсе была зафиксирована под каким-то невообразимым углом: для правильного кровообращения, – объяснили Вере.
Она сейчас пыталась вспомнить лицо мальчика. Очень бледное детское личико. Светлые влажные волосики на лбу. Ему или жарко, или больно. Она не спросила. Кормила Вера его сама, из ложечки. Поила киселем прямо из пластиковой бутылки. Яблоко, антоновку, чистила, резала на кусочки, вкладывала в рот, ждала, когда прожует… Она вспомнила этот совсем детский ротик. Серые глаза в темных ресницах. Это невероятно симпатичный мальчик, так внезапно раздавленный жизнью. Почему он? Это несправедливо!
Ей вдруг показалось, что он хочет ее о чем-то спросить, она испугалась еще больше и быстро протерла влажными салфетками его лицо, лобик. Достала из пакета книжки.
– Хочешь, я тебе почитаю или просто оставить? Ты умеешь читать?
– Умею. Но мама сама мне читала на ночь. Покажите мне книжки. У нас такие есть. Мне очень нравятся обе. Как интересно, что вы принесли их мне.
– А чем это тебе интересно?
– Ну, это же дядя написал сказку своему племяннику. Мне мама рассказывала. Дядя придумал «Черную курицу» для племянника, который потом, когда вырос, написал про Буратино.
Тут Вера покрылась испариной. Как ей общаться с таким умным ребенком? Она вырастила взрослого сына, но ничего подобного не знала. И сын ее тоже, конечно, не знал.
– Можно, я к тебе еще приду? Ты хочешь?
– Да. Ко мне ведь никто больше не придет. У меня же нет больше мамы… Вы знаете?
– Знаю. Меня зовут Вера. Можно тетя Вера, но лучше Вера. И говори мне «ты». Я же тебе уже не совсем чужая, правда?
– Правда. Вера, а как ты про меня узнала?
– Рассказали. Так почитать тебе?
Но им помешала медсестра, вошедшая в палату:
– Нет, Вера. Читать не нужно сейчас. Мне пора делать Косте укол, ему потом захочется спать. Ему нужно много спать.
– Конечно, – вскочила Вера. – Тогда я пойду. Но я обязательно приеду опять. Вы же меня пустите?
– Так пускаем, – сказала медсестра и подошла к ребенку.
– Вера, – произнес Костик, – я посплю и почитаю эти книжки.
– Спасибо, – как всегда, невпопад сказала Вера.
Она быстро собрала посуду, использованные салфетки, книжки подвинула на тумбочке как можно ближе к нему… У него же ключица, тянуться неудобно. Потом импульсивно пожала пальчики ноги над гипсом. Так она попрощалась. И он ей улыбнулся! Да, это точно было: он ей улыбнулся. Хорошо, что она пришла не страшная, а подкрашенная. Он маленький, подумал, что она такая всегда.
Медсестра посмотрела на нее странно. То ли как на больную, то ли как на убогую. Так Вере показалось. Плевать. Нужно думать, как и когда вырваться еще.
Вера уже вышла из палаты, но вспомнила, что пакет с железной дорогой стоит у стенки. Она забыла отдать подарок мальчику. Влетела обратно. В это время сестра уже делала укол, повернулась и посмотрела раздраженно.
– Я принесла тебе игрушку. Железную дорогу, – Вера обращалась только к ребенку, – поставлю рядом с тобой. Ты пока не сможешь сам, с ключицей такой… Я приду еще, и все соберем вместе.
Костик кусал губы, глаза полные слез, наверное, укол был болезненный. Но он ей кивнул и даже поднял ручку в знак прощания и благодарности.
– Идите уже, – сказала медсестра. – Если будете мешать процедурам, вам запретят приходить.
– Пусть приходит, – твердо сказал мальчик, и Вера подумала о том, что его очень любила мать: он привык к тому, что к его мнению прислушиваются.
Она выскочила в коридор. «Костика повезут неизвестно куда, какого ему будет там?» – вдруг подумала Вера и решительно постучала в кабинет Егора Григорьевича. Он просто сидел за столом. Отдыхал.
– Здравствуйте, – сказала она, – я Вера, помните? Я приходила к Костику… Вы мне пропуск выписали. Я спросить хотела, он действителен будет в следующий раз или вы мне новый дадите?
– Здравствуйте, – безразлично кивнул доктор. – Пропуск на пять дней. Там указано. А как часто вы собираетесь приходить?
– Как смогу.
– Понятно.
– Я еще спросить хотела. В смысле сказать. Вы говорили, что неделю мальчика продержите. Вот я не понимаю: почему неделю? У него перелом, вывих, ему больно… Как это неделя? У меня подруга с переломом уже полгода дома.
– Так дома же. Мы никого и ни с чем не можем держать ни полгода, ни месяц… Но и не неделя. Да, вы правы. Пока ребенок совсем не готов к выписке.
– Хорошо. Спасибо, – Вера пошла к выходу.
Он произнес ей вслед:
– Вот я вроде предупреждал… Но люди не понимают слов. Так и получаются проблемы. Хорошо, если это только ваша проблема, хуже, если это станет проблемой ребенка. Мальчик успеет привязаться к вам, а его отправят в детдом, а вам даже не скажут в какой. Вы ему – никто.
– С чего вы взяли, что не скажут? – в запальчивости произнесла Вера.
– Поверьте моему опыту, – устало сказал Егор Григорьевич и зевнул, прикрыв рот рукой. – Прошу прощения, но я почти сутки на ногах, дежурство.
– Извините. Спасибо. До свидания.
Сейчас, на кухне, Вере казалось, что только она могла так глупо выглядеть. Но она же решила, что плевать. Иногда это даже полезно – прикинуться валенком, чтобы кого-то сбить с толку. Но она не прикидывалась. Она такая и есть. Вот в чем беда.
Входная дверь открылась. Через пару минут на пороге кухни появился муж Витя. Посмотрел, как всегда, не на нее, а на стол с пустыми судками и тарелочками. Сказал:
– Ну, сегодня вообще. Устал, как зверь. Не ел, только пива выпил. Давай ужинать поскорее, а?
Вера спокойно и с интересом смотрела на него. Фантазерка, однако, Света. Муж удивится! Он не удивится, даже если Вера наденет костюм балерины и станет на кухне танцевать танец маленьких лебедей. Он просто не заметит. Виктор, на ходу стаскивая с себя футболку, направился в ванную. Вдруг вернулся, посмотрел на нее и спросил:
– А ты что? Не пойму. Выспалась, что ли? Отдохнула? Какая-то не такая.
– Опухшая, что ли?
– Нет, наоборот. Хорошо.
– Выспалась, – небрежно ответила Вера, а когда он опять вышел, сказала тихо, как говорил Игорек в случаях торжества: «Йес!»
Они уже ложились спать. Сын мог прийти и в два, и в пять, его не ждали. Вдруг позвонил телефон Веры. Она посмотрела на номер и не поняла, кто это. Ответила.
– Привет. Это Ксюха из салона «Шоколад». Слушай, а я решила завтра всех собрать. Сможешь?
– А я и забыла. Спрошу у мужа.
– Давай, Офелия, давай. Утром созваниваемся, рассказываю, как доехать.
Вера не поняла, при чем тут Офелия. Ясно только, что жизнь ее стала другой, другие люди, другие места. И, может, это хорошо, но даже если плохо, ничего не поделаешь. Она сама сделала такой выбор. Впрочем, Витя может и не согласиться куда-либо ехать. Это же не футбол, ради которого он слезает с дивана. Не согласится, тут она настаивать не станет. Сама не уверена, что хочет. А может, это было бы все-таки хорошо – отвлечься. Тяжелый был сегодня день.
Глава 5
Тоня лежала на диване с книжкой и время от времени смотрела на штору, за которой всегда приоткрытое окно. Штора уже давно вздрагивала от ветра. Ветер бился и в окно, на улице уже совсем стемнело. Как рано теперь темнеет, а у Кати по субботам студии, кружки… Потом она иногда просто гуляет с подружками.
– А я и забыла. Спрошу у мужа.
– Давай, Офелия, давай. Утром созваниваемся, рассказываю, как доехать.
Вера не поняла, при чем тут Офелия. Ясно только, что жизнь ее стала другой, другие люди, другие места. И, может, это хорошо, но даже если плохо, ничего не поделаешь. Она сама сделала такой выбор. Впрочем, Витя может и не согласиться куда-либо ехать. Это же не футбол, ради которого он слезает с дивана. Не согласится, тут она настаивать не станет. Сама не уверена, что хочет. А может, это было бы все-таки хорошо – отвлечься. Тяжелый был сегодня день.
Глава 5
Тоня лежала на диване с книжкой и время от времени смотрела на штору, за которой всегда приоткрытое окно. Штора уже давно вздрагивала от ветра. Ветер бился и в окно, на улице уже совсем стемнело. Как рано теперь темнеет, а у Кати по субботам студии, кружки… Потом она иногда просто гуляет с подружками.
Утром было совершенно ясное небо, а сейчас поднимается просто буран. Высокий тополь, который Тоня очень любила, он рос вместе с ней и дотянулся до их пятого этажа, тоже постучал в окно, как усталый путник. Тоне стало жалко его, как одинокого озябшего человека, которого никто не пускает в дом. Она прерывисто вздохнула, натянула повыше пушистый плед. Холодно. Надо бы закрыть окно. Но эта коварная сломанная нога так разнылась из-за непогоды. Тоня просто видела, как кусок металла изнутри травмирует ткани, сосуды, нервы… Она никогда не принимает болеутоляющее, пока не придет Катя. Чтобы не провалиться в глухой сон. Девочка сейчас так устает. Да и тревожная погода, вечер, дочка должна войти в дом и увидеть, что мама ее ждет, позитивная, спокойная, в идеале веселая… Вера уже приходила. Оставила на кухне кастрюлю с горячей картошкой, котлеты, купленные на рынке соленые помидоры. Вера стала какая-то странная. Все время торопится, что-то у нее на уме, но не говорит ничего, что само по себе странно. А Тоня никогда не лезет с расспросами. Скажет, когда захочет и что захочет. Но выглядеть Вера стала гораздо лучше. Но будто не очень этому рада или не знает, что выглядит лучше. Тоня ей сказала, она просто кивнула. И быстро ушла.
Тоня взяла со столика телефон и набрала номер дочери. Катя ответила сразу. Голос был тихий и больной, как при насморке. Она постоянно страдала простудами.
– Доченька, ты где?
– Скоро буду дома.
– Ты на улице? Ты не простужена?
– Да…
Тоня с тоской посмотрела на часы. У нее низкий порог боли. Она уже не может терпеть. «Скоро» – это и полчаса, и пять минут… Но она, конечно, не стала уточнять. Села, придвинула таблетки. Когда Катя откроет входную дверь, она сразу примет. Они успеют поговорить, пока подействует. А пока Катя будет ужинать, Тоня ей приготовит гоголь-моголь: горячее молоко, кусочек сливочного масла, мед. Это всегда помогает от простуды. Еще грелку к ногам.
Входная дверь, наконец, открылась, захлопнулась. Тоня от радости резко поднялась и от боли чуть не потеряла сознание. Постаралась спокойно сесть, выпила свои таблетки и позвала:
– Катя, подойди, я посмотрю, нет ли у тебя температуры. Нога разболелась из-за бурана.
Катя вошла, бледная, с покрасневшими глазами и хлюпающим носом. Села рядом с матерью, послушно подставила лоб, Тоня температуру определяла губами всегда. Никогда не ошибалась. Много раз перепроверяла градусником.
– Есть, – озабоченно сказала она. – Иди, умывайся, еда еще теплая наверняка. А я сделаю тебе гоголь-моголь.
– Да ладно, – безразлично ответила Катя. – У тебя же нога болит. А я и есть не хочу. Мы с девочками купили гамбургеры… Большие. Я еле доела.
– Вот и зря. Картошечка такая вкусная, котлеты домашние, помидоры соленые… В общем, я вижу, что ты просто очень устала. Гоголь-моголь я сделаю, а проснешься ночью – поешь.
– Да, – так же механически ответила дочь и пошла в ванную.
Тоня смотрела ей вслед, на узкую спину, тонкие ножки, и лицо ее страдальчески сморщилось уже не от боли. Очень часто ей казалось, что ее девочка не очень счастлива. Иногда, что очень несчастлива. Такая, в общем-то, ерунда. Просто травма, которая скоро пройдет и забудется, разрушила их жизнь. Девочке тяжело и неуютно с болеющей матерью. «Эй, – вдруг вмешался внутренний голос. – С чего ты взяла, что дело в твоей травме? У Кати своя жизнь, и она давно ничем не делится».
С внутренним голосом Тоня не спорила. Он часто был прав. От лекарств стало как будто легче. Эффект плацебо. Таблетки пока не успели бы подействовать. Потом боль на самом деле пройдет, но станет тяжелой и сонной голова. Тоня взяла палку, пришла на кухню, подогрела молоко, растерла еще пару желтков с медом. Так полезнее. Перемешала в кастрюльке с горячим молоком, добавила кусочек масла. Вылила в высокую термокружку, отнесла к дочери в комнату, расстелила ее постель. Катя вошла уже в пижаме. Сказала:
– Мама, я очень хочу спать. Но это я, конечно, выпью.
Когда она легла, Тоня налила в ванной горячую воду в небольшую грелку, вернулась, сунула дочери в ноги.
– Спи, детка, – поцеловала она Катю. – Свет выключить? Или ты будешь читать?
– Выключи.
Пока Тоня боролась со своей ногой, пытаясь принять ванну, лекарство подействовало. Глаза слипались. Она нырнула в ночную рубашку, вернулась к себе, легла, укрылась уже не пледом, а пуховым одеялом, выключила бра. Стало так хорошо и спокойно. Что она придумывает? Да и внутренний голос у нее большой фантазер. У них все нормально. Это еще одна спокойная, тихая ночь. Что может быть лучше для женщины, чем спящий ребенок, которому тепло, уютно, безопасно.
Тоня провалилась в сон очень быстро. Проснулась внезапно от чего-то непонятного. Ей приснились какие-то звуки или это на самом деле? Как будто то ли кошка мяукает, то ли собака скулит… Она прислушалась и похолодела. Это был плачь Кати. Но она так никогда не плакала. Как будто пыталась заглушить крик или вой, как будто у нее кончились силы, и она уже просто скулила. Одна! На часах было три ночи. Час волка.
Глава 6
Достаточно большой, но достаточно скромный дом светился всеми окнами за металлическим узорчатым забором. Ворота были открыты. Во дворе уже стояли машины.
– Е-мое, – сказал Виктор, когда они въехали на территорию. – Тут такие тачки! Как это мы сюда вписались, не пойму. «Форденку» моего хозяина даже не знаю, сколько уже лет. Столько не живут. А здесь все небось на личных, а не на хозяйских! Тут светский раут, что ли? Ты посмотри: «мерс», «Феррари», новенький «Лексус». Если тебя пригласили посуду помыть, я разворачиваюсь, мы едем домой. Футбол по телеку будет, к тому же спать хочу.
– Нет, не посуду. Просто пообщаться. Здесь нормальные люди, ну, такие у них машины, они же не знали, что тебе от этого плохо станет. А то бы на велосипедах, конечно, приехали. Дикие мы с тобой стали, вот что я скажу.
– И давно тебя такое открытие стукнуло?
– Недавно. Вот пришла в салон красоты, посмотрела на других людей… И стукнуло.
– А. Салон. То-то я смотрю, мне мяса не докладывают. Не заводись. Шутка. Просто как ты повадилась туда ходить, что-то у нас дома изменилось.
– Тебе не нравится?
– Мне все нравится. Разве ты не поэтому за меня пошла? И не просто! Бросила Левку, который до сих пор ходит, как двадцать лет назад: задом крутит и яйца свои носит торжественно.
– Фу, какой ты некультурный и грубый.
– Почему ты от него сбежала? Он же типа культурный?
– Ты был красивый, а он нудный. Он таким и остался.
– А я уже некрасивый, старый, покрытый мхом пень?
– Ох, как же ты пристал! Нет. Ты и сейчас красивый. Просто присмотрелись мы друг к другу. Ты на меня глаза поднимаешь вообще раз в месяц, когда тебе кажется, что я мяса не докладываю.
– Да ты чего?!
– Ладно. Разговорился. У меня даже голова разболелась. Витя, мы вообще-то не разговариваем много лет. Только про борщ, иногда про Игорька. А тут вдруг… Все. Ксения машет в окно. Паркуйся нормально, чтоб особенно твой «форденок» в глаза не бросался, и пошли. Ждут нас.
Входная дверь была распахнута настежь. Они поднялись по ступенькам, прошли небольшую террасу. Направо по узкому коридору была просторная кухня. Там вкусно пахло, и хлопотали какие-то женщины. Налево – огромная комната. Практически весь этаж. По ту сторону, где кухня, несколько узких дверей подряд. Наверное, ванная, туалет, кладовка. На вешалке в коридоре вещей было мало. В основном гости, как и Виктор с Верой, приехали без верхней одежды.
Вера была в своем единственном выходном платье. Конечно, в синем. И глаза у нее стали под цвет – синие. Вот только надевала она это платье очень редко: некуда. На ногах узкие серые лодочки. Хотела по привычке сбросить, как делала дома, чтобы сразу влезть в тапки, но опомнилась. В гостях не принято, да и пол мыть не ей. Но повернулась на автомате налево – в кухню. Виктор схватил ее за руку.