Карен так странно ощущать себя личностью без истории. И ведь она не одна такая. В ее возрасте многие люди вдруг понимают, что все в жизни застопорилось и нет никакого двигателя сюжета, который дал бы толчок к развитию действия. Раньше Карен хотя бы могла делать вид, что у нее есть какая-то роль в этой жизни. Могла придумать себе персонажа, например, для поучительной истории о развале семьи: одинокая разведенная женщина, которая прекрасно справляется самостоятельно и будет покруче иного мужика, которая… Карен даже не знает, что тут можно еще добавить. Которая делает оригинальные скворечники из номерных знаков автомобилей. Которая не совершила вообще ничего выдающегося и уже вряд ли что-нибудь совершит, а просто будет и дальше вычеркивать год за годом из календарика жизни, пока наука, генетика, питание и собственные судьбоносные решения не дадут общий сбой, на чем все и закончится.
Уоррен в этих жутких очках, придающих ему сходство с насильником-рецидивистом, сидит, уткнувшись в экран телевизора. Карен смотрит на Уоррена и размышляет, что, может быть, он не такой уж плохой. Нет, Боженька, миленький, нет. Неужели все это происходит на самом деле?! Карен вдруг становится стыдно за ту себя, которая так завелась из-за этого человека, грубоватого и вульгарного даже в письмах, но все равно на удивление привлекательного. Ведь что-то же заставило ее взять билет на самолет и примчаться на встречу с Уорреном в этот бар в 2500 километрах от дома. В сетевом общении он был просто неотразим. Ей представлялось, что он прикоснется к ней — к этому телу, истосковавшемуся по объятиям, — нежно и бережно и в то же время спокойно, со знанием дела, как будто в банке ему выдали крупную сумму двадцатками, и он пересчитывает банкноты.
Уоррен водил пальцем по краю стакана. Рик вернулся за стойку и, к удивлению Карен, подал ей коктейль. Уже второй за сегодня.
Уоррен спросил:
— Ну как, полегчало?
И как ни странно, ей действительно полегчало.
И тут Уоррен вдруг заорал:
— Боже, нефть поднялась! 250 долларов за баррель!
Уоррен и Карен, как завороженные, уставились в телевизор. Новостную программу прервали на экстренный выпуск. Судя по картинке, представителей ОПЕК, собравшихся на ежегодную встречу, срочно эвакуировали из отеля в Сан-Паулу после какого-то мощного взрыва. Снизу бегущей строкой шло сообщение о ценах на легкую сырую нефть: 251,16 доллара США за баррель.
— Ни черта себе, — выдохнул Уоррен. — Все, как он и предсказывал.
Рик удивленно взглянул на Карен:
— Что предсказывал? Кто?
— Хуберт предсказывал.
— Какой Хуберт?
— Доктор Мэрион Кинг Хуберт, — пояснил Уоррен, — был геологом в компании «Шелл Ойл». В 1956 году он предсказал, что пик добычи нефти в США придется примерно на 1970 год, а мировой пик нефтедобычи случится примерно в 2000-м.
— И?..
— Этот пик нефтедобычи называют теперь пиком Хуберта, — продолжал Уоррен. — И кажется, он таки грянул.
Карен сказала как будто в сторону:
— Из-за кризиса 1970-х прогноз Хуберта сдвинулся лет на десять. Но он был прав.
— А откуда вы все это знаете?
— Ты не поверишь, — сказала Карен. — Но мы познакомились… Боже, прямо даже неловко рассказывать… мы познакомились в чате на сайте «Нефтяной Апокалипсис».
— Хуберт бы точно припух, — сказал Уоррен, — если бы увидел, что нефть поднялась выше 250 долларов за баррель.
— То есть вы двое действительно познакомились в чате «Нефтяного Апокалипсиса»? — уточнил Рик.
— Ага. Ну и что? — сказал Уоррен. — Там вообще много таких же, как я, алармистов.[1]
Карен смущенно добавила:
— У меня было не самое радужное настроение… вот я и бродила по мрачным сайтам со всякими предсказаниями конца света… такое иной раз бывает. Практически с каждым. А уж сайтов подобного рода в Сети хватает.
— Смотри! — закричал Уоррен. — Смотри, что пишут: 290 долларов за баррель!
А потом в баре вырубилось электричество, не надолго, а ровно настолько, чтобы каждый успел подумать: «О-ой-ой». А когда оно снова включилось, телевизор уже не ловил кабельные каналы.
Рик
Рик смотрит на этого парня, который так вот запросто бросает на стойку полтинник и «сдачи не надо». Тот, похоже, пытается охмурить мисс Имбирный эль… или нет… Что вообще там у них происходит? С этой мисс Имбирный эль явно что-то не так. Все ее жесты — какие-то не такие. Для Рика они лишены всякого смысла. Похоже, у девушки какая-то серьезная генетическая дисфункция. Она похожа на этих японских роботов, которые приветствуют покупателей в больших магазинах. Рик видел их на YouTube.
У них в разговоре вроде как временное затишье, и Рик подходит поближе. Мисс Имбирный эль смотрит на Рика и говорит:
— А вы знаете, что буквально все люди, ныне живущие на Земле, состоят в родстве с одной-единственной женщиной, жившей около 160 000 лет назад где-то на территории современной Франции?
— Правда? С единственной женщиной?
— Да.
— Наверное, знатная была шлюха.
Нелепый мистер 33 несчастья сдавленно фыркает, глотает виски, который успел набрать в рот, и громко хохочет, что, похоже, смущает мисс Имбирный эль. Но Рик уже выполнил свой долг бармена — позабавил гостей и оживил их разговор, — и теперь идет в дальний конец зала проверить генератор льда, который в последнее время стал часто ломаться. Рик возится с генератором, но его мысли, конечно же, заняты совсем другим. Где же Лесли Фримонт? Что же он не идет? Может быть, Лесли вообще передумал со мной встречаться? Рик смотрит на часы у себя в телефоне: Лесли опаздывает на пятнадцать минут. Где же он?! Где же он?! Где же он?! И где теперь весь садовый инвентарь, украденный вместе с моей машиной? И уж если на то пошло, где тот «я», который лучше меня теперешнего? Где тот «я», у которого все сбылось — все, о чем я мечтал со времен старшей школы?
В такие минуты, когда время словно замирает и еле-еле ползет, Рик жалеет о том, что бросил пить. Мне ведь нравилось пить. Алкоголь в крови создавал ощущение, какое, наверное, испытывает еще не рожденный ребенок в материнской утробе. Если плод не получает из крови матери алкоголь, то что же он получает такого, из-за чего все мечтают «родиться обратно»?
Рик присматривается к своему отражению в блестящей поверхности морозильной камеры. Ой, мои зубы! У меня грязные зубы! Лесли Фримонт увидит их и решит, что я законченный неудачник. Как и многие люди, Рик винит свои зубы — другое дело, оправданно или нет, — во всех своих неудачах и жизненных неурядицах. Он бежит в туалет и по-быстрому чистит зубы. Слишком рьяно орудует щеткой: когда он выплюнул пасту, в ней была кровь. Рик полощет рот и возвращается в бар. Берет свою чашку с остывшим кофе, отпивает глоток. Во рту появляется знакомый противный привкус плохо прожаренной печенки. С чего бы вдруг? Я же не ем печенку. А потом Рик понимает, что это вкус мертвых кровяных клеток, которые, собственно, и придают печенке ее характерный вкус, поскольку печень — орган очистки крови. Интересная мысль. И она лишний раз подтверждает, что Рик очень правильно делает, исключая из своего рациона мясные продукты, выполнявшие какую-то функцию в организме: печень, почки, зобные железы… крылья. Рик старается есть только мясо, которое мясо. Конечно, из всякого правила есть исключения, и вселенная Рика устроена так, что там никак не обойтись без хот-догов и гамбургеров, но Рик уже давно решил для себя, что если нарезать продукты на мелкие кусочки и разложить их на тарелке в строгой геометрической форме, то любая еда будет смотреться вполне аппетитно.
Рик смотрит на Карен; ее свидание явно не ладится. Рик мог бы, конечно, помочь этой парочке и облегчить их мучения — подойти, заговорить, например, о погоде, — но он глубоко убежден, что люди должны учиться только на собственных ошибках.
В любом случае Рику нравится, как он себя чувствует прямо сейчас. И ему хочется, чтобы это ощущение сохранилось как можно дольше. Предвкушение праздника, как утром в день Рождества. Сегодня, когда Рик проснулся, у него сразу возникло чувство, что этот день будет особенным. Не таким, как всегда. Обычно он открывает глаза, и в первый миг все прекрасно; но потом Рик вспоминает, кто он, где он, и во что он превратился. И ощущает себя тем койотом из мультика, который мчится вперед сломя голову, сигает с края утеса и только потом понимает, что он сейчас грохнется на песок там, внизу, и расплющится в блин. И в голове сразу включаются мысли, каждый раз одни и те же, словно записанные на пленку: Может, я плохо старался и поэтому проснулся неправильно. Если бы я проснулся чуть лучше, если бы пошире открыл глаза, я бы наверняка разглядел что-то важное в этом мире, и мне бы точно открылось какое-то чудо — если бы только я смог проснуться как следует. Черт возьми, я всю жизнь вглядываюсь в этот мир, все смотрю, и смотрю, и смотрю, но пока что не высмотрел ничего. Но ручаюсь, как только я отведу взгляд, земля тут же расколется — именно в том самом месте, куда я только что смотрел, — и если бы я не отвернулся, если бы задержал взгляд буквально на одну секунду дольше, я бы увидел земное ядро, раскаленное добела.
Хотя погодите… сегодня я встречусь с Лесли Фримонтом. И наконец-то проснусь по-настоящему!
Лесли Фримонт расширит кругозор Рика, изменит его точку зрения и сделает так, чтобы Рик был доволен собственным самоощущением. Например, Лесли Фримонт говорит, что твое место в мире не так уж и важно, потому что все чувства и переживания — всегда те же самые. Можно сказать, наши чувства — универсальная постоянная, и человек отличается от животного именно своей способностью испытывать все эти чувства. Вот почему люди выше животных. Лесли, он поразительно умный. Лесли похож на роскошный поезд, проезжающий мимо. И все его замечают, все ему машут. А Рик скорее автобус. Никто не машет автобусам. Нет, стоп… он даже не автобус. Он — брошенный на обочине заглохший автомобиль, да еще и с проколотой шиной. Окно у пассажирского сиденья выбито, и вместо стекла там натянут полиэтилен, закрепленный скотчем.
Рик смотрит на Карен и видит, как она мучается, пытаясь поддерживать разговор, который ей явно не в радость. Рику искренне жаль Карен и хочется как-то ее подбодрить. В порыве великодушия он решает смешать ей еще один «Сингапурский слинг». Находит рецепт в своей «Библии бармена» и вновь поражается списку ингредиентов. Просто не верится, какую изощренную гадость люди двадцатого века вливали в себя добровольно!
Пока Рик смешивает коктейль, его мысли опять возвращаются к Лесли Фримонту. Малыш Тайлер наверняка будет гордиться своим отцом, когда узнает, что у того появилась новая, активная жизненная позиция! Долгое время Рик вел совершенно пассивное существование, но курс обучения активному управлению собственной жизнью по системе Лесли Фримонта изменил его мировоззрение. Теперь-то Рик понимает, насколько скучной и невыразительной была его прежняя жизнь. Курс обучения активному управлению собственной жизнью — это новое яркое солнце, создающее миллиард новых теней у него в голове, и уже очень скоро Тайлер увидит отца в новом свете!
Но потом ему представляется такая картина: когда-нибудь в будущем, в один из дней, отведенных для посещения ребенка, он приходит навестить сына и рассказывает ему о Лесли Фримонте, и тут к ним в комнату врывается Пэм и говорит что-то вроде: «Рик, у меня в руках такой приборчик. Измеряет, волнует меня или нет, что ты делаешь со своей жизнью. Там вот стрелка показывает „глубоко фиолетово“. Так что заткнись и давай собирайся на выход. День посещения закончен. Возвращайся в свой полуподвальный сарай, нажирайся хоть до поросячьего визга и вини в своих бедах злодейку-судьбу».
Рик отпивает глоток «Сингапурского слинга». Рик… что за черт?! Это же не навязчивый сон о «развязке», который снится ему чуть ли не через день. Это реальная жизнь. Господи, что на меня нашло?! Продержался четырнадцать месяцев. Не брал в рот ни капли. АА-шный[2] жетон получил, так гордился собой… И теперь все четырнадцать месяцев псу под хвост. Только бы Тайлер ничего не узнал. Хотя как он узнает?
Но джинн уже выпущен из бутылки, и этот джинн, подлая тварь, знает, как надавить на самые болевые точки. Вместо радостного, вдохновенного опьянения Рик чувствует слабость, и страх, и мучительное отвращение к себе. И еще у него возникает совершенно убийственное ощущение, как будто он падает в какую-то бездонную яму. Рик вспоминает, как однажды в детстве они с друзьями пошли на кладбище и он сказал им, что обладает способностью видеть тела, захороненные в земле; что от мертвых исходит зеленое радиоактивное сияние, которое можно увидеть, если у тебя есть дар. Друзья, помнится, впечатлились по самые уши. А потом Рик убедил себя в том, что у него и вправду есть такая способность, и каждый раз, оказавшись в каком-нибудь парке или за городом, воображал тела мертвых, светящиеся ядовито-зеленым светом под слоем земли — они были повсюду. А однажды он посмотрел на себя в зеркало и увидел, что сам стал каким-то зеленым. Рик тогда страшно перепугался, потому что подумал, что умер. И теперь он себя чувствует точно так же.
Он выливает коктейль в раковину, бежит к генератору льда и сует голову в морозилку, чтобы остудить жгучий стыд. Промороженный воздух бьет в ноздри, опаляя слизистые оболочки пронзительным холодом. Пот на лице застывает мгновенно. Не хватало еще, чтобы Лесли Фримонт застал Рика на самом нижнем витке пресловутой спирали стыда. Все должно быть иначе.
Кстати, ты на работе.
Да, верно.
Рик делает новый «Сингапурский слинг». В конечном итоге работа его и спасет. Он несет коктейль Карен, но ее взгляд говорит, что она уже не нуждается в помощи. Кажется, ветер переменился. Может быть, все не так безнадежно. И у нее еще все получится. А потом Карен с Уорреном видят какое-то сообщение в новостной ленте и так возбуждаются, что чуть ли не падают с табуретов. И из-за чего? Из-за цен на сырую нефть. Кто бы мог подумать! Как выясняется, эти двое познакомились на форуме какого-то сайта, посвященного сырой нефти. Кто, скажите на милость, знакомится для романтических встреч на сайте, посвященном сырой нефти?!
А потом отрубается электричество.
И снова включается.
Но телевизор уже не работает.
И в бар входит Лесли Фримонт.
Лесли Фримонт вошел в бар, как оживший портрет полковника Сандерса, отца-основателя KFC.[3] Только Лесли был выше ростом, стройнее и сексапильнее: седовласый, весь в белом, с сияющими фтором зубами и загаром греческого корабельного магната. Увидев Рика за кассовым аппаратом, Лесли подошел к нему и протянул руку:
— Я Лесли Фримонт. А вы, я так понимаю, Рик.
Рик не знал, что сказать. Все, кто был в баре, уставились на него. Рик почувствовал, что краснеет. Он всегда тушевался в таких ситуациях.
— Да, это я.
— Примите мои поздравления, Рик. У вас начинается новая жизнь. И поверьте мне на слово: ваши лучшие годы еще впереди! — За спиной Лесли маячила Тара, его личный помощник и секретарь, худо-бедно справляясь с двумя огромными чемоданами на колесиках, которые, кажется, обладали зачатками разума и некоторым упрямством. — Рик, это Тара. Тара, это Рик.
Они обменялись приветствиями, и Лесли сказал:
— Я даже не сомневаюсь, что вы себя чувствуете замечательно, Рик!
Лести Фримонт был словно живой восклицательный знак. Все в нем дышало уверенностью, неиссякаемой жизненной силой и неуемной энергией. Рик хотел стать таким же, как Лесли. Немедленно. Прямо сейчас.
Он спросил:
— Не хотите чего-нибудь выпить?
— Нет, спасибо. Я воздержусь. Но может быть, юная Тара захочет чего-нибудь горячительного, возбуждающего… шучу, шучу. Тара при исполнении, она на работе не пьет. И кстати, Тара. Пожалуйста, поаккуратнее с маленькой кожаной сумкой. Я купил ее в Хитроу и хочу, чтобы за месяц она сохранилась как новая. Возьму ее в следующий круиз. — Лесли опять повернулся к Рику. — А насчет своего воздержания я пошутил. С удовольствием чего-нибудь выпью. Вот то же, что пьет этот джентльмен. — Он указал на стакан Уоррена, пившего виски с содовой. Протянул руку Уоррену, потом — Карен. — Лесли Фримонт… Лесли Фримонт. Ага, мой виски. Спасибо, Рик. Так, погодите… у меня, знаете ли, аллергия на арахис. На полном серьезе, этот стакан точно чистый?
— Конечно.
— Merci beaucoup. — Лесли отпил глоток. — Да, богатый букет. Насыщенный и насыщающий. С первым стаканом нам открывается истина, второй порождает беспочвенные мечтания, а третий ввергает в пучину лжи. Что бы мы делали без услаждающих душу, пьянящих напитков? — Он приподнял стакан и громогласно объявил: — У меня есть тост! — Даже мисс Имбирный эль подняла свой стакан. — Я хочу выпить за всех, кто так страстно стремится, нет… за тех, кто отчаянно нуждается в том, чтобы им был явлен какой-нибудь, пусть даже крошечный, знак, что в нашем внутреннем «я» есть нечто чудесное, нечто прекрасное — что-то такое, что больше и лучше тех нас, какими мы предстаем в суете серых будней. Я пью за всех нас. За всех тех, кто готов протянуть руку ближним и вырвать их из толщи льда, из сковавших их айсбергов, не дающих пошевелиться. Взять их за руку, провести через горящие обручи, что всегда их пугали; сквозь кирпичные стены, что загораживают им дорогу. Давайте ошеломлять этих людей, возмущать их спокойствие, менять их сознание и увлекать за собой к новой жизни!
Пару секунд все переваривали услышанное, а потом отозвались дружным искренним: «Да, за это надо выпить».
— Я вас видела по телевизору, — сказала мисс Имбирный эль.
— Вполне могли видеть, да, — отозвался Лесли. — Мой новый телепроект выходит в эфир с полуночи до часа ночи, по будням, на двух крупнейших телеканалах Северной Америки.
— Я смотрю ваше шоу, когда работаю по ночам в гараже, на своей ферме по разведению лабораторных мышей.