Разрозненные крики раздались спереди, их подхватили на «Ифигении». В разрыв в клубах дыма стал виден обезлюдевший и слабовооруженный «Цейлон», избиваемый огнем сидящей на мели «Мэджисьен» и кормовыми орудиями «Ифигении», он спускал флаг. В момент, когда канонада на мгновение внезапно прервалась, Стивен услышал, как командир «Ифигении» громовым голосом окликает «Мэджисьен», предлагая отрядить партию на «компанейца». Но, как только шлюпка с «Мэджисьен» подлетела к кораблю, вспенивая гнущимися от натуги веслами и так кипящую от пуль и ядер воду, «Цейлон» распустил марсели, и, обрубив якорные канаты, выбросился на берег за «Беллоной». Шлюпка все гналась за ним под вопли своего экипажа, когда «Минерва», также обрубив канат, или лишившись его под убийственным непрекращающимся огнем «Ифигении», развернулась и понеслась по ветру следом за «Цейлоном». Управлялся фрегат все же получше «компанейца», который ухитрился налететь на «Беллону» так, что ей также пришлось обрубать канат. Всех троих в куче понесло на берег, где они и сели, причем «Минерва» оказалась точно за «Беллоной», и в такой близости, что не могла стрелять. Но вот бортовые залпы «Беллоны» продолжали точно ложиться по «Нереиде», а теперь, когда на нее потекли матросы с «Минервы» и «Цейлона», ее ослабевший, было, огонь усилился, бортовые залпы теперь следовали с удвоенной частотой, убийственные в своей точности. «Ифигения», находясь с наветренной стороны от мели и на пистолетный выстрел от нее, не могла развернуться — и в следующие несколько минут ход битвы резко изменился. С «Нереиды» уже не слышалось победных кличей, ее артиллеристы, несмотря на весь свой задор, вымотались, и темп огня упал. Солнце уже почти зашло, и береговые батареи, что до сих пор палили по «Ифигении» и «Мэджисьен», теперь сосредоточили огонь на «Нереиде».
«Почему мы крутимся?» — подумал Стивен, и тут до него дошло, что выстрелом перебило шпринтов, державший «Нереиду» против «Беллоны». Корабль повернулся, одноременно сдвигаясь в сторону, и тут его корма с мягким стуком села на грунт, подняв небольшую волну. Теперь фрегат стоял кормой к противнику, поливавшему его жесточайшим продольным огнем. Кормовые погонные пушки «Нереиды» и бортовые орудия кормовой четверти продолжали огрызаться, но все больше и больше людей падало на ее палубах. Первый лейтенант и три армейских офицера были убиты, кровь текла по квартердеку уже не ручьями, а одним потоком. Клонферт давал боцману указания верповать корабль, когда посыльный снизу, маленький испуганный мальчишка, подбежал к нему, и заговорил, указывая на доктора. Клонферт пересек палубу, и обратился к Стивену:
— Доктор Мэтьюрин, могу я вас просить помочь в кубрике? С Мак-Адамом несчастье, и я был бы вам весьма обязан…
Несчастьем Мак-Адама оказалась алкогольная кома, а его ассистент, никогда прежде не бывавший в деле, пребывал в состоянии крайней ошеломленности. Стивен сбросил сюртук, и в темноте, скупо подсвеченной единственным фонарем, принялся за работу: жгут, пила, нож, наложение швов, щипцы, зонд, ретрактор, перевязка — следующего! Некоторые операции были тонкими и рискованными и все они постоянно прерывались сильными всепроникающими, сопровождаемыми гулом, вибрациями от попаданий тяжелых снарядов в корпус фрегата. Раненые все шли и шли, казалось, уже полкоманды фрегата прошло через окровавленные руки Стивена, пока корабль торчал здесь, никем не подкрепляемый, отвечая едва из полудюжины орудий.
«Дорогу, дайте дорогу капитану!» — услышал доктор, — и на сундуке, под скупым светом фонаря, перед ним очутился Клонферт. Один глаз был выбит и болтался на ниточке, верхнечелюстная кость размозжена, шея вскрыта и пульсирующая сонная артерия предстала в свете фонаря, стенка ее в одном месте была почти пробита. Типичная рана от деревянной щепки. А вот длинная рана через все лицо была явно от картечи. Клонферт был в сознании, с практически ясным разумом, и в настоящее время он не испытывал боли, что не было очень необычным для ран такого типа в то время. Его даже не слишком потревожили скальпель, зонд и игла, кроме того, что он заметил, что они чертовски холодные, и, пока Стивен трудился над ним, Клонферт продолжал говорить. Хоть и затрудненным голосом, сквозь шатающиеся зубы, он рассказывал Стивену, что запросил Пима, смогут ли они отбуксировать корабль из под обстрела, или лучше погрузить раненых на шлюпки эскадры и предать «Нереиду» огню. «Она может повредить «Беллону» при взрыве, — добавил он.
Клонферта еще перевязывали, когда Веббер явился с «Сириуса» с одним из офицеров Пима и с сообщением от него. Сообщение пришлось орать, перекрывая грохот пушек «Беллоны». Пим предлагал Клонферту перейти на «Сириус»: «„Ифигения” до рассвета не сможет сняться с мели, а поскольку „Нереида” засела как раз между ней и французскими судами, она не может стрелять по ним. Но лорд Клонферт, несомненно, может перейти на „Сириус”».
— Оставить моих людей!? — крикнул Клонферт своим странным измененным голосом. — Да будь он проклят! Передайте ему, что я сдаюсь.
Когда офицер вышел, а перевязка была закончена, он обратился к Стивену:
— Все, доктор? Я искренне благодарен вам, — и сделал попытку подняться.
— Может, вам полежать? — участливо поинтересовался Стивен.
— О да, — отозвался Клонферт, — ноги гудят. Но мне надо на палубу. Я должен сделать все как следует, не как ничтожество.
Он встал, и Стивен сказал:
— Осторожней с повязкой на шее. Не разматывайте ее, или вы умрете в течении минуты.
Вскоре почти все оставшиеся матросы по приказу капитана спустились вниз, течение службы было нарушено — и в это час и далее склянки молчали, но жизнь продолжалась. Некоторые собрались в кубрике, и из их приглушенных разговоров, и из сообщений вновь можно было узнать — что происходит: с «Иифгении» подходила шлюпка, чтобы узнать — почему «Нереида» прекратила огонь, и не перейдет ли капитан на их корабль. Им сказали, что фрегат сдается, и что капитан остается на борту. Капитан отправил парламентера на «Беллону» с просьбой прекратить огонь. Почему? Потому что он приказал спустить флаг. Но шлюпка не смогла ни достичь «Беллону», не смогли и докричаться до них. Затем раздался крик, что на палубе пожар, и несколько человек кинулись тушить его, а вскоре сбитая грот-мачта рухнула за борт.
Лорд Клонферт снова спустился вниз, и ненадолго присел посреди кубрика. Хотя Стивен все еще трудился, как проклятый, он поглядывал на Клонферта в промежутках между операциями, и у него сложилось четкое ощущение, что тот находится в сомнамбулическом состоянии. Однако вскоре тот поднялся, и начал прохаживаться среди раненых, окликая их по именам.
Было далеко за полночь. Французский огонь ослабел, британские пушки молчали уже давно, и вот, после нескольких беспорядочных выстрелов, в ночи воцарилась тишина. Люди засыпали там, где удавалось присесть или прилечь. Стивен взял Клонферта за руку, подвел его к койке умершего казначея, что находилась изрядно ниже ватерлинии, показал ему, как расположить голову так, чтоб не потревожить рану, и вернулся к своим пациентам. Их было более ста пятидесяти, двадцать семь уже умерли, но он надеялся, что из оставшихся выживет хотя бы сотня. И еще один Бог знает, сколько убитых наповал на палубах было выброшено за борт во время боя. «Семьдесят или около того», — подумал доктор. Он растолкал мистера Фентона, спавшего уронив голову на руки на сундуке, заменявшем им операционный стол, и вместе они отправились проверять повязки.
Они все еще были заняты, когда взошло солнце и «Беллона» вновь открыла огонь по «Нереиде», снова и снова, несмотря на непрерывные оклики с последней. Канонир спустился вниз с зияющей раной от щепки на лбу, и, пока Стивен накладывал лигатуру на артерию и бинтовал ему голову, тот рассказал, что, оказывается, флаг «Нереиды» все еще развивается над фрегатом, и, главное, его никак не удается спустить. Прошел слух, что его прибили к мачте гвоздями, но канонир об этом ничего не знал, а боцман, который наверняка знал правду, был мертв.
— И ни обрывка снастей, по которому можно было бы подобраться к чертову флагу, — заключил канонир, — а потому их лордство приказал плотнику просто срубить бизань. Премного благодарю, сэр, бензель вышел что надо. И, доктор, — добавил он тихо, прикрыв рот рукой, — если вам не особо хочется во французскую тюрьму, там наши приладили лисель-бум вместо мачты на куттер, собираются на «Сириус».
Стивен кивнул, глянул на самых тяжелых своих пациентов, и отправился в каюту, пробираясь через разбросанные там и сям обломки. Клонферта там не было, он обнаружился на квартердеке, сидящим на перевернутом ведре для фитилей, глядя на машущих топорами плотников. Наконец, бизань рухнула за борт, унося с собой флаг, и огонь «Беллоны» прекратился.
— Ну, это я сделал как следует, — едва различимо пробормотал Клонферт здоровой стороной своего искалеченного рта. Стивен глянул на его наиболее опасную рану на шее, нашел ее состояние удовлетворительным (насколько можно было судить на расстоянии), и заговорил:
Они все еще были заняты, когда взошло солнце и «Беллона» вновь открыла огонь по «Нереиде», снова и снова, несмотря на непрерывные оклики с последней. Канонир спустился вниз с зияющей раной от щепки на лбу, и, пока Стивен накладывал лигатуру на артерию и бинтовал ему голову, тот рассказал, что, оказывается, флаг «Нереиды» все еще развивается над фрегатом, и, главное, его никак не удается спустить. Прошел слух, что его прибили к мачте гвоздями, но канонир об этом ничего не знал, а боцман, который наверняка знал правду, был мертв.
— И ни обрывка снастей, по которому можно было бы подобраться к чертову флагу, — заключил канонир, — а потому их лордство приказал плотнику просто срубить бизань. Премного благодарю, сэр, бензель вышел что надо. И, доктор, — добавил он тихо, прикрыв рот рукой, — если вам не особо хочется во французскую тюрьму, там наши приладили лисель-бум вместо мачты на куттер, собираются на «Сириус».
Стивен кивнул, глянул на самых тяжелых своих пациентов, и отправился в каюту, пробираясь через разбросанные там и сям обломки. Клонферта там не было, он обнаружился на квартердеке, сидящим на перевернутом ведре для фитилей, глядя на машущих топорами плотников. Наконец, бизань рухнула за борт, унося с собой флаг, и огонь «Беллоны» прекратился.
— Ну, это я сделал как следует, — едва различимо пробормотал Клонферт здоровой стороной своего искалеченного рта. Стивен глянул на его наиболее опасную рану на шее, нашел ее состояние удовлетворительным (насколько можно было судить на расстоянии), и заговорил:
— Я хотел бы отправиться на «Сириус», милорд, оставшаяся шлюпка готова отойти, и я просил бы вас распорядиться об этом.
— Действуйте, доктор Мэтьюрин, — отозвался Клонферт. — Надеюсь, вам удастся убраться. Благодарю вас еще раз.
Они пожали друг другу руки. Стивен прихватил кое какие бумаги из своей каюты, уничтожив остальные, и направился к шлюпке. Особых чудес ловкости при спуске проявлять не пришлось — фрегат крепко сидел на мели.
Хотя Пим любезно принял его на борту застрявшего «Сириуса», его поведение не подняло его в глазах Стивена, ни как командира, ни как просто здравомыслящего человека. «Ифигения», которой удалось таки верпом стянуть себя с длинной мели, лежащей между ней и «Минервой», запросила разрешение подойти и атаковать обездвиженные французские суда, взять их на абордаж с помощью подкреплений с «Сириуса» и «Мэджисьен», и не только захватить их, но и спасти «Нереиду». Ответ Пима был «нет» — ему нужна помощь «Ифигении», чтобы стащить с мели свой корабль, пусть на верпах подтягиваются к «Сириусу». Дважды он посылал в ответ на запросы этот категорический приказ. По мере того, как «Ифигению» оттягивали дальше от берега, огонь французов сконцентрировался на «Мэджисьен», плотно застрявшей на рифе, пробившем ее корпус, так что в трюме ее было уже на девять футов воды. Лишь несколько ее орудий были в состоянии отвечать противнику, который избивал ее нещадно весь этот длинный, кровавый день, иногда переключаясь на другие корабли, и на измученных тяжкими усилиями людей в оставшихся шлюпках, все еще пытающихся стащить ее на воду. Сделать это оказалось невозможно, невозможным оказалось для нее и остаться на плаву в случае удачи. Команду отозвали на «Ифигению», и после захода солнца фрегат был подожжен, и, около полуночи взорвался, осветив все вокруг зловещей вспышкой.
Следующий день застал в готовности новую батарею французов, установленную на берегу гораздо ближе к кораблям, и батарея совместно с французкими фрегатами открыла огонь по «Ифигении» и «Сириусу», пока они пытались сдернуть с рифа фрегат Пима. В конце концов, после долгих беспрерывных тщетных усилий, Пим наконец, осознал, что «Сириус» не спасти. Команда перешла на «Ифигению», и «Сириус» также был предан огню, а Пим, таким образом, уступил свое командование. Капитан «Ифигении» был абсолютно убежден (и Стивен, как и многие куда более опытные наблюдатели, был с ним согласен), что его план увенчался бы полной победой, и теперь едва мог себя заставить говорить вежливо с человеком, который запретил ему действовать.
Одинокая «Ифигения» продолжила при помощи верпа двигаться к выходу из залива.
Другого выхода, кроме как вытаскивать шлюпкой канат на полную длину, бросать якорь, и наматывать канат на кабестан, у нее не было — ибо ни разу в дневные часы ветер не прекращал дуть с моря, а береговым бризом, задувавшим перед рассветом, в темноте в извилистом проходе воспользоваться не решались. И вот час за часом шлюпки вытаскивали тяжеленные огромные якоря, тащили за собой мокрые девятидюймовые канаты, и, если якоря захватывали грунт, и если грунт держал — удавалось проползти мизерную дистанцию — обычно не более пятидесяти ярдов (ибо канал не давал двигаться по прямой). Но часто грунт не держал, или терялись и ломались якоря, и измученный, падший духом экипаж под палящим солнцем начинал все сначала. Между тем французские корабли в Порт Зюд-Эст сняли с мели, а за Иль Де Ла Пасс показался французский бриг, видимо, дозорный эскадры Гамелена из Порт-Луи.
Однако, делать было нечего, и «Ифигения» продолжала верповаться к форту, полсотня ярдов за полсотней ярдов, с длинными перерывами для подъема зацепившихся якорей, всю длину этой чертовой лагуны. Понадобилось полных два дня, чтоб достичь точки в трех четвертях мили от острова, и здесь фрегат бросил якоря на ночь. На следующий день «Беллона» и «Минерва» воспользовались рассветным береговым бризом, чтоб пройти через прекрасно им известные проходы в лагуну и стали там на якорь. «Ифигения» же продолжила свой тяжелый путь, и к восьми часам была уже в тысяче футов от форта, от открытого моря и радости свободного плавания, но тут с нее были замечены три корабля, идущие на соединение с дозорным французским бригом за внешней полосой рифов: «Венус», «Манш» и «Эстрей». Они обменялись сигналами с «Беллоной» и «Минервой», а затем по ветру, что продолжал дуть в нос английского фрегата, быстро пошли к Иль Де Ла Пасс, где они могли лечь в дрейф за пределами досягаемости батареи.
С «Ифигении» немедленно отправили солдат и матросов на батарею, и корабль приготовился к бою. Но, увы, фрегат был почти без боеприпасов — еще до финала боя в Порт Зюд-Эст пришлось посылать людей на «Сириус» за снарядами, и после этого бортовые орудия успели сделать столько выстрелов, что сейчас получасовой бой вымел бы ее погреба дочиста. Так что подготовка к бою носила во многом символический характер, как сказал капитан фрегата Стивену во время этой подготовки:
— Хоть покажем французам, что так просто не сдадимся, что мы еще можем кусаться. И если не предложат почетных условий сдачи — покусаем.
— Коли так, — отозвался Стивен, — я вынужден просить вас дать парусную лодку до того, как «Венус» и ее сопровождающие перекроют вход в канал.
— Имеется в виду, на Реюньон? Да, конечно. Вы получите катер и моего собственного рулевого — старого шлюпочного волка, и молодого Крэддока в качестве штурмана. Хотя и за тысячу фунтов мне бы не хотелось быть вестником с подобными новостями.
Он отдал приказы о приготовлении катера к плаванию — припасы, инструменты, карты, вода, и снова развернулся к Стивену:
— Вы весьма обяжете меня, доктор Мэтьюрин, если отвезете письмо для моей жены — сомневаюсь, что увижу ее еще до конца войны.
Катер проскользнул через злосчастный канал в темноте, дважды стукнувшись днищем, несмотря на все старания, они отгребли далеко за риф, поставили рейковый парус и двинулись на юго-запад. Катер нес запас провизии на десять дней, и хотя на борту находилось множество весьма голодных молодых джентльменов с «Ифигении» (капитан не хотел видеть, как они будут впустую растрачивать свои годы в тюрьме), запасы оставались почти нетронутыми, когда, после выдающегося вояжа, озабоченный Стивен взобрался на борт «Боадицеи», стоящей на одном якоре в гавани Сен-Поля, рядом с «Виндэмом» и транспортом «Бомбей».
— О, Стивен, а вот и ты! — воскликнул Джек, выныривая из-за кучи бумаг, когда Стивен вошел в каюту. — Как я рад тебя видеть, еще пара часов — и я отправился бы на Флэт-Айленд, с Китингом и его людьми… Стивен, что стряслось?
— Сейчас я скажу тебе, что стряслось, дорогой мой — Стивен сел, и, собираясь, выдержал небольшую паузу. — Атака Порт Зюд-Эст провалилась. «Нереида» захвачена, «Сириус» и «Мэджисьен» сожжены, а на данный момент «Ифигения» и Иль Де Ла Пасс почти наверняка сданы.
— Так-так, — протянул Джек, размышляя, — «Минерва», «Беллона», «Эстрей», «Венус», «Манш» — с «Нереидой» и «Ифигенией» это дает семь к одному. Но мы играли и при худших шансах.
Глава 8
— Всей команде, с якоря сниматься! — приказал Джек. По кораблю раскатились переливы боцманских дудок, матросы бросились по местам, флейта завела свой пронзительный мотив, помощники боцмана завели свое: «Налегай и шагай, налегай и шагай». И в центре этого знакомого гама, означающего отплытие судна, Стивен, отвернулся от релинга, опираясь на который он вглядывался, прикрыв глаза ладонью козырьком, в корабль, пришвартованный за фрегатом, и заявил: