И действительно, именно поспешность, необдуманность в нововведениях, сумбурно проводимых Павлом I, который дорвался до власти лишь в 42-летнем возрасте, и послужили причиной его насильственного устранения — убийства.
СТРАШНЕЕ ПИСТОЛЕТА
Правнук «светлейшего» сподвижника Петра I — А. С. Меншиков (1787–1869), адмирал и острослов, имел затяжную «контру» с графом П. А. Клейнмихелем, главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями. Всему, что сооружалось ведомством последнего, Меншиков неизменно сулил провал — Исаакиевскому собору, мосту через Неву, Николаевской железной дороге… «А когда Клейнмихель, наконец, наберется храбрости и вызовет меня на дуэль, — публично предупреждал он, — я знаю, что ему устроить, вместо пистолета выберу железную дорогу. Предложу прокатиться до Москвы и посмотреть, кого из нас убьет!»
ПРОВЕРКА СЛУХА!
По свидетельству знаменитого советского оружейника М. Т. Калашникова (1919–2013), при полигонных испытаниях разработанных им образцов его нервы и чувства обострялись до такой степени, что он на слух определял малейшие обои в стрельбе и сразу же звонил испытателю, выяснял причины задержки. Как-то раз, услышав запинку в треске его автомата, он, обеспокоенный, вышел на связь. В ответ в трубке раздался здоровый смех, а потом испытатель пояснил:
— Проверка слуха! Мы вот тут поспорили, засечешь ты перерыв в стрельбе или нет. Считай, это был экзамен твоей нервной системе…
«Хороша проверка, нечего сказать, — вспоминает Калашников. — Впрочем, без таких шуток, наверное, не было бы выхода тому психологическому напряжению. которое неизбежно накапливалось в ходе испытаний».
ДЛЯ ЖАЛЯЩИХ НЕТ РАЗНИЦЫ…
Знаменитый русский живописец М. В. Нестеров, работая над портретом академика И. П. Павлова (1849–1936), жил несколько дней в его институте в Колтушах, под Ленинградом. Встречаясь с Михаилом Васильевичем и его женой за завтраком, Иван Петрович обычно рассказывал им о своих ежеутренних наблюдениях за пчелами.
— Удивительно умные существа, эти пчелы! — восхищался он. — Видят, что я занят своим делом, и понимают: я им не враг, не эксплуататор их труда, не то что какой-нибудь там пчеловод. Летают себе спокойно вокруг меня и не трогают, а пасечник не смеет к ним подойти без сетки — тут же ужалят.
На следующее утро Нестеров заметил под глазом у Павлова изрядную шишку. Академик сидел хмурый, отвечал неохотно, потом признался:
— Сегодня попалась какая-то глупая пчела: не сумела отличить совершенно безвредного для нее, занятого своим делом человека от явного врага-пасечника. Но это, конечно, нетипично. В семье не без урода, потом что в целом-то пчелы исключительно умны.
Через день шишка украсила и другой глаз академика. Он сидел явно не в духе, в тягостных размышлениях и лишь в конце завтрака просиял:
— Теперь-то мне все понятно! Для пчел нет разницы между моими совершенно неопасными для них занятиями и действиями их врага-пасечника. Я совершил научную ошибку, предположив в пчелах большой ум…
И СВОИХ ВЕДЬ ХВАТАЕТ!
Московский почт-директор А. Булгаков (1781–1863) в молодости служил в Неаполе, где как-то разговорился с путешествовавшим по Италии англичанином.
— Скажите, — вдруг заинтересовался тот, — а есть ли в России дураки?
— Полагаю, что есть, и, кстати, не меньше, чем в Англии, — хмуро парировал Булгаков столь бестактный вопрос.
— Да вы, видимо, неправильно меня поняли, — с досадой поправился собеседник. — Я вот что не могу понять — почему ваше правительство, имея собственных дураков, прислушивается к мнению и даже назначает на начальствующие должности преимущественно дураков чужеземных?
ЗАКОВЫРИСТЫЕ ТЕРМИНЫ
После ряда блестящих морских побед над шведами Екатерина II пожелала принять адмирала В. Я. Чичагова (1726–1809) и от него самого услышать рассказы о его подвигах. Простодушный моряк, поначалу робевший непривычной обстановки, под конец так увлекся, что стал говорить вполне откровенно, густо сдабривая речь крепкими матерными выражениями. Императрица слушала его внимательно и совершенно невозмутимо. Вдруг, вспомнив наставления придворных, строго-настрого предостерегавших его от употребления ругательств в беседе с царицей, адмирал побледнел и пал перед ней на колени:
— Виноват, матушка… Ваше величество… — залепетал он.
— Ничего, — кротко сказала ему Екатерина, — ничего, Василий Яковлевич, продолжайте. Хотя я ваших морских терминов и не разумею, но интересно же!
МНОГО ХОЛОДКОВСКОГО!
Как-то раз выдающийся русский гельминтолог К. И. Скрябин (1878–1972) разговорился со своим швейцарским коллегой профессором О. Фурманом.
— Удивляюсь, почему среди ученых в России столь распространена фамилия Холодковский, — между прочим заметил фурман.
— Из чего это вы вдруг сделали такое заключение?
— А как же? Следя за научной литературой, я часто встречаю работы двух Холодковских — зоолога и гельминтолога. А кроме того, уверяли меня, есть еще один Холодковский. который очень удачно перевел на русский язык гётевского «Фауста», произведения Байрона, Лонгфелло, Шиллера…
— Да вы говорите об одном Холодковском! — расхохотался Константин Иванович.
И действительно, член-корреспондент Петербургской АН Николай Александрович Холодковский (1858–1921) был не только зоологом широкого профиля, но и блестящим поэтом-переводчиком: в частности, за перевод «Фауста» он 19 октября 1917 года был удостоен полной академической премии А. С. Пушкина.
УХ, ЭТА МОЛОДЕЖЬ!
В первой половине XIX века в России распространилась мода на романы известного английского писателя Вальтера Скотта (1771–1832). Как-то раз его произведения обсуждались в молодой компании в присутствии одной почтенной старушки, юность которой пришлась на увлечение русского общества писаниями французского философа Вольтера (1694–1778). Ее шокировал разговор молодых людей и, толком не расслышав, о ком идет речь, она решила призвать их к порядку.
— Господа! Я полностью согласна: Вольтер, конечно, вольнодумец, но не кажется ли вам, что называть его скотом, право, уж чересчур…
ПОСПЕШНЫЙ КОММЕНТАРИЙ
В 1925 году профессор физики университета в Галле Густав Герц (1887–1975) получил Нобелевскую премию за доказательство существования дискретных уровней энергии в атомах. Один из популярных американских еженедельников спутав Густава с его дядей Генрихом Герцем (1857–1894) так откомментировал это присуждение.
«Справедливость восторжествовала. Лучше поздно, чем никогда! Человек стоявший у колыбели радио, основоположник электродинамики, наконец-то вознагражден за свой бессмертный труд…»
Герц-младший отнесся к столь невежественным словам с должным юмором:
— У знаменитого открывателя спектрального анализа Роберта Бунзена был однофамилец и дальний родственник, довольно известный в свое время теолог. Так вот, когда вышел посмертный труд последнего «О роли Бога в истории человека», ученого спросили, почему это он издал его неоконченным? «Преждевременная смерть помешала мне закончить исследование!» — не растерялся тот.
…Остается гадать, какой комментарий поместил бы злополучный еженедельник, узнав, что Густав Герц после второй мировой войны 9 лет отработал в нашей стране и даже удостоился Сталинской премии.
ЗНАЙ, КОГДА ИЗОБРЕТАТЬ!
При постройке первого постоянного моста через Неву возникли трудности с забиванием свай для опор в ложе реки. Талантливый строитель моста инженер-путеец С. В. Кербедз (1810–1899) для ускорения и облегчения работ сконструировал сваебойную машину и направил ее описание, чертежи и расчеты главному управляющему путей сообщения и публичных зданий графу П. А. Клейнмихелю. Представленные документы привели одиозноизвестного начальника в негодование. Вместо награды или просто благодарности он объявил Станиславу Валериановичу строгий выговор за то, что тот не удосужился изобрести эту машину раньше и тем самым ввел казну в напрасные расходы!
НЕПОНЯТЛИВЫЙ НАБОРЩИК
Французский географ конца XVIII века Мальт-Брюн включил в рукопись своего труда описание некоего горного плато, высоту которого он определил в 36 тысяч шагов. Получив же корректуру, обнаружил, что наборщик ошибся — прибавил к этому числу нуль, отчего появилась нелепая цифра: 360 тысяч шагов. Ученый жирно и размашисто зачеркнул лишний нуль, но в следующей корректуре вместо исправленной была поставлена новая величина — 36 миллионов шагов. Разгневанный автор на полях гранок написал: «36 миллионов шагов! Требую, чтобы было 36 тысяч! Скоты!»
Наконец, книга вышла, и Мальт-Брюн прочитал: «Плато, где живет 36 тысяч коров, достигает в высоту 36 миллионов шагов»…
P.S. Сколько раз, подготавливая заметки в «Клуб „ТМ“», приходится убеждаться: видимо, есть ситуации, которых не касается время. Вот и в данном случае: ведь и мы неоднократно сталкивались с такими наборщиками. Среди них особенно запомнился один — недавний десятиклассник, склонный к пикантному юмору. В верстке журнала, вплоть до последней корректуры, он упорно вставлял вместо «антистоксовской» люминесценции «антисоветскую», а «самоделку» заменял «самоцелкой». Только после сурового, мужского разговора он наконец-то осознал, что его шутка грозила редактору немедленным увольнением с «волчьим билетом» (дело было в разгар застойного периода).
ЛУЧШЕ УЖ ПЕРОМ!
После того, как оружейный завод Фило Ремингтона освоил серийное производство первых пишущих машинок, его владелец презентовал новинку, для рекламы, знаменитому Марку Твену, который опробовал ее при работе над бессмертными «Приключениями Тома Сойера». Но рекламы не получилось: писатель поспешил вернуть подарок. Когда репортеры поинтересовались у Твена, чем вызван такой странный шаг, он признался:
— Печатала машинка отлично и споро, но все друзья и знакомые задавали столько вопросов о принципе ее действия и преимуществах перед пером, что я испугался — у меня же не будет времени для работы над следующим романом!
P.S. В подобной ситуации оказались и наши редакторы, когда перешли на набор текстов и их редактирование с помощью предоставленных, в порядке рекламных образцов, компьютеров «Энтерпрайз». Вернее, те, которые первыми освоили невиданную дотоле технику, — коллеги просто не давали им работать, беспрестанно выспрашивая какую и вслед за какой кнопку нажимать. Однако мы не вернулись к пишущим машинкам — просто наняли специалиста, который и взялся за компьютерный ликбез любопытствующих.
КАЖДОМУ СВОЕ
В 1867 году российский император Александр II (1818–1881) прибыл в Париж для встречи с французским императором Наполеоном III (1808–1873). Когда оба монарха проезжали по улицам в открытой коляске, дабы самолично лицезреть ликование народа, кто-то метнул в них бомбу, но она не разорвалась.
— Если ее бросил итальянец, — обреченно вздохнув, заметил Наполеон Александру, — то она предназначалась мне, а если поляк — вам, мой друг!
Стоит ли напоминать, что на Александра II, который на первых порах обнадежил своих подданных как реформатор, потом же переметнулся к реакционному внутриполитическому курсу, были совершены многочисленные покушения и в конце концов его убили народовольцы? А на Наполеоне III вообще завершилась монархия во Франции — он был низвергнут Сентябрьской революцией 1870 года, после чего власть в стране поспешила захватить буржуазия.
ЛУЧШЕ ЛИ?
Русский военачальник и военный теоретик, генерал от инфантерии М. И. Драгомиров (1830–1905) — последователь Суворова в вопросах обучения и воспитания войск, подобно своему кумиру, был человеком весьма ироничным, а в крайних случаях и язвительным. Однажды некий туповатый чиновник предложил ему интимно встретиться для обсуждения каких-то служебных дел.
— Ну что ж, валяйте… — нехотя согласился Михаил Иванович. — Как говорится, один ум хорошо… Но все-таки: неужели полтора лучше?
Добавим: вопрос не столько риторический, сколько актуальный. Ведь даже в худшем случае, когда умный начальник прислушивается к негодному предложению приближенного дурака, все-таки остается «пол-ума» в позитиве. Ситуация становится куда драматичнее, если он находится на том же интеллектуальном уровне, что и его советчик. Тогда при скрещивании их мнений получается нуль, и дела буксуют на месте. Но к настоящей трагедии приводит напористый дурак, которому не откажешь в своеобразном уме, по-бесовски направленном в разрушительную сторону.
ИМЕЮЩИЙ УШИ ДА УСЛЫШИТ?
Чувствуя приближение смерти, знаменитый полководец, генералиссимус А. В. Суворов (1730–1800) призвал к себе мужа своей племянницы графа Д. И. Хвостова — поэта-графомана, над которым потешалась вся петербургская пишущая братия.
— Любезный Митя, ты добрый и честный человек! Но заклинаю всем, что есть для тебя святого: брось виршеслагательство! — высказал ему Александр Васильевич свое предсмертное пожелание. — Помилуй Бог! Это к добру не приведет. Ты навеки сделаешься посмешищем всех порядочных людей!
Хвостов зарыдал, поцеловал руки умиравшего и вышел от него нетвердой походкой.
— Ну, что Александр Васильевич? Как он? О чем молвил? — стали расспрашивать его знакомые и родственники Суворова.
— Увы! — горестно произнес Хвостов, отирая обильные слезы. — Хотя еще и может говорить, но уже без сознания. Бредит!
БИТЬ БЮРОКРАТОВ ИХ ЖЕ ОРУЖИЕМ!
Знаменитому ракетчику Герману Оберту (1894–1989) явно не везло в первой половине жизни. Немец по национальности, он родился и вырос в Трансильвании, которая после первой мировой войны отошла от Австро-Венгрии к Румынии. Поэтому когда он вздумал перебраться для учебы в Германию, ему было отказано под тем предлогом, что он — румын. Вынужденный жить в румынском городе Медиаш, он занимался своими исследованиями в одиночку… Наконец ему удалось выехать за рубеж: с 1937 года трудился в Вене и Дрездене по заданиям знаменитого гитлеровского ракетчика Вернера фон Брауна. Тем не менее к главным направлениям работ он не был допущен. Обиженный недоверием, Оберт стал проситься обратно в Румынию, но ему было отказано. На сей раз как человеку, знающему имперские секреты. Больше того, его поставили перед дилеммой: или принять германское гражданство, или отправиться в концлагерь. Он, естественно, выбрал первое, однако концлагеря не избежал. В 1945 году американцы арестовали его в Баварии, отправили в концлагерь под Парижем и… вскоре выпустили. Когда знакомые спрашивали, как это можно столь быстро отвертеться от лагеря, Оберт важно отвечал:
— Здесь главное — проанализировать накопленный опыт общения с государственными чиновниками, сделать из него правильные выводы. А прикидываться совершенным дураком мне способностей не занимать!
САМОЕ ПРОСТОЕ ЛЕЧЕНИЕ
Однажды на балу в Зимнем дворце император Николай I (1796–1855), увидев одиноко стоявшего у колонны генерала А. Нейгардта, спросил его, почему тот на балу без жены.
— Больна, ваше величество, — ответил Нейгардт. — Нервы ее мучают.
— Нервы? — изумился император. — У моей жены они тоже были, но я приказал, чтобы не было нервов — и их нет…
САМЫЙ ВЕСКИЙ КОНТРДОВОД
Английский посол во Франции лорд Стаир поразительно походил на короля Людовика XIV (1638–1715). Придворные сплетники обратили на это внимание, начались пересуды, догадки, которые, в конце концов дошли до царственных ушей. Когда представился случай, Людовик XIV сам решил кое-что выяснить — как бы между прочим поинтересовался у лорда Стаира, не была ли его мамаша проездом во Франции. «Нет, — твердо ответил посол, — никогда не была, зато мой батюшка неоднократно здесь бывал».
Разумеется, после этого у короля пропала всякая охота не то что расследовать, но и говорить на столь щекотливую тему.
САМЫЙ БЕЗОПАСНЫЙ НЕДОСТАТОК
Знаменитый политический и государственный деятель П. А. Столыпин (1862–1911) влюбился в свою будущую жену еще в юные годы. Делая ей предложение, он опасался, не послужит ли это обстоятельство препятствием для его брака. Но отец невесты успокоил нерешительного жениха.
— Милый мой! — сказал он. — Молодость — самый безопасный недостаток: ведь он исправляется каждый день!
БАЛОВНИ СУДЬБЫ
Сын полтавского мещанина Иван Федорович Паскевич (1782–1856) сделал головокружительную военную карьеру, сравнимую, говорят, с карьерой самого А. В. Суворова. В 46 лет он стал графом Эриванским, в 47 — генерал-фельдмаршалом, в 49 — светлейшим князем Варшавским, наместником Царства Польского.
Льстецы, восхваляя Паскевича, величали его гением, на что его отец — практичный, здравомыслящий и лукавый хохол, — ухмыляясь, говаривал:
— Що гений, то не гений. А що везе — то везе!
* * * *
В начале 1930-х годов профессор Института цветных металлов экзаменовал студента, который, несмотря на наводящие вопросы, не смог дать ни одного вразумительного ответа. Тяжело вздохнув, экзаменатор сказал:
— Ничегошеньки не знаешь! Непременно быть тебе министром!
И как в воду глядел: незадачливый студент, Петр Фадеевич Ломако, не только стал министром цветной металлургии СССР, но и занимал этот пост, с перерывом на вышестоящую работу, в общей сложности около 40 лет — случай, не имеющий себе равных в истории!