Впрочем, думаю я сейчас вовсе не о себе, а о Гарри. Это проблеск света в моей тёмной жизни. Ложка мёда, так сказать. Это мой подарок от судьбы, который, как мне кажется, я всё-таки заслужил. Я так люблю своего маленького паршивца, что думаю только о нём.
Если бы я был один, я бы не очень расстроился. В конце концов, это логический и правильный конец для таких, как я. Чёрт возьми, ну почему это не могло случиться хотя бы два года назад, когда в моей жизни ещё не было Гарри?! Почему сейчас, когда я нашёл наконец своё счастье, когда я любим, когда я сам люблю?! Я хочу жить. Я не хочу умирать сейчас. Это слишком несправедливо. Неужели я это заслужил? Неужели я не искупил свои грехи? Я же просто хочу жить!
Внезапно я понимаю, что я не готов сказать обо всём этом никому. Особенно Гарри. Доктор Калем выглядит вполне квалифицированным специалистом, поэтому он не даст никакую информацию о моём состоянии здоровья. От него утечки не будет. Значит, и я не должен ничего говорить. Просто потому, что я пока не представляю себе, как я смогу сообщить обо всём этом Гарри. Просто не представляю…
Мои раздумья нарушает Гарри, который вырастает возле моей кровати, как из-под земли.
— Я видел, как врач ушёл, — говорит он. — Что он сказал?
Я молча поворачиваю голову, чтобы он увидел, что рана затянулась.
— Ух ты! Значит, всё в порядке?
Я слышу в его голосе радость и облегчение. Наверняка, он нервно мерил шагами площадку перед лазаретом, когда Калем был у меня. Но теперь в его глазах такой восторг и счастье, что я просто не могу сказать ему ничего другого, кроме:
— Да, Гарри, всё нормально.
Теперь он уже безо всяких опасений бросается мне на шею и целует все участки кожи, до которых может дотянуться. Я крепко прижимаю его к себе, чувствуя, как моё сердце начинает биться в одном ритме с его. Впрочем, наши сердца уже давно стучат в унисон. Я люблю его, и он любит меня. Разве может всё быть ещё хуже, чем сейчас?!
Я отрываю его от себя и встаю с кровати. Хватит валяться, у меня ещё много дел. Я направляюсь к выходу, Гарри идёт рядом и держит меня за руку. Навстречу нам выходит Помфри из своего кабинета.
— Поппи, я ухожу, — сообщаю я ей, не дожидаясь вопроса.
Она только качает головой и неодобрительно смотрит на меня.
— Как знаешь. Если станет хуже — приходи.
— Разумеется. Спасибо за всё.
***
К счастью, все заняты ремонтом в Большом зале, где завтра должна состояться церемония прощания и прочие официальные мероприятия, так что мы спокойно добираемся до подземелий, никого не встретив на своём пути. Гарри открывает дверь, я прохожу в свою гостиную и сажусь в кресло. Я ещё довольно слаб, поэтому прогулка от Больничного крыла до моих комнат меня утомила.
— Хочешь есть? Пить? Спать? — заботливо щебечет Гарри у меня над головой.
— Кофе, будь добр, — буркаю я.
Он уходит на кухню, гремит чашками и через две минуты возвращается с чёрным крепким кофе, как я и люблю. Я принимаю у него из рук чашку и делаю глоток. У меня вырывается стон удовольствия: несколько дней без кофеина — это пытка.
Гарри сидит в кресле напротив и разглядывает меня, будто может увидеть что-то новое.
— Ты знаешь, что тебя представили к награждению Орденом Мерлина? — неожиданно спрашивает он.
— Лучше бы я получил Орден за Блэка, — ворчу я в чашку и усмехаюсь.
Его, к счастью, мои слова не задевают, и он задорно улыбается. Я не могу оторвать от него взгляда. Я так обожаю эту улыбку. Она и озорная, и таинственная, и заговорщицкая одновременно. Так может улыбаться только Гарри.
Вскоре мне удаётся его выпроводить. Я понимаю, что все ждут его в Большом зале. Не то чтобы он кому-то что-то был ещё должен, просто лучше, чтобы он сейчас был там, со всеми.
После его ухода я ещё долго сижу и смотрю в пустой камин. У меня действительно нет мыслей. Кроме одной. В голове почему-то крутится вопрос: а о чём же, интересно, должны думать люди, которые знают, что скоро умрут? Почему-то кроме этой бредовой мысли ничего в голове не вертится.
Через какое-то время раздаётся стук в дверь. Я плетусь открывать. На пороге Минерва. Вид у неё беспокойный и смущённый. Я приглашаю её выпить со мной чаю, и мы разговариваем больше часа. Она пытается за всё попросить прощения, но я обрываю её монолог и перевожу разговор на другую тему. Мне удаётся договориться, чтобы меня никто не трогал. Конечно, мне пришлось согласиться на присутствие на церемонии завтра, но я проинформировал её, что только приду, получу свой Орден, будь он неладен, и тут же уеду в Лондон, домой. Не хочу общаться ни с прессой, ни с аврорами (если будет нужно, они сами меня найдут), ни со студентами и другими преподавателями. Не хочу никого видеть. Минерва торжественно обещает, что оградит меня ото всех, если я так этого хочу, и уходит. И я ей очень признателен за понимание. Кажется, впервые за всю почти тридцатилетнюю историю нашего знакомства мы друг друга поняли и пришли к согласию.
***
За остаток дня я так ни разу и не вышел из своих комнат. Да, пусть меня считают трусом, пусть думают, что я прячусь. Мне уже всё равно.
Гарри возвращается только поздно вечером. Он выглядит вымотанным, но радостным. Большой зал они привели в божеский вид. Как и главный коридор со входом. Так что завтра смело можно ожидать прессу и представителей из Министерства с временным Министром во главе. Назначили им, как я и предполагал, Кингсли Бруствера.
Мы сидим на кухне, и Гарри жадно уплетает ужин, который только что подали домовые эльфы ко мне в комнаты. Я есть совершенно не хочу, только цежу чёрный кофе и вполуха слушаю возбуждённый рассказ Гарри о том, что было сегодня.
Я чувствую себя почему-то уставшим и вымотанным, хотя ничем сегодня и не занимался. Впрочем, от безделья я устаю больше, чем от напряжённой работы, поэтому удивляться нечему.
Гарри с энтузиазмом принимает моё приглашение лечь спать. Перед сном я долго и тщательно отмокаю в ванной, потому что от меня до сих пор пахнет больницей, а я не переношу этот мерзкий запах. Когда я, наконец, выхожу и залезаю под одеяло, Гарри, который казался спящим, моментально поворачивается ко мне и накрывает мою грудь рукой. Я глажу его по предплечью и чувствую, как моё тело снова наполняет тепло, так нещадно отобранное у меня утром. Когда он рядом, я чувствую себя живым. Я живу, а не просто существую, как многие годы до этого. Этот маленький паршивец заставляет мою застоявшуюся кровь разгоняться быстрее. Он вообще порой заставляет меня чувствовать себя таким же мальчишкой, как и он сам. Со мной никогда такого не происходило. И это, наверное, можно назвать счастьем.
Я отгоняю от себя все мрачные мысли, когда он прижимается ко мне ещё ближе и начинает покрывать мою грудь мокрыми поцелуями. Я понимаю, что ему хочется зацеловать меня до такой степени, чтобы на моей коже не осталось ни одного живого места. Он подтягивается выше и ловит мои губы. В этот момент я забываю обо всём на свете. Я опрокидываю его на спину и сам неистово и страстно целую его. Мальчик мой… мой славный, мой хороший… только мой…
«Конечно, твой», — откликается его тело, выгибаясь и пропуская под кожей мелкую дрожь удовольствия. Я глажу и ласкаю его везде, куда могу дотянуться. И это благодарная ласка. Спасибо, мой мальчик, за то, что я ещё живу, спасибо за то, что я дышу, спасибо, что делаешь меня таким. Я буду благодарить тебя бесконечно, каждую минуту, пока моё сердце ещё бьётся.
Наши тела сплетаются так же, как и мои несвязные мысли накануне. Руки, плечи, губы, чьи-то стоны, солёные капельки пота, растрёпанные волосы… Я хочу насладиться им, я хочу окунуться в него. И когда я вхожу в его тело, он резко выдыхает и запрокидывает голову. Я знаю все его движения и жесты, я знаю, от чего он получает удовольствие, я знаю его всего… целиком. И осознание того, что он мой, настолько пьянит и будоражит, что я вбиваюсь в него резко и глубоко. Он вскрикивает, но только ещё сильнее притягивает меня к себе. Я готов упиваться им, поглощать его губами, руками, всем своим телом. Это прекрасная ночь. Это лучшая ночь за очень долгое время. Несмотря ни на что, я наконец-то чувствую себя счастливым в полной мере.
Мы кончаем одновременно. Кто из нас сонно бормочет очищающее заклинание, я уже не помню. Я спокоен и умиротворён. Я расслаблен. Всё, что я могу — это только сильнее притянуть Гарри к себе, зарыться носом в его волосы и моментально уснуть. Я счастлив.
***
Когда я открываю глаза на следующее утро, меня будто кто-то обухом бьёт по голове. Всего лишь одна-единственная мысль, одно воспоминание. Я скоро умру. Во рту становится кисло и мерзко. День испорчен. Я сумел забыться ночью, но теперь у меня так не получится. Чёрт возьми, теперь я каждый день буду просыпаться с этой мыслью! Как бы я хотел наложить на себя Oblivate и не знать, что со мной происходит. Только теперь я понимаю, что ожидание смерти намного страшнее самой смерти. За эту мысль сразу цепляется и другая… Дамблдор.
Мы кончаем одновременно. Кто из нас сонно бормочет очищающее заклинание, я уже не помню. Я спокоен и умиротворён. Я расслаблен. Всё, что я могу — это только сильнее притянуть Гарри к себе, зарыться носом в его волосы и моментально уснуть. Я счастлив.
***
Когда я открываю глаза на следующее утро, меня будто кто-то обухом бьёт по голове. Всего лишь одна-единственная мысль, одно воспоминание. Я скоро умру. Во рту становится кисло и мерзко. День испорчен. Я сумел забыться ночью, но теперь у меня так не получится. Чёрт возьми, теперь я каждый день буду просыпаться с этой мыслью! Как бы я хотел наложить на себя Oblivate и не знать, что со мной происходит. Только теперь я понимаю, что ожидание смерти намного страшнее самой смерти. За эту мысль сразу цепляется и другая… Дамблдор.
***
Прежде чем встать, мы ещё долго нежимся в постели. Гарри просто лежит у меня на груди и обнимает одной рукой. Я прислушиваюсь к его размеренному дыханию, и мне становится легче. Он спокоен и умиротворён, значит, и мне хорошо.
Церемония проходит терпимо. Вначале Бруствер что-то очень долго говорит, но я не слушаю. Гарри сидит мрачнее тучи. Видимо, снова нахлынули воспоминания о павших героях. Он, разумеется, получает Орден Мерлина первой степени, а потом произносит тоже довольно долгую речь. Я знаю, что он не составлял её заранее, не писал на бумажке, он говорит от чистого сердца, порой запинаясь и сбиваясь. Но ведь это именно то, чего от него все ждут, не так ли? Мне тоже достаётся Орден Мерлина, правда, второй степени. Хорошо хоть не заставили ничего говорить. Пытались, правда, но Минерва, дай ей Мерлин здоровья, делая прискорбное лицо, сообщает, что «профессор Снейп, к сожалению, получил ранение во время битвы, поэтому ему трудно сейчас говорить». В глазах многих сочувствие и уважение, кое у кого даже раскаяние. Ну-ну. Так вам и надо, гриффиндорцы паршивые.
Где-то в середине церемонии, когда все отправляются на кладбище, мне удаётся скрыться. Я не чувствую угрызений совести, потому что мне не с кем там прощаться. Я иду в кабинет директора. Пароля я не знаю, но горгулья сама отъезжает в сторону, когда я показываюсь в коридоре.
Я поднимаюсь по лестнице и захожу в кабинет. Тут очень тихо и спокойно. И я сам успокаиваюсь. Я сажусь в кресло и поворачиваю его к портрету Дамблдора. Тот, словно почувствовав моё присутствие, открывает глаза и расплывается в тёплой улыбке. Он не спешит говорить со мной, впрочем, и я тоже. Он знает обо всём, что случилось, мне нечего ему рассказывать. Мы долго сидим в молчании. Наконец, я первым нарушаю тишину. Я и сам не понимаю, как слова соскальзывают с моих губ.
— Альбус, я скоро умру.
Его улыбка пропадает. Он сразу становится серьёзным и сосредоточенным.
— Неужели укус?
Я киваю.
— Медленный яд, от которого нет противоядия.
— Ты хочешь, чтобы я чем-то тебе помог?
— Как всегда, только советом.
— Северус, надеюсь, ты не хочешь спросить, как жил с этим я почти год?
Его проницательность порой пугает.
— Я хочу знать, как мне быть. Ты же знаешь, я никогда не спрашивал у тебя такого глобального совета. Но теперь… я действительно не знаю, что мне делать.
— Кому ты ещё сказал?
— Никому. Только тебе.
— А как же Гарри?
Я хмурюсь и нервно мотаю головой.
— Ни в коем случае. Он не должен знать. Иначе… Иначе он угаснет вместе со мной.
— Но ты не сможешь скрывать от него свою болезнь, Северус. Он быстро догадается, что с тобой что-то не так.
— Тогда мне нужно… — Боже мой, я только сейчас понимаю, что мне придётся сделать. — Нужно… расстаться с ним.
— Не стоит поступать так с Гарри. Он имеет право знать правду. В конце концов, эту победу он одержал только во имя тебя, ты же знаешь. Он любит тебя.
— Знаю. Поэтому я и должен так поступить. А он узнает всё, непременно. Но только после того, как всё закончится. Альбус, поклянись, что никому ничего не расскажешь.
Дамблдор печально улыбается и пожимает плечами.
— Я надеюсь, ты ещё ко мне заглянешь.
— Непременно. Спасибо за беседу.
Я поднимаюсь из кресла и быстрым шагом направляюсь прочь из кабинета. Я зря сюда пришёл. И я понял это, только когда Дамблдор заговорил о Гарри. Нет, между нами нельзя поставить знак равенства, как я думал раньше. У Альбуса всё было совсем по-другому. Ему нужно было смириться только с собственной предстоящей смертью. У него не было никого. А у меня есть Гарри. Поэтому мне так больно. Если бы я тоже был один, я бы философски пожал плечами, продал дом в тупике Прядильщика и отправился бы в затяжное путешествие, как мечтал уже много лет. Но получается, что я думаю сейчас не о себе, а только о Гарри. Что ж… Если его присутствие в моей жизни так мешает мне просто успокоиться и умереть, значит, я должен исключить его из своей жизни. Мерлин всемогущий! Я даже понятия не имею, как я сумею это сделать. И ещё я просто не представляю, как смогу дожить последние недели без него… Но теперь я полон мрачной решимости. Нужно только выбрать момент.
Глава 3. Я вырвал своё сердце и проклял себя
После окончания церемонии Гарри возвращается в мои комнаты. Мои вещи уже уложены, чемоданы стоят в углу. Я навсегда покидаю школу. Директором на сегодняшней церемонии назначена, разумеется, Минерва. Она с пониманием отнеслась к моему заявлению об уходе и подписала его, взяв, однако, с меня слово, что если у меня возникнет хоть малейшее желание, я обязательно вернусь в школу. Я дал ей это слово, хоть никогда и не смогу его сдержать.
Вещей Гарри тут практически нет. Так что собирается он всего за десять минут. Я нахожусь в полной прострации, я отвечаю невпопад. Но Гарри, к счастью, списывает это на мою усталость и нервы.
Мы попадаем в мой дом в тупике Прядильщика через камин. Тут всё по-прежнему. Даже вещи Гарри до сих пор лежат на своих местах. Так же, как и год назад, когда мы провели тут всё лето. На мгновенье у меня даже возникает чувство, что мы никуда и не уезжали, что последнего года просто не было. Но это всего лишь чувство. Короткое, хоть и приятное.
Гарри помогает мне разобрать вещи и убраться, о чём-то беззаботно щебечет. Мне приятно просто слушать его голос. Сейчас мне всё равно, о чём он говорит.
К вечеру дом снова выглядит пригодным для проживания. И мы наконец-то садимся ужинать. Гарри с хрустом за ушами уплетает всё, что я приготовил. Я прекрасно знаю, что ему нравится моя стряпня. Когда я готовил для него в первый раз, он очень удивился, что у меня так вкусно получается. Тогда я объяснил ему, что кулинария очень похожа на зельеваренье, только опаснее, потому что всё, что ты наготовишь, тебе потом придётся ещё и съесть. Он тогда очень долго смеялся. Я так люблю его смех…
Когда мы отправляемся в спальню, он буквально набрасывается на меня и начинает так неистово целовать и ласкать, что я снова забываю обо всём на свете. Сейчас есть только он и я. И больше ничего. Весь мир для нас сжался до размеров кровати. Я опять сумел забыться. И помог мне мой хороший мальчик. Чем счастливее я чувствую себя в его объятиях, тем больнее приходить в себя потом, когда я вспоминаю, что мне предстоит сделать.
После того как он засыпает на моей груди, я долго не могу уснуть. Я лежу, глядя в потолок, и перебираю его непокорные вихры. Я обожаю его волосы. И как мне раньше могло казаться, что они дурацкие, лохматые, нелепые? Я глажу их и не могу остановиться. Это как наркотик для чувствительных подушечек моих пальцев. И моё движение просто машинально. В этот момент, конечно, я думаю вовсе не о волосах Гарри. Я думаю просто о нём самом.
Мой мальчик. Мой славный, замечательный мальчик. Мой любимый воробушек. Что я буду делать без тебя? Как я смогу это пережить?.. Впрочем, это бред. Я ведь не могу пережить смерть. Мне предстоит просто пережить остаток жизни. Я уже в красках представлю себе, какой это будет ад для меня. Хотя я переживаю не столько о себе, сколько о Гарри. Я боюсь его реакции, когда наберусь смелости и скажу ему обо всём. Но это будет не сегодня, не сейчас… Сейчас я просто хочу обо всём забыть и наконец спокойно уснуть…
***
Просыпаюсь я раньше Гарри и тут же встаю и иду готовить завтрак. Не хочу лежать с ним в постели, когда он проснётся. То есть я, конечно же, хочу этого, безумно хочу, но понимаю, что не могу позволить себе такой роскоши. Нужно привыкать просыпаться одному.
Вскоре и Гарри приходит на кухню, шлёпая босыми ногами.
— Простудишься, — сухо замечаю я, но он не реагирует на мои слова, а подходит ко мне и тянется за своим утренним поцелуем, в котором я не могу ему отказать.
Завтрак проходит спокойно и тихо. После него Гарри говорит, что хотел бы навестить Уизли и приглашает меня с собой. Я, конечно, хотел бы туда отправиться и выразить им свои соболезнования, но у меня почему-то нет сил. Я обещаю Гарри, что навещу их в другой раз, и он отправляется к ним без меня.