Завтрак проходит спокойно и тихо. После него Гарри говорит, что хотел бы навестить Уизли и приглашает меня с собой. Я, конечно, хотел бы туда отправиться и выразить им свои соболезнования, но у меня почему-то нет сил. Я обещаю Гарри, что навещу их в другой раз, и он отправляется к ним без меня.
Я знаю, что он вернётся только вечером. У меня впереди весь день. Я прекрасно понимаю, что сейчас мне нужно ловить каждую минуту, но я трачу весь день впустую. Я иду в лабораторию и зачем-то варю какое-то простенькое заживляющее. Обычно варка зелий успокаивает и расслабляет меня. Но только не в этот раз.
Из головы не желает выходить предстоящий разговор с Гарри. Я раз за разом прокручиваю то, что мне нужно ему сказать. Но пока ни один из вариантов не кажется мне веским и адекватным. А мне нужно сделать так, чтобы он мне поверил. Значит, мне нужно сделать ему больно, а я пока не представляю, как это может у меня получиться. Потому что Гарри — последний человек, которому я смогу причинить боль. Даже если это будет для его блага.
Я стараюсь думать о том, что я должен это сделать. Так будет лучше для него. Если он узнает, что со мной происходит, он сойдёт с ума. Я точно это знаю и очень хорошо представляю его реакцию. А мне это не нужно. Я хочу, чтобы он жил, чтобы был счастлив. К сожалению, пока он счастлив только со мной. Но я надеюсь, что через какое-то время он забудет меня и найдёт счастье с кем-то другим.
У меня так хорошо получается себя накрутить, что под конец дня я иду за огневиски и опустошаю почти целиком бутылку к приходу Гарри. Понимаю, что это малодушно, что я трус. Но иначе у меня просто ничего не получится.
***
Когда Гарри возвращается, я сижу на диване в гостиной. Меня уже тошнит от запаха спиртного, но я убеждаю себя, что это необходимое мне сейчас лекарство.
Гарри выглядит уставшим и расстроенным. Он садится на диван рядом со мной и вздыхает. Я понимаю, что визит к Уизли оказался для него тяжёлым и болезненным.
— Не скучал тут один? — спрашивает он бесцветным голосом.
— Я варил одно зелье, — отвечаю я и делаю ещё глоток огневиски.
Гарри с интересом смотрит на почти пустую бутылку, стоящую на столике возле меня.
— Устал?
— Да, на ногах весь день провёл.
— Хочешь, сделаю тебе массаж? — спрашивает он и уже дотрагивается до моего плеча, но я вздрагиваю и скидываю его руку.
— Гарри, мне нужно с тобой…
— Жаль, что ты не пошёл со мной, — перебивает он меня. — Это всё было довольно тяжело.
— Я понимаю, но я вряд ли бы внёс позитива своим присутствием.
— Дело не в этом. Ты был бы рядом, и мне было бы не так тяжело.
У меня к горлу подкатывает ком. Я открываю рот. Господи, неужели я сейчас это скажу?!
— Знаешь, — продолжает Гарри, и мне приходится на какое-то время закрыть рот, — я пообщался с Джорджем. Он сейчас похож скорее на привидение, чем на человека. Он переживает больше всех. Они ведь с Фредом были больше, чем просто близнецы. Это был… как бы один человек, но их было двое. Понимаешь? — Ничего не понимаю, но зачем-то киваю. — То есть они были настолько близки, что теперь их как будто пополам разрезали. Это так страшно. Когда я его увидел, я почему-то сразу подумал о тебе.
— Почему? — невольно вырывается у меня вопрос.
— Потому что если бы ты умер, со мной было бы то же самое, что и с ним. Я бы просто превратился в призрака и перестал существовать.
У меня сжимается сердце. В основном, потому, что теперь я точно уверен в том, что правильно собираюсь поступить. Всё. Я готов. Я открываю рот снова.
— Мне до сих пор кажется, что я тебя потерял, — шепчет Гарри, и слова вновь застревают у меня в горле. Более того, я чувствую, что моментально начинаю трезветь. — Если я тебя потеряю, я просто этого не переживу. — Он поворачивает голову ко мне, и я вижу, что в его глазах стоят слёзы. — Я очень счастлив, что я с тобой… — уже еле слышно добавляет он и вплотную придвигается ко мне.
Он кладёт мне голову на плечо и закрывает глаза. А меня начинает трясти мелкой дрожью. По спине стекает капля холодного пота. Так я не волновался, наверное, ещё со школы. Когда я снова пытаюсь сказать то, что вынашивал целый день, у меня сводит желудок. Я сижу с открытым ртом и не могу произнести ни слова. Как будто на меня наложили Silencio.
Я не могу! Янемогуянемогуянемогу! Я не могу ему этого сказать! Что мне делать? Как мне со всем этим справиться?! Я почему-то начинаю истерично мотать головой, словно споря сам с собой. Гарри открывает глаза и с беспокойством смотрит на меня.
— Ты дрожишь. Что случилось?
— Ничего. Просто устал. Мышечное перенапряжение.
— Может, всё-таки массаж?
В его голосе нет соблазнительных или заигрывающих ноток. Он искренне хочет мне помочь.
Я ещё с полминуты смотрю в его зелёные глаза и понимаю, что проигрываю битву с самим собой. Огневиски не помогло. От него только хуже, оно мешает соображать. К тому же, заводить такие разговоры на пьяную голову — это просто неуважение к Гарри. Ладно, сегодня я проиграл сам себе со счётом один — ноль.
— Давай.
Я даже улыбаюсь. Гарри тоже улыбается и начинает растирать ладони.
— Здесь или в спальне?
— Пойдём в спальню. Там удобнее.
Через несколько минут я без одежды укладываюсь на прохладную простынь, а Гарри садится сверху и начинает умелыми движениями разминать мои затёкшие мышцы. Это чертовски приятно. У него потрясающие руки, и я люблю каждый его пальчик. Я готов целовать его ладони до бесконечности, я готов переплетать наши пальцы до тех пор, пока их невозможно будет расцепить. Я готов любить его и обожать, но я не могу себе этого позволить. Просто не могу!
***
Неделя пролетает как сумасшедшая. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что скоро умру, каждый новый день отравляет моё существование, каждая ночь для меня — это освобождение и благодатное забвение. Я плохо сплю, я почти не ем, я схожу с ума. Я постоянно напряжён, я агрессивен и груб. Но Гарри, как назло, почти не обращает на это внимание, а только с беспокойством спрашивает, что стряслось.
Наконец я понимаю, что больше не выдержу этой пытки. С каждым днём становится всё тяжелее завести разговор с Гарри. И вскоре я понимаю, что чем дольше буду тянуть, тем больнее потом будет нам обоим. Вообще это нужно было сделать ещё в первый же день, ещё в Хогвартсе. Не нужно было вообще приезжать сюда вместе с Гарри. Нужно было поступить с ним, как с больным зубом: раз! — и всё. Но я трус. Я малодушный трус, поэтому тянул так долго. И эта пытка никогда не кончится, если я не сделаю этого сейчас. Раз и навсегда.
***
Я не хочу заниматься с Гарри сексом вечером, но он так настойчив, что на меня опять накатывает забытье, и я позволяю ему лечь на меня сверху и начать тереться своим членом о мой.
Наверное, это знамение, или судьба, или что-то ещё… но я вдруг внезапно прихожу в себя. Я обнаруживаю себя нависающим над Гарри и медленно двигающимся в нём. Его глаза зажмурены, рот приоткрыт, пальцы вцепились в мои плечи. И вдруг я почему-то понимаю, что я сделаю это сегодня. Немедленно. Сразу же.
Осознание этого мгновенно срывает мне планку. Я рычу от боли и злости и начинаю яростно вколачиваться в его тело. Он удивлённо распахивает глаза. Наверное, я делаю ему больно. Но я не могу остановиться. Меня охватывает паника, безысходность и отчаяние. Я люблю тебя… я так тебя люблю, что сейчас мне придётся с мясом вырывать тебя из своего сердца. Я плохо понимаю, что творю. Кажется, я плачу. Или нет. Мои глаза сухие, но я почему-то вижу всё словно в тумане. У меня кружится голова и сбивается дыхание, и я поначалу не могу понять, почему. Но только потом до меня доходит, что я только что кончил.
Я выхожу из Гарри, наблюдая за его стоящим членом. Он не успел кончить. Я знаю это, но я не хочу доводить дело до конца. Я боюсь к нему прикасаться. Я сажусь на постели и спускаю ноги на ледяной пол. Я чувствую, что угасаю, как свеча.
— Что случилось?
Его голос недовольный, но встревоженный.
— Ничего, — холодно отвечаю я.
— Тогда почему ты остановился? В смысле… мне бы тоже не помешала разрядка.
— Я остановился, потому что больше не хочу.
Полминуты мы молчим.
— Ладно, — наконец неуверенно произносит Гарри, — тогда закончим завтра.
— Нет.
Опять напряженное молчание. Я сижу к нему спиной и смотрю в стену. Я бы не смог произнести даже этого короткого слова, глядя ему в глаза.
— Как это «нет»? Ты не захочешь завтра?
— Я не захочу никогда.
Кровать подо мной проседает. Это Гарри приподнимается и садится сбоку от меня, пытаясь заглянуть мне в лицо. Безуспешно, потому что я отгорожен от него длинными волосами.
— Что ты имеешь в виду?
— Что ты имеешь в виду?
Я слышу в его голосе напряжение и лёгкую панику. Мальчик мой… мой мальчик… Как я тебе это сейчас скажу?!
— Гарри, я хотел поговорить с тобой ещё в Хогвартсе, но тогда у меня оставались сомнения. А сейчас я принял решение.
— О чём ты?
Не поворачивая головы, я знаю, что у него в глазах стоят слёзы. У него сейчас начнётся тихая истерика. Мерлин… ну помоги мне хотя бы ты!
— О том, что наши отношения зашли в тупик. — Я слышу какой-то глухой звук: кажется, это его сердце упало к ногам. Но я безжалостно продолжаю: — Мы больше не можем быть вместе.
— Почему ты так говоришь?
Его голос срывается, и я проклинаю себя.
— Потому что я больше тебя не люблю.
После этих слов у меня начинает так сильно кружиться голова, что мне приходится незаметно ухватиться за край кровати, чтобы не упасть. Перед глазами пляшут точки, меня снова трясёт, левое веко начинает дёргаться — вернулся старый тик, которого я не наблюдал уже много лет.
Тишина такая гробовая, что я слышу, как падает на простынь его слеза. Однако когда он начинает говорить, его голос ровный, хоть и немного приглушённый.
— Ещё недавно всё было нормально.
— Нет, Гарри. Всё уже давно не было нормально. Просто я думал, что это последствия травмы или чего-то ещё, и прогонял прочь эту мысль. Но теперь я твёрдо уверен, что у меня больше не осталось к тебе чувств. Я не хочу тебя обманывать, поэтому говорю всё это, пока не поздно. Пока мы ещё не настолько… — «Не настолько» что? Что я хотел сказать? — Ты ещё молод, ты сможешь найти себе кого-то более подходящего, чем я.
— Я не верю, — выдыхает он.
— Прости, но нам нужно расстаться. Я хочу, чтобы ты был счастлив. А ещё я хочу пожить спокойно и тоже обустроить свою жизнь. И для отношений, построенных на лжи, в ней нет места.
Пять минут в тишине. Я чувствую, как он трясётся, но молчит. Он шумно дышит. Я понимаю, что ему нужно время, чтобы прийти в себя и выровнять дыхание. Собственно, я не против. Я и сам хочу успокоиться. Иначе я не смогу продолжить этот разговор. Когда он начинает говорить, его голос обманчиво спокоен, и это меня настораживает. Лучше бы он кричал на меня и крушил мебель. Это был бы мой Гарри. А так мне становится страшно.
— Значит, ты хочешь, чтобы мы расстались, — медленно произносит он, — чтобы я забрал свои вещи и навсегда покинул твой дом?
НЕТ! НЕТ! НЕТ! Я НЕ ХОЧУ!
— Да.
Он шумно сглатывает.
— Прямо сейчас?
— Нет, завтра утром. Сейчас уже очень поздно.
— Тогда я буду спать внизу, на диване.
— Да.
Я не поднимаю голову, когда чувствую, как кровать подо мной снова проседает. Он встаёт и надевает халат. А потом, не оборачиваясь, выходит из спальни и закрывает за собой дверь. Не хлопает, а спокойно закрывает. Мне страшно.
***
Я ещё несколько минут сижу, не в состоянии шелохнуться. Потом я понимаю, что сейчас мне нужно спуститься вниз и проверить, что с Гарри. Я встаю, тоже надеваю халат и на деревянных ногах медленно спускаюсь по лестнице. В гостиной Гарри нет, но я слышу, как в ванной шумит вода.
Я подхожу к ванной и несколько минут стою перед дверью. Я боюсь протянуть руку и открыть дверь. Я боюсь того, что могу там увидеть. Но вдруг из-за двери раздаётся какой-то звук. Я не сразу понимаю, что это, своим затуманенным разумом. Это похоже на вой раненного животного, или на хрип, или на рычание… Я не могу понять, что именно слышу, но точно знаю, что это Гарри.
Я медленно бреду на кухню, прислоняюсь спиной к стене, смежной с ванной, и сползаю на ледяной пол. Мне хорошо слышно, что происходит через стенку.
Я вздрагиваю, когда вой превращается в страшный крик. Так кричит только человек, которого разделывают заживо. Мои руки сжимаются в кулаки. Я зажмуриваю глаза. Я не хочу этого слышать, но я просто не в состоянии подняться на ноги и уйти наверх. Я не знаю, сколько это продолжается, я понятия не имею, сколько он кричит. Возможно, десять минут, а возможно, и час. Я умоляю его замолчать, но он прекращает, только зайдясь в сухом кашле. Он сорвал себе голос…
Я резко выдыхаю и чувствую, как по лицу бегут слёзы. Я поднимаю руки, чтобы вытереть лицо, но в лунном свете очень хорошо видны восемь кровавых полосок на обеих ладонях. Я поранил себя ногтями.
За стенкой теперь слышны только истерические всхлипы. Я понимаю, что он задыхается. Слёзы быстрее бегут по моему лицу. Я проклинаю себя. Я ненавижу себя. Если бы я не умирал, я бы всё равно убил себя, так я ненавистен себе в этот момент.
Вдруг за стеной слышатся монотонные глухие удары. Я понятия не имею, что это. Но я не хочу думать о самом плохом. Я продолжаю сидеть и убивать себя. Проходит больше получаса, прежде чем это прекращается.
Наконец шум воды стихает. Я замираю. Дверь ванной открывается. Выходит Гарри. Его шатает и трясёт. Он с трудом доходит до дивана и падает на него. Со своего места мне хорошо его видно, но он не видит меня, потому что я сижу в тени. Впрочем, наверняка, у него даже мысли не возникло, что я рядом. Он просто ложится на спину, и через несколько минут я уже слышу его ровное дыхание. Он плакал так долго и вымотался настолько, что у него больше не осталось сил, поэтому он уснул мгновенно.
Я сижу ещё несколько минут, а потом с трудом поднимаюсь на затёкшие ноги. Я тихо и медленно бреду в ванную и включаю свет. От зрелища, которое мне открывается, я невольно вздрагиваю. Стена ближе к полу вся испачкана в крови. На белом кафеле отчётливо видны отпечатки ладоней. Так вот что это были за звуки… Он сидел за полу и бил руками стену, пока не разбил ладони в кровь.
Я нахожу в себе силы очистить стену заклинанием и иду в гостиную. Я подхожу к дивану и секунду колеблюсь, но потом присаживаюсь на край рядом с Гарри. Я знаю, что он не проснётся. Я осторожно протягиваю руку и дотрагиваюсь до его халата. Он мокрый. Это слёзы и кровь. Он просто вытер разбитые руки об себя. Луна освещает его лицо. Оно опухшее и красное. Между бровей залегла складка.
Я аккуратно глажу его по щеке, и складка мгновенно разглаживается, а его лицо становится спокойным и умиротворённым. У меня опять начинают течь по лицу слёзы, и я уже не пытаюсь их сдержать. Я глажу его волосы, его губы, его шею в последний раз. Я понимаю, что мне пора уходить, потому что он может проснуться, но не могу заставить себя встать. Я хочу, чтобы эта ночь не кончалась. Хочу сидеть так вечно и смотреть на него.
Я знаю, что всех «прости» в этом мире не хватит, чтобы вымолить прощение, но, тем не менее, еле слышно шепчу ему это слово много-много раз. Прости меня, мой дорогой мальчик, мой любимый воробушек, мой славный, мой добрый, мой хороший… Я люблю тебя. Я безумно тебя люблю. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу спасти тебя, хочу уберечь, хочу защитить… Прости меня, моё солнце, моя жизнь… Ты — самое дорогое, что у меня есть. Поэтому я вынужден был так с тобой поступить. Ты никогда мне этого не простишь, ну и не надо. Лучше злись на меня, ненавидь меня, как раньше.
Я беру его руку в свою. Она вся в крови. Боже… Зачем ты истязал себя? Разве от этого стало легче? Лучше бы ты бил меня. Это я во всём виноват, я знаю. Пусть бы разбилось моё лицо, а не твои нежные ладони.
Я целую его ладонь и выпускаю его руку из своей. Последний поцелуй. Я лишь слегка дотрагиваюсь губами до его губ. Уголок его рта тут же слегка приподнимается. У меня начинает щемить сердце, и я резко встаю, пока не натворил глупостей.
У меня кружится голова. Я с трудом добираюсь до спальни и падаю на кровать. Меня душат слёзы, и мне приходится уткнуться в подушку, чтобы заглушить рыдания. Кажется, я только сейчас осознал, что меня ждёт. Я даже не замечаю, как проваливаюсь в сон...
Глава 4. Я получил сполна и раскаялся
Я просыпаюсь от яркого солнца, бьющего мне в глаза. Я машинально провожу рукой по постели рядом с собой, но тут пусто. Я резко сажусь и только сейчас вспоминаю обо всём, что случилось вчера. Мне трудно поверить в то, что я это всё-таки сделал.
Я быстро встаю, одеваюсь и спускаюсь вниз. Диван пуст. Неужели Гарри уже ушёл? Но тут он выходит из ванной. Он уже одет. Его волосы мокрые и приглажены. Он такой бледный, будто неделю не выходил на свежий воздух. Глаза красные, и под ними залегли тени.
— Это хорошо, что ты проснулся, — без тени эмоций говорит он. — Я не хотел тебя будить, а мне ещё нужно забрать кое-что из спальни.
Я молча киваю. Не доверяю своему голосу.
Он еле заметно вздыхает, проходит мимо меня и поднимается наверх. Я случайно бросаю взгляд в коридор и вижу, что там уже стоит упакованная сумка с его вещами. Наверное, он проснулся гораздо раньше меня. Я не знаю, что мне сейчас нужно делать, поэтому иду на кухню и начинаю варить себе кофе.
Не то чтобы я вообще хотел пить или есть, мне просто нужно совершить хоть какое-то действие, хоть что-то машинальное и знакомое. Что-то, что поможет не думать.