Хаткинс оказался хреновым шпионом и разведчиком. Идя на встречу со мной, он исходил только из собственного опыта. Он не "видел" бывших членов своего экипажа и поэтому думал, что они не "видят" его. А его "пасли", постоянно. Его соратникам - если для них бы открыт канал связи с Хаткинсом, - делать это было легко: достаточно настроиться на ментальную волну ведомого. В "Королевстве кривых зеркал" Хаткинс прятался от слежки невидимых хозяев его сознания и не предполагал, что весь хитроумный план встречи с журналистом Рочерсом уже известен инопланетянам. Им этот план передал кто-то из двоих: либо Джерард Бертран, либо Сен Ку Ли, именно они занимались контролем над поведением и работой Томаса Хаткинса.
Он ошибся и еще в одном - в определении момента своей смерти, приближение которой предчувствовал, но не смог просчитать достаточно точно. По существу, он умер на моих глазах. Его судороги за ресторанным столом были предсмертными конвульсиями. А как мы знаем, смерть не допускает в царство вечности ничего ложного. И поэтому в момент смерти тела его генная структура, навязанная трансформацией плоти капитана Брайтера в плоть Томаса Хаткинса, взорвалась изнутри. На уровне атомарных связей.
Больше о причинах и процессе взрыва, разрывающего клетки умирающего оборотня, я не мог сказать ничего. Но знал: мои соображения верны. Потому что Сен Ку Ли - такой же трансформированный оборотень, как, видимо, и все остальные члены экипажа корабля-разведчика No130 - взорвался в момент смерти. Так же, как и умирающий Хаткинс. Бертран избежал этого страшного обряда, если можно сказать о мертвом "избежал" - его тело было разрушено огнем взрыва бензобака.
Я выбросил сигарету за окно, стянул с себя пиджак и стал закатывать рукава рубашки. Показываться пред строгими очами преподавателей пансиона с пятнами крови на обшлагах значило вызвать подозрения и получить отказ в интервью и осмотре пансиона. К счастью, удостоверение журналиста лежало не в моей сгоревшей машине, а в заднем кармане брюк, и поэтому уцелело. Я надеялся, что с ним меня пропустят в пансион и позволят походить и посмотреть по сторонам.
Я вышел из машины и перекинул через плечо дорожную сумку, которую нашел в салоне. В ней кроме блокнота лежал теперь еще и мой револьвера. Я поправил на шее галстук и, не переставая размышлять, побрел к воротам пансиона.
Обычно недалекий парень Дэниел Рочерс на этот раз мог бы гордиться своей железной логикой. Если бы не одно "но". В практическом отношении все мои выводы были бесполезны. Они не давали ключа к тайне деятельности инопланетной цивилизации на Земле, а значит, не могли мне помочь пресечь эту деятельность. И спасти свою честь и жизнь.
Особенно жизнь. После столкновения с Бертраном и Сен Ку Ли, мне стало как никогда ясно, насколько близко я подошел к краю пропасти. Смертный приговор журналисту Рочерсу вынесен и обжалованию не подлежит...
Хаткинс подставил меня. В тот самый момент, когда решил выложить мне свои тайны. Очевидно, Бертран и Сен Ку Ли приговорили меня к смерти задолго до моего посещения "Королевства кривых зеркал". Они организовали за Хаткинсом и мной не только ментальную, но и физическую слежку. И готовились убить и меня, и его сразу после нашей встречи. Но он несколько изменил их планы. Когда он взорвался, им пришлось поучаствовать в суматохе вокруг места взрыва. Чтобы стащить единственную улику, которая могла придать моему рассказу о Хаткинсе хоть какой-то вес, - идентификационный жетон капитана Брайтера.
А после этого им оставалось только вытащить Рочерса из кутузки и направить одного по пустынной дороге. Они внесли за меня залог и произнесли слова "Утренняя звезда". В принципе, только этого было достаточно, чтобы я сломя голову поперся в пансион в тот же день. Но им хотелось запугать меня. Они трансформировались в несуществующих Хаткинса и Брайтера. И, действительно, чуть не напугали до смерти. В буквальном смысле слова.
Какие документы показывал Бертран в облике Брайтера крепкомордому оперу, было несущественным, документы легко подделать. А вот каким образом Бертран получил матрицу генного кода капитана корабля-разведчика No130 - это вопрос. Ведь Хаткинс говорил, что впрыскивал себе кровь убиенного, прежде чем принять его облик...
Я теперь знал то, что не мог знать Хаткинс. Его экипаж, работающий на внеземную цивилизацию, представлял собой не разобщенное множество совершенно одинаковых разведчиков-одиночек, рассыпанных по мегаполисам планеты. Это был коллектив узкоспециализированных исполнителей, жестко связанных между собой. Кто-то из этих людей - такие, как Хаткинс, - собирали сведения. Кто-то такие, как Бертран и Сен Ку Ли, - контролировали их работу и безопасность всей операции. Очевидно, были люди, исполняющие какие-то другие функции. Возможности членов каждой группы были разными. Брайтер, например, трансформировался единожды - в Хаткинса, и для этого ему требовалась генная матрица жертвы. А Бертран и Ли имели способность по заказу принимать любой облик и, похоже, им было не обязательно заниматься кровопусканием человека, в которого они превращались...
Из всего этого вытекал один важный вывод. В организации существовал некий центральный персонаж. Координатор, напрямую связанный с "хозяевами", с одной стороны, и с каждым из исполнителей - с другой. Такой человек не мог не существовать: законы теории управления еще никто не отменял. И справедливы они как для землян, так и для организаций, созданных инопланетянами.
Но если это так, говорил я себе, подходя к воротам пансиона "Утренняя звезда", то "начальник" уже знает, что исполнители его приказа об убийстве Дэниела Рочерса мертвы. И направляет ко мне других людей. Я у них как на ладони. Они знают, что я думаю, где я нахожусь и что собираюсь сделать.
Следовательно, я обречен. И в моем положении надо бы спешить на встречу с исповедником, а не переться в детскую обитель. Не подвергать риску детей, ведь на хвосте у меня - киллеры.
Последняя мысль пришла ко мне совершенно неожиданно. Как раз тогда, когда я подносил руку к кнопке звонка, стоя у ворот пансиона.
"Судя по тому, как действовали Бертран и Ли, никому не нужны шумные неприятности, - подумал я. - И кончать меня будут в тихом месте, на темной улице. Так что... Иди, можно. Это единственное место, как-то связанное с Брайтером и всеми остальными. Больше тебе некуда идти. Если хочешь собрать еще хоть крохи информации - тебе сюда".
Я вынул из кармана удостоверение журналиста и с силой надавил на кнопку звонка.
Тип, который стоял напротив меня за литым узором ворот, был совершенен. Как страж. У него были такие длинные и мускулистые руки, что не оставляло сомнений: если он захочет, сможет задушить меня не сходя с места, сквозь решетку. Как бы долго я до этого не продвигался к своей машине. Еще у него были маленькие, скатившиеся к переносице глазки, смотрящие внутрь своего хозяина. А это лишало нежданных гостей всякой надежды на понимание.
Обаятельная улыбка, заготовленная для встречи с педагогами пансиона, оставила меня. Как, впрочем, и дар речи. Детина за воротами переступил огромными косолапыми ногами и наклонил бычью голову на бок:
- Чего надо?
Это прозвучал настолько невнятно и мрачно, что вполне могло сойти и за "пошел в зад". Я выставил перед собой удостоверение и выдавил из себя улыбку:
- Журналист еженедельника "Галактик экспресс" Дэниел Рочерс. Я могу взять интервью у директора?
Детина полез в карман брюк и вынул оттуда сотовый телефон. В его корявой лапе аппарат смотрелся, как пережженный сухарик. Страж потыкал в сухарик кривой сарделькой - присмотревшись, я понял, что это указательный палец, - и заткнул аппарат в мохнатое ухо.
- Здесь, эта, тип один... Журналист, говорит. К вам просится... Ага.
Он вынул телефон из уха, сдвинул засов на воротах и пробурчал:
- Проходи давай.
Я осторожно ступил на территорию "Утренней звезды" и огляделся. Меня окружал ухоженный парк, состоящий из могучих грабов, дубов и тополей. В разных местах парка были разбиты живописные клумбы. Из-за одной из них поднималось старинное трехэтажное здание с колоннами. К нему вела широкая и прямая гаревая дорожка.
- Туда тебе, - кивнул на здание детина и легонько толкнул меня в спину. Когда я справился с инерцией приданного мне движения и замедлил шаг, то был уже на середине пути. Спина от деликатного прикосновения побаливала, но я не обратил на это внимания. Так как радовался тому, что удалился от звероподобного амбала на безопасное расстояние.
Детей нигде видно не было. И из распахнутых окон здания не доносилось ни звука. В окне первого этажа возник стройный женский силуэт и тут же исчез. Я прибавил шаг и вошел в прохладный вестибюль пансиона.
- Так это вы журналист из "Галактик экспресс"?
Я обернулся на этот мелодичный высокий голос и увидел молодую красивую женщину. Она подходила ко мне, грациозно покачиваясь на высоких каблуках. Мой мужской взгляд, как и полагается, прежде всего метнулся к ее ногам и одобрительно перешел с изящных лодыжек на полуприкрытые строгой юбкой колени. Они были безупречной лепки. Выше я обнаружил талию балерины и высокую грудь фотомодели, обтянутую тканью белой блузки. У женщин со столь броской сексапильностью обычно очень невыразительные лица. И поэтому миловидное спокойное лицо незнакомки явилось для меня приятным сюрпризом. Мягкие черты и улыбка не укладывались в пошлый модельный стереотип и преобразовывали впечатление сексуальной внешности в нечто намного более высокое.
- Да, мисс, - как можно длиннее и бархатистее произнес я первые слова, обращенные к такой удивительной даме. - Журналист. И жажду общения с коллективом.
- С каким коллективом? - улыбаясь, спросила она, подходя ближе и протягивая мне руку. - Учащихся или преподавателей?
Я с удовольствием приложился губами к этой изящной и нежной руке.
- После того, как я увидел вас, мисс, я взалкал общения исключительно с преподавателями.
Она польщенно улыбнулась. А я подумал, что в скально-лесной глуши молодая учительница испытывает явный дефицит общения с мужчинами.
- Позвольте представиться. Дэниел Рочерс.
* Глэдис Уолди, - просто ответила она.
* А что вы преподаете?
- Все, - кратко высказалась мисс Уолди. - Все, что мне остается после других преподавателей. А вообще, я директриса пансиона.
Ба! Вот это да! По возрасту Глэдис Уолди была вчерашней выпускницей педвуза, а занимала пост директора!
Мое замешательство не ускользнуло от ее внимания.
- Вы удивлены? Мне тоже кажется, что для меня это слишком солидная должность. Но ведь это частный пансион. Здесь возможны любые должностные метаморфозы. - При этих словах она очень мило улыбнулась и, увлекая меня за руку, пошла по направлению к кабинету с табличкой "ДИРЕКТОР". Ее каблучки игриво зацокали по кафелю вестибюля. - Дело в том, что я в нашем педагогическом коллективе - единственная женщина. Мужчины не очень любят заниматься хозяйственными проблемами, если у них есть другое дело. А директор, как это не солидно звучит, должность хозяйственная...
Она открыла дверь кабинета и, встав в проеме, жестом предложила мне пройти. Придумано это было не очень удачно. Мне пришлось протискиваться между ею и дверным косяком. И когда я делал это, то в полной мере оценил матовую белизну ее нежных щек, тонкий запах волос и чудную упругость грудей: Глэдис, понятно, лифчики презирала. Наш мимолетный контакт заставил молодую учительницу покраснеть, но никак не сказался на ее тоне. Девушка обладала отменной выдержкой.
- Добро пожаловать, мистер Рочерс...
Мы вошли в кабинет, она указала мне на кресло возле журнального столика и продолжала рассказывать:
- Я здесь всего лишь месяц. Не в пример остальным коллегам: все они работают в пансионе со дня его основания. И поэтому я не питаю иллюзий насчет отношения работодателей ко вчерашней студентке. Меня брали именно на черновую бухгалтерскую и организационную работу... Чай, кофе? Виски не предлагаю, так как нельзя.
- Понимаю, - сказал я. - Чашечку кофе. - И спросил: - Так сколько у вас в пансионе этих капризных мужчин, которые не любят заниматься хозяйственными проблемами?
- Трое, - ответила она. - Если не считать Малютку Билли.
Я понял, о ком она говорит.
- Это того, что стоит на воротах?
- Да. А если с ним, то четверо.
Что-то щелкнуло у меня в голове при слове "четверо". Слишком часто мне за последние сутки пришлось слышать это слово. "Четверо - в островных технополисах Малайского архипелага, - прозвучал во мне голос Хаткинса. - Там, как вы знаете, ведутся очень перспективные работы по пространственно-временным перемещениям. А четверых, как я говорил, я не чувствую..."
"Четверых я не чувствую..." Только сейчас я задумался над тем, почему он не воспринимал этот долбаный квартет. Не потому ли, что они выполняли такую работу, что Хаткинсу непозволительно было знать их местоположение?
А что это за работа?..
Я не мог собрать кубики головоломки, которые сам же так неожиданно рассыпал перед собой. Поэтому я собрал их в кучу и выбросил из головы. Мне было приятно смотреть на Глэдис Уолди, и я продолжил это делать с огромным удовольствием.
Она стояла спиной ко мне, разливая кофе по чашкам, и ничто не мешало мне любоваться ее стройными ногами и упругими линиями округлых ягодиц. Внезапно она повернула голову и поймала мой взгляд. Я сделал вид, что рассматриваю свои ботинки. Она то ли смущенно, то ли понимающе улыбнулась, поставила передо мной чашки и коробку с печеньем, а сама села в кресло напротив.
- Так что вас занесло сюда, мистер Рочерс? Пресса не балует вниманием пансион, расположенный в ста километрах от черты города. Насколько я знаю, за все годы работы нас интервьюировали всего два раза.
Я смешался и, чтобы не делать неестественной паузы, поднес к губам чашку с дымящимся кофе. Действительно, что меня сюда занесло? Конечно, не слухи о прелестях мисс Уолди... Если уж я и решил узнать что-то дельное, то надо идти ва-банк.
Я неторопливо отхлебнул кофе и сказал:
- Честно говоря, я не собирался писать о вашем пансионе. Но один мой приятель надолго уехал в командировку и попросил меня навестить его племянника. Мальчик содержится здесь. А раз так, то я решил заодно и написать статью о вашей работе.
- Как фамилия приятеля? - профессионально сделала стойку педагог Глэдис.
- Хаткинс. Но мальчик имеет другую фамилию. Брайтер. Карел Брайтер.
Я внимательно смотрел на нее, улавливая малейшие изменения во взгляде и мимике. Все-таки Карел был сыном человека, запрограммированного инопланетянами. И вполне мог оказаться со странностями. Но, видимо, это было не так. Я не узрел ничего необычного. Глэдис, припоминая, скосила глаза вниз и в сторону, а потом сказала:
- Да, помню. Хороший мальчик. Способный. Умница. Жаль, что вы не сможете его увидеть. Сегодня все ребята ушли с учителями в поход. Вернутся только завтра.
- В поход? Все скопом? - удивился я. - Так сколько же у вас учащихся?
- О, не так много, как вы думаете! Всего пятнадцать мальчиков и четыре девочки. - И добавила с профессиональной же грустью. - Все сироты... И почти одного возраста - тринадцать-четырнадцать лет.
Если бы она опять не упомянула цифру "четыре", я бы не дернулся. И, возможно, не стал бы считать, сколько же всего учащихся в пансионе. Но я дернулся. И прибавил четыре к пятнадцати. И получил девятнадцать.
Девятнадцать. Число членов экипажа корабля космической разведки No130.
А занимались ребятами четверо мужчин. Которые работают со дня основания пансиона. Не тот ли это квартет, которого не чувствовал Хаткинс?
Я нервно полез в карман брюк за сигаретами. Глэдис, предупреждая мой вопрос, поставила на стол пепельницу:
- Здесь можно курить.
- Спасибо, - пробормотал я. И только когда выпустил первое облако дыма, подумал, что не предложил ей сигарету. Но она, мило улыбаясь мне, достала из сумочки свои сигареты и прикурила от подставленной мной зажигалки.
- Не расстраивайтесь, мистер Рочерс, - сказала она. - Дети вернутся завтра к обеду. Вы можете переночевать в комнате для посетителей и дождаться Кларка.
- Есть такая возможность? - рассеянно спросил я, лихорадочно обдумывая свое открытие. - Прекрасно. Не знаю, останусь ли я. Но в любом случае давайте займемся интервью.
- С удовольствием, - ответила она и закинула ногу на ногу. Край черной юбки поехал вверх по длинному полному бедру и обнажил его ровно до середины. Настолько, что никакой поборник нравственности не сумел бы уличить молодую женщину в нарушении правил приличия. Но и этого истинному ценителю красоты Дэниелу Рочерсу было достаточно, чтобы замереть от восхищения. Глэдис, по всей видимости, была не искушена в понимании того, какое впечатление производят ее ноги на мужчин. Она не демонстрировала их, но и особо не скрывала. И поэтому доверчиво-естественно села так, как ей было удобно.
Я с трудом отвел взгляд от ее ослепительного бедра. И подумал, что тайна женской красоты вовеки вечные пребудет выше всех остальных тайн мира. Но...
Кто эти девятнадцать ребят?
- Давайте поговорим немного об истории, - предложил я. - Ведь ретроспективный экскурс в статье о вашем учреждении - обязательный пунктик... Сколько лет пансиону? И кем он основан?
- Пансион открылся тринадцать лет назад, - ответила она. - А здание и окружающая территория были куплены на деньги закрытого акционерного общества "Утренняя звезда". Его учредители и акционеры - преподаватели пансиона.
Ну конечно! Именно преподаватели! "Четверо"! Они открыли детское учреждение четырнадцать лет назад - к тому сроку, когда каждый из рожденных от членов экипажа детишек остался сиротой по матери! Хаткинс думал, что в первые годы после ментального воздействия с о х р а н и л способность любить, но ошибался. В тысячный раз ошибался! Эта способность была з а л о ж е н а в жизненную программу каждого члена экипажа разведчиков. Все молодые и холостые мужчины, - а в разведку Дальнего космоса берут только мужчин без семьи! - они в первый год после отставки находили себе любимых женщин. И обзаводились детьми. А потом, когда дети подрастали и становились достаточно самостоятельными для того, чтобы им не требовался для выживания чисто женский уход, кто-то из девятнадцати стал "уборщиком". И убрал всех молодых матерей. В том числе и подруг тех четверых, открывших этот пансион.
"Если бы вы знали, какая это была нелепая смерть!" - снова услышал я голос Хаткинса и содрогнулся от жестокости открывшейся мне тайны. Внеземные "хозяева" разведчиков обеспечивали будущее своей организации, и никакие жертвы землян не имели цены перед достижением этой цели. Никакие! Самые варварские жертвы!