«Стальное Сердце, – пробормотал Тим про себя. – Что это значит? Почему именно эти слова, какая психотехника за ними прячется? И почему мне действительно так нравится это словосочетание? Потому что когда-то я его выдумал сам? Или оно так и тянулось за мной по жизни, впечатанное Проектом в детский податливый разум?» Тим вздохнул и бросил сигарету под ноги. Там уже было полно окурков. И нужно было как-то выкручиваться из ситуации. В том, что Очкарик по-хорошему от него не отлипнет, Тим не сомневался.
– …и это исключение будет оформлено в договоре, – бубнил Очкарик где-то под левым ухом. – Вы можете ни о чем не беспокоиться, Тимофей.
– А я и не беспокоюсь, – заверил его Тим. – Меня интересует, какие у вас еще найдутся методы убеждения. Потому что я все сказал. Никуда я с вами не поеду. Так что давайте тащите из рукава туза.
– О господи… – простонал Очкарик. – Ольга предупреждала, что вы крепкий орешек, но такого я не ожидал…
Тим умудрился не дрогнуть. Только чуть растянул губы в улыбке. Еще раз проверил контакт с шариками и стал ждать развития событий. Очкарик сделал внешне тривиальный ход, но Тим не считал врага идиотом, и ему было даже интересно, как именно он эту карту разыграет.
– К сожалению, она действительно привязалась к вам, Тимофей, – вздохнул Очкарик. – Признайтесь, вы что-то с ней сделали?
Тим молчал и ждал. Только улыбка стала немного шире.
– Она была чудесный работник, – печально сообщил Очкарик. – Но вы что-то ей внушили, и вчера она отказалась выполнять приказы. Нам пришлось очень сильно на нее нажать, чтобы она выполнила то, что от нее просят. И вообще, как нам с ней теперь быть, Тимофей? У нее же смещена кодировка. Как вы этого добились, ума не приложу…
Стараясь ни о чем не думать, Тим улыбался Очкарику. Только сейчас он понял, что враг разбирается в его душевных движениях гораздо лучше, чем он сам. Шантаж с похищением Ольги в лучшем случае дал бы Проекту иллюзию власти над Тимом. А Проект иллюзий не хотел и не строил. Нет, Проект действительно понимал Тима и намерен был сделать из него добровольного союзника. Очень скользкий, но совершенно верный ход – привязать Тима через боль.
– А какая женщина… – тоскливо промямлил Очкарик. – Знаете, Тимофей, я ее для вас просто от сердца оторвал…
«Спокойно! – приказал себе Тим. – Только спокойно!» По телу бегали мурашки – предвестники истерики. Очкарик попал в точку. В самое больное место. Идея противника действительно была недурна и именно сейчас могла сработать. Потому что против своей воли Тим уже достиг понимания того, что за всю свою жизнь не совершил ни одного по-настоящему самостоятельного поступка. Всегда его направлял Проект.
С момента, когда Проект вычислил, что Тимофей Костенко растет экстрасенсом и неформальным лидером, все в его жизни происходило от имени Проекта и по воле Проекта. Вся жизнь Тима была один сплошной бесконечный Проект, который крутил им, как хотел, переставляя по доске, словно пешку. Всегда Проект был внутри его самого.
И когда зачислил его в «Программу Детей».
И когда вызвал в нем мутацию, подстегнувшую его дар сенса.
И когда травил его сверстниками.
И когда злобными репликами отца и матери развивал в нем комплекс неполноценности.
Все это время Проект заставлял Тима осознать свое кардинальное отличие от обычных, «нормальных» людей. Приучал отделять себя от человечества и презирать его. А потом и просто ненавидеть.
Он готовил из Тима существо с потенциалом «черного» биоэнергетика. Сенса, который поначалу будет лечить, но однажды почувствует тягу к убийству.
Проект создал ему тепличные условия в «Центре Новой Медицины». Не поставил в один ряд с другими сенсами, по-прежнему культивируя в Тиме сознание исключительности.
Чуточку больное сознание. Больное. Всегда через ненависть, унижение, боль. Боль.
«Проклятье! Как просто!»
Но именно так все и было. Проект упорно делал из Тима садомазохиста.
И когда пришло время, свел с проклятым безумцем Рябцевым.
Не мешал набрать информацию.
И в точно рассчитанный момент принялся бить и ломать, готовя себе в рабы.
Научил убивать. Показал, что такое быть убийцей.
Показал, как интересно властвовать над людьми.
И снова бил, бил, бил. Все время боль и гнусность.
Через боль Проект учил Тима, что значит быть жестоким. Бесчеловечным. Вершителем судеб. Именно так. Бил и учил.
А теперь вдруг стал добр и ласков.
Потому что увидел: раб осознал, что он раб.
«Все правильно, – подумал Тим сквозь застилающую сознание пелену. – И сейчас будет последний удар. Мне объяснят, что самое лучшее в моей жизни – любовь – тоже пришло от Проекта. И тогда я сломаюсь и нырну в приготовленный мне коридор. Через боль я стану верным. Объект «Стальное Сердце» осознает, что его сердце действительно стальное. Я поверю в то, что я жесток, что я – бездушная железяка. И соглашусь под эгидой Проекта исцелять людей. А через какое-то время – и истязать».
– …и эту родинку чудесную, – ныл Очкарик. – Как она дивно просвечивала у нее через эту шерстку золотистую… Вы же последнюю радость отняли у меня, Тимофей. А теперь она больше ничего не сможет! И даже уговаривать ее толку никакого!
«Как хорошо, что я все-таки начал анализ, – думал Тим. – Вдруг я действительно сломался бы? Принял ложь Очкарика на веру, заревел бы и забился в истерике… Они же меня довели. Обложили со всех сторон. И вот теперь – ставят точку. Неплохие у них психологи. Только вот ни черта они во мне не поняли. Потому что Стальное Сердце – это совсем не то, что они себе навоображали. Да, может, я и бесчеловечный тип. Может, я и правда всегда таким был. Но только мой комплекс неполноценности еще не приобрел желанной для Проекта окраски. Я не вижу спасения от Проекта в том, чтобы с восторгом отдаться ему. Мне совершенно не хочется избавиться от боли через боль».
– А теперь она уже, – Очкарик посмотрел на часы, – в Шереметьеве.
Вот тут Тим насторожился. Задумчивость сняло как рукой. Он сел прямо и глянул поверх головы Очкарика, который все еще жаловался на то, что Тим испортил его игрушку.
Если Ольгу действительно вытащили с дачи, планы Тима ломались кардинально. Это следовало проверить. Тим вычислил направление, «щелкнул» до упора и начал медленно перебирать частоты в поисках нужной волны. Сейчас, плотно заряженный энергией, он вполне мог «унюхать», что происходит с его женщиной. Расстояние здесь роли не играло. Важна была мощность сигнала, исходящего от абонента. А сигнал от Ольги всегда был не ахти… Тим напрягся, «принюхиваясь».
И боковым зрением увидел, как Очкарик взялся правой рукой за левое запястье. И левая рука пошла с колен вверх. Тим среагировал мгновенно.
– Х-ха! – выдохнул он.
Пять шариков врезались в защиту Очкарика и отскочили как резиновые.
Хлоп! Два десятка шариков в разных концах леса ударили свои жертвы в энергетические узлы.
Жжжах! Из рукава Очкарика вырвалась фиолетовая молния и шарахнула Тима в переносицу.
На мгновение он ослеп и оглох во всех смыслах.
А когда очнулся, то ничего не понял.
От удара он не полетел навзничь, наоборот, подался вперед, к Очкарику.
Но он больше ничего не видел!!!
В лесу стоял жуткий крик. Волейболисты на площадке умирали в страшных корчах. Народ, еще секунду назад праздно шатавшийся вокруг, теперь ломился врассыпную через кусты, натыкаясь на все новые и новые тела, отчего тише вокруг не становилось.
Очкарик с перекошенным лицом что-то тянул из-за пазухи.
Тим по-прежнему ничего не видел. То есть глаза работали прекрасно. Но он совершенно потерял свое пси. Он ничего не мог «унюхать» вокруг. На секунду ему показалось, что он умирает, так это было непривычно – остаться без пси-видения. Он не смотрел на мир одними глазами уже много месяцев.
Слава богу, у Очкарика что-то там застряло.
Орово вокруг поутихло – разбежались перепуганные местные. «Спортсмены» на площадке и в кустах лежали и не шевелились. Тим догадался, что он жив, только слегка покалечен, и воспрял духом.
Он нанес Очкарику сильнейший удар в лицо раскрытой ладонью. Целился в нос, но попал в челюсть. Потеряв пси, Тим лишился и четкости в координации движений. Но тем не менее Очкарик улетел со скамейки и потерял очки.
Пошатываясь, Тим встал. Ему пришлось ухватиться за скамейку, но стоящего на коленях Очкарика он все-таки достал. Направленный в живот носок ботинка врезался Очкарику в грудь. Раздался громкий хруст, и Очкарик завалился на спину. Тим не стал досадовать, что опять промазал. Он догадался, что под его башмаком развалилась «коробочка».
Возможно, когда-то Очкарик и был серьезным бойцом – во всяком случае, удар он держал героически. Но деморализован он оказался целиком и полностью. Так как, вместо того чтобы взять полуживого Тима голыми руками, перевернулся на четвереньки и с низкого старта рванул в сторону центральной аллеи, которая вывела бы его прямо к машинам на проспекте.
– Стоять! – крикнул Тим убегающей зигзагом спине. Безрезультатно. Упускать Очкарика не хотелось, но и гнаться за ним едва стоящий на ногах Тим не мог. Пребывая в легкой растерянности, он мстительно наступил на лежащие в пыли очки и раздавил их. И тут же сообразил, что делать. Спотыкаясь и матерясь, он бросился к волейбольной площадке. Точнее, к баулам и сумкам, вокруг которых навалом грудились трупы.
Выскочив через несколько секунд на асфальтированную центральную аллею, Тим запнулся и чуть было не полетел носом, но оружие не выпустил. В руках у него был позаимствованный у «спортсменов» короткий пистолет-пулемет с глушителем.
Далеко впереди Очкарик сослепу нарезал виражи, как заправский горнолыжник. Тим тоже плохо видел, да еще и нетвердо стоял на ногах. Совместный тремор стрелка и мишени привел к тому, что хотя Тим и залепил в Очкарика с двух рук всю обойму, но только слегка постриг зеленые насаждения.
Несколько секунд ушло на возню с незнакомой системой выброса магазина. Передернув затвор, Тим обнаружил мишень уже на пределе видимости. Очкарик был почти на границе леса.
– Блядь! – сказал Тим с выражением.
Он неприязненно глянул на свое оружие. Пистолет-пулемет оказался штукой непривычной и от этого неудобной, с ним нужно было уметь обращаться. Попадись Тиму в руки «калашников», в Очкарике было бы уже три десятка красных дырок.
Недовольно ворча, Тим встал к цели боком, ухватил оружие по-пистолетному и поднял на уровень глаз. Плечи, рука и ствол образовали единую прямую линию. Тим задержал дыхание, взмолился, чтобы его не качнуло порывом ветра, и плавно утопил спуск.
Очкарик кувыркнулся, будто ему дали хорошего пинка в зад. Но тут же вскочил и, схватившись за раненую левую руку, понесся дальше. Тим прицелился вновь и почувствовал, что от напряжения теряет сознание. Шатаясь и рыча, он опустошил в спину Очкарику вторую обойму. Но то ли ослабленная глушителем короткоствольная пукалка на большом расстоянии давала очень сильный разброс, то ли Тим уже никуда не годился. Он только расковырял асфальт под ногами Очкарика.
– Су-у-ки!!! – заорал он, швыряя пукалку в божий свет.
Повернулся было, но тут же сообразил, что нужно подстраховаться. Подобрал оружие и кинулся к волейбольной площадке, на ходу обтирая ствол рукавом. Сунул его на прежнее место, в сумку. «Мало ли кто стрелял… Детишки пошалили».
И неверными шагами, закрывая руками лицо от веток, побежал напролом через кусты к заветной траншее у дороги.
***Задняя дверца «Волги» была приглашающе распахнута, и Тим даже не успел ее за собой захлопнуть, а машина уже как ужаленная прыгнула вперед.
– Пристегнись! – скомандовал отец.
Тим нащупал справа ремень безопасности, набросил его на себя и воткнул скобу в замок. Ремень оказался с инерционной катушкой и тут же плотно охватил тело, выбирая слабину.
«Волга», бешено набирая скорость, летела в сторону кольцевой развязки, где на углу леса сходились два проспекта. Отец ткнул какую-то кнопку, и из-под капота, перекрывая рык двигателя, взревела сирена. Машины на «кольце» бросились врассыпную, и «Волга», почти не снижая темпа, прошла сквозь них, как нож сквозь масло. Позади визжали тормоза и раздавались протестующие гудки.
– Спасибо, па. Выручил.
– Не за что. – Сергей Костенко с маху одолел перекресток, вывел машину на осевую линию и так наддал, что у Тима зарябило в глазах.
– Не зацепило тебя? – спросил отец.
– Что?! – В машине было шумно, а Тим и без этого слышал плохо. Все его силы уходили на то, чтобы отдышаться. Пси не возвращалось. Организм вел себя так, будто паранормальными способностями отродясь не владел. Координация движений по-прежнему никуда не годилась, перед глазами стоял туман. И было очень страшно.
– Не попали?! – прокричал отец.
– Я не попал! – крикнул Тим в ответ.
– Мудак! Зачем?! Ох, мудак! Идиот! Ладно! Отлежишься в психушке, ничего они тебе не сделают! Я договорюсь!
– Пап, я справлюсь!
– Заткнись! Будет так, как я сказал! Ты что, в тюрьму захотел?! Если тебе на меня насрать, ты хоть о матери подумай! Ты знаешь, что с ней будет, если она узнает?!
Тим молча делал глубокие вдохи.
– Давай ствол, – отец протянул назад руку.
– Я его на место положил!
– Что значит «на место»?
– Это их ствол! Я его вытер и сунул туда, откуда взял. Хрен докажут, что это я стрелял!
Отец на секунду обернулся, и Тим увидел, что глаза у него совершенно безумные.
– Ты учти, – сказал Тим, – я сейчас у них на сканере. Чем скорее ты меня высадишь, тем лучше. Спасибо тебе большое, но дальше я сам выберусь. Не вяжись в это дело.
– Куда ты выберешься? – процедил отец, штурмуя затор на перекрестке. – Ты без меня никуда не выберешься…
– А куда ты собрался меня везти?
– Куда, куда… В Институт, конечно.
– Па, ты с ума сошел! Меня же там…
– Тебя признают невменяемым! – рявкнул отец. – И с тебя взятки гладки! Я договорился! А иначе тюрьма! Ты понимаешь, урод, что ты так и так свою жизнь загубил?! На свободе останешься, но получишь такую справку, что тебя в дворники не возьмут!
– С кем ты договорился?! – заорал Тим, срывая голос.
– С Самохиным!
От беспомощности Тима начало слегка подташнивать. Видение операционного стола замаячило совсем рядом. Тим полез за сигаретами, но куртку на груди прижимал ремень. Тим медленно потянул его, чтобы не блокировать инерционную катушку, но ремень почему-то не поддавался. Некоторое время Тим его дергал, а потом решил просто отстегнуть. Но кнопка утопилась в гнезде без малейшего результата. Почуяв недоброе, Тим посмотрел на дверь. И без сил откинулся на сиденье.
На двери, как и в прошлый раз, в «Волге» липового оперуполномоченного, не хватало двух ручек. Стеклоподъемника и замка.
А за рулем, совершенно очевидно, сидел зомби.
«Господи, какой же я идиот! – подумал Тим. – Попался как маленький». Ему вдруг пришло в голову, что эту ловушку он себе организовал сам. Перестроив энергетику отца, Тим сделал его поле открытой системой. Открытой как для зомбирования, так и для гипнотической кодировки. «Как же теперь сломать его программу? Все-таки он мне отец… Бить на жалость? Бессмысленно. Рассказать правду о Проекте? Бред. И в любом случае, как я ни вертись, у отца должны стоять блокировки сознания, которые не позволят ему меня отпустить». Тим посмотрел за окно. Размытый нереальный пейзаж совершенно не поддавался опознанию. Привыкший видеть мир в истинном свете, без своего пси Тим действительно оказался почти слеп. Но он запомнил все повороты, и внутренний компас подсказывал, что машина идет по длинной хорде, оставляя перегруженный транспортом центр города по правому борту.
– Пап, давай на секунду остановимся, – попросил Тим. – Что-то мне нехорошо. – Он закатил глаза и начал правдоподобно задыхаться.
– Тем лучше, – не своим голосом ответил Костенко-старший. – Дергаться не будешь.
«Вот блокировка и сработала», – подумал Тим. Он подался вперед, насколько позволил ремень. И увидел на левой руке отца не привычный золотой «Ролекс», а тяжелые электронные часы. Такие же, как у Нины Самохиной. И, судя по всему, у Очкарика.
– Так что сиди тихо, – будто угадав его мысли, с угрозой проговорил отец. – А то я тебя быстро успокою. Все будет так, как я решил. Ясно? Мне лучше знать, что делать. Через месяц будешь как новенький. И никто тебя не тронет. Обещаю.
В зеркале заднего вида отражались его глаза. Глаза совершенно незнакомого Тиму человека.
Тим вздохнул. У однозарядных излучателей был серьезный изъян. Если не снимать «часы» с руки, то для выстрела понадобится и вторая. Более того, отцу придется еще и повернуться к Тиму лицом. Но Сергей Костенко водил машину блестяще, а спец-»Волга», как заметил Тим, отличалась феноменальной курсовой устойчивостью. Так что бросить ее руль на секунду-другую – пустяк.
Тим сунул руку в боковой карман, выдавил из чехла лезвие и воткнул его в ремень. Он понимал, что задумал авантюру. Опасный трюк, при исполнении которого остаться непристегнутым – значит, подвергать себя риску смертельному. Но, удерживаемый ремнем, Тим был совершенно беспомощен. А так у него появлялся хоть небольшой, но шанс на спасение.
Зрение понемногу выправлялось, точнее, Тим привыкал смотреть глазами. Местность снаружи оказалась знакомой, и где-то впереди был поворот, глубокий и опасный правый. В том, что отец пройдет его на максимально возможной скорости, Тим не сомневался. Придерживая ремень левой рукой, правой он яростно резал черную ткань. Отец, целиком занятый управлением, на Тима внимания не обращал.
Ремень сдался. Крепко сжимая лезвие, Тим бросил хищный взгляд на напряженную шею отца и вдруг понял, что примеривается для удара в артерию… По спине пробежала судорога. А отверстие в груди уже не знобило, а болело. Ноющей тягучей болью. Тим от греха подальше сунул лезвие в карман на двери. Мысленно извинился перед теми, кто, быть может, попадется на встречной полосе. Обругал себя последними словами. И приготовился к броску вперед.