Музыка смолкла, и молодежь, столпившаяся у трибуны, расступилась, пропуская группу людей во главе с пастором; одетым, несмотря на жару, в застегнутый на все пуговицы черный костюм. Симмонс еще раз осмотрелся, выискивая в толпе Стива Уиндема, но того нигде не было. Наконец заметил его. Тот, распластавшись на крыше летнего клуба, целился объективом кинокамеры в сторону трибуны.
— Готовься, — приказал Гарри. Его голос был резок и зол.
Роберт приник к окуляру. На трибуну следом за местным священником неспешно поднимался коренастый парень в джинсах и бежевой водолазке. Вот он подошел к микрофону, повернул его, и Роберт невольно вздрогнул — тот!
— Тот! — словно прочитав его мысли, шепотом подтвердил Гарри. — Стреляй!
Кровь отлила у Роберта от сердца. Он медлил, всматриваясь в увеличенное оптикой лицо человека, который что-то живо обсуждал с подошедшим к нему Джоном. Вот он оторвал глаза от собеседника и вдруг посмотрел в сторону Роберта, будто почувствовав на себе его взгляд.
— Ну же, — жарко выдохнул ему в ухо Гарри. — Давай!
Нет, не Роберт, а кто-то другой, поселившийся внутри его, подчиняясь воле человека, стоявшего рядом, медленно потянул спусковой крючок. Парень в водолазке продолжал смотреть Роберту прямо в лицо Внезапно он широко улыбнулся, поднял руку в приветственном жесте, и в это мгновение Роберт почувствовал, как с металлическим щелчком сорвалась тугая пружина бойка. Он инстинктивно зажмурился, чтобы не видеть разрываемой свинцом человеческой плоти, с ужасом сознавая, что случилось непоправимое и отныне всю жизнь будет он ощущать на себе этот улыбающийся взгляд убитого им человека, проклиная себя и тот час, когда поддался уговорам Гарри. И вдруг с оглушающей ясностью понял, что не услышал звука выстрела и не почувствовал толчка отдачи.
Открыв глаза, он опять встретился с приближенными прицелом смеющимися глазами. Человек приподнял микрофон, устанавливая его поудобнее, и над притихшей лужайкой зазвучал голос:
— Дорогие друзья, братья и сестры. Как представитель бастующих шахтеров, я хочу выразить свою искреннюю благодарность всем, кто приехал в этот трудовой лагерь, чтобы своим бесплатным трудом помочь детям погибших горняков.
Сердце сжалось и подпрыгнуло в груди Роберта, как выпрыгивает в половодье из грязного ледяного крошева затянутый под лед рыбацкий поплавок.
— Идиот, — прошептал кто-то рядом знакомым голосом. Кто? Но тут засевшая в мозгу тупая заноза куда-то пропала, словно ее и не было вовсе, и до сознания Роберта дошло: это же голос Гарри. И тут же он осознал и другое: вставляя обойму, он впопыхах забыл дослать в ствол патрон.
— Заряжай же, разиня, — дернул его за рукав Гарри.
Роберт машинально передернул затвор, со всей ясностью отдавая себе отчет в том, что второй раз нажать на спусковой крючок он не сможет. И вовсе не потому, что дрожат руки. Просто Роберт теперь знал наверняка: после пережитого минуту назад он никогда не посмеет поднять оружие против человека. Ему все еще было страшно, но сердце уже не сжималось от этого страха. Наверное, точно так же чувствует себя путник, который долго и безнадежно блуждал в кромешной тьме и вдруг увидел свет.
— Я не могу, — тихо сказал Роберт. — Не могу и не буду… Никогда…
— Слизняк, — сплюнул Гарри. — А туда же, рвался в герои… И я, честно говоря, поверил, что хватит у тебя смелости помочь этому болтуну, выжимающему слезы из глаз сентиментальных девиц, стать национальным героем.
«Так, значит, он не предатель?» — пронзила Роберта страшная догадка.
Лицо Гарри утратило всякое выражение.
— Все мы предатели в какой-то мере. — произнес он сквозь стиснутые зубы И в ту же секунду Роберт увидел в его руках пистолет с навинченным на ствол набалдашником глушителя И прежде чем он успел понять суть происходящего, кто-то словно бы громко хлопнул в ладоши, и острая боль, разливаясь от сердца, прожгла насквозь все его тело. Он вздрогнул и, падая навзничь, увидел, как чернеет и раскалывается, дробясь на мелкие кусочки, синий квадрат неба в окне, и сквозь звон этих осколков почувствовал твердые руки Гарри, сжимавшие его сведенные судорогой пальцы на спусковом крючке, посылая пулю в никуда, в обрушивающийся мрак.
Выстрел прогремел в тот самый миг, когда под заунывный стон шотландской волынки гости из «Молодежного движения в борьбе за мир» разыгрывали шуточную пантомиму на лужайке перед трибуной. Раскатистый звук, который Симмонс не спутал бы ни с одним другим в целом свете, пронесся над головами и, отразившись от коробки здания «Прат-Уитмей», эхом вернулся обратно.
Священник, стоявший рядом с Джеком Дейном и Карен, внезапно покачнулся, кровь брызнула из его виска. Отец Джозеф успел сделать два шага: один — вперед, один — вправо — и медленно повалился на спину. Оборвалась музыка, уступив место мертвой тишине.
— Убили! — еще не веря своим словам, одними губами прошептала Карен, опускаясь на колени перед упавшим. Она коснулась рукой его лица и тут же отдернула ее, словно уколовшись о немигающий взгляд обращенных к небу глаз.
— «Скорую»! — метнулся к воротам Лоренс. Только тут Симмонс заметил людей Харста, бросившихся к овощехранилищу.
«Стреляли оттуда, — сообразил он и побежал следом. — Интересно, где Стив?» — мелькнуло в мыслях.
Томительное предвкушение сенсации, знакомое каждому журналисту, охватило Джонни всецело, заставив забыть обо всем на свете, затмив собой даже сам кошмар совершенного на его глазах убийства.
«Куда же, черт побери, подевался этот Уиндем? Дороги каждый жест, каждая секунда, нужно снимать, снимать…»
Перед самым выстрелом Симмонс видел оператора на крыше клуба. Но тот ведь как живчик…
В ту же секунду он заметил белую кепку Стива, мелькнувшую среди цепочки людей Харста, окружавших овощехранилище. Вот Стив уже что-то снимает, забравшись по лесам, вот отталкивает кого-то, пытаясь заглянуть в чердачное окно, но подоспевшие сзади оперативники бесцеремонно хватают его под руки и спроваживают вниз.
Симмонс остановился, переводя дыхание. Перед глазами поплыли мутные красные точки.
«Да, Джонни, — вздохнул он с досадой, — староват ты стал для такой работы…»
За забором, набирая скорость, белой тенью скользнул «лендровер». Где-то он уже видел его, кажется, даже сегодня. Или нет?.. Пожалуй, действительно пора на отдых…
— Кто стрелял?.. Взяли его?.. Откуда эти люди, полиция?.. — слышались вокруг возбужденные выкрики. Кто-то толкнул Симмонса и, буркнув на ходу «извините», побежал дальше.
Сердце несколько отпустило, и Джонни тоже двинулся к овощехранилищу. С трудом протискиваясь через толпу, он пытался отыскать Харста и наконец-то приметил его — тот стоял чуть поодаль, беседуя с тем самым щекастым, который отвел полковника в сторону, когда они только-только прибыли в лагерь. Лицо Харста сохраняло печать полной невозмутимости, но по тому, как отрывисто бросает он фразы, чувствовалось, что полковник близок к ярости.
Заметив Симмонса, Харст подозвал его коротким взмахом руки. Неприязненно кивнув собеседнику, отдал последние распоряжения.
— Ты видишь, что творят, негодяи?! — гневно начал полковник. — Наверняка эти мерзавцы заметили оцепление, но все же решились стрелять. Вот тебе демократия, жесткие меры…
Он тяжело выдохнул воздух. Прибавил запальчиво, угрюмо кивая в сторону овощехранилища:
— Неужели одного этого тебе недостаточно, чтобы убедиться — наша беда как раз и заключается в излишнем либерализме, в отсутствии по-настоящему решительных мер. А всякие подонки пользуются такой мягкотелостью… Лей, дружок, лей водичку на их мельницы…
Он хотел еще что-то добавить, но передумал, махнув рукой обреченно и зло. Потом обернулся, кривя губы в досаде, добавил:
— Да и мои хороши… Болваны безмозглые. Вместо того чтобы обшарить все вокруг, до последней минуты выискивали, кто должен бросить бомбу на трибуну. Доверились информатору… Иногда просто становится стыдно, столько в нашей профессии дураков и дилетантов. Если бы я не послал в последнюю минуту одного из парней проверить здание, почти наверняка этому ублюдку удалось бы скрыться…
— Что с ним? — наконец решился задать вопрос Симмонс.
— Майкл его уложил на месте, когда тот собирался сделать второй выстрел. Профессионал называется, не мог взять живым, нервы, видите ли, не выдержали.
По толпе пробежал легкий ропот. Джонни повернул голову в сторону овощехранилища. В проеме чердачного окна появилась спина одного из оперативников Осторожно нащупав ногой настил лесов, он выбрался наружу, поддерживая под мышки убитого террориста. Джонни заметил, как Стив с камерой метнулся к лесам — на этот раз ему никто не препятствовал, и в ту же минуту не крик, а скорее надрывный, хватающий за душу стон раздался где-то совсем рядом.
— Воды! — донеслось из толпы, люди отхлынули, и в образовавшемся просвете Симмонс увидел разметавшиеся по траве полы белой ветровки. По краям проступала красная краска надписи: «Стоп…»
XI
Симмонс без всякого аппетита дожевывал гамбургер, в душе проклиная себя за то, что согласился поехать в Соунси на чужой машине.
После того как «скорая» увезла Пат, Харст спешно уехал в Лондон, пообещав, что пришлет за Джонни автомобиль, как только доберется до своего офиса. И вот теперь им со Стивом приходится попусту терять время, сидя здесь, в «Седле барашка».
Стив без умолку трещал, во всех подробностях расписывая, каких трудов ему стоило снять сцену убийства и попытку обезвредить террориста. Джонни рассеянно кивал, почти не слушая его. Раздумывая над причинами, толкнувшими Роберта на такой шаг, Симмонс все больше и больше склонялся к мысли о том, что здесь не обошлось без участия Гарри.
Стоило только Симмонсу увидеть, лицо убитого террориста, как он тотчас же вспомнил, кому принадлежит белый «лендровер», выскочивший из-за церкви сразу после убийства.
Оставалось непонятным, почему в качестве жертвы избрали местного священника. И зачем понадобилось убивать его на, глазах сотен зрителей — ведь Роберт находился в лагере не одну неделю и имел тысячу возможностей расправиться с отцом Джозефом тихо, без свидетелей.
Голова у Симмонса просто раскалывалась от табачного дыма и царящего вокруг гвалта. Но Стив, казалось, забыл про еду.
— До сих пор не могу прийти в себя, — уже по-третьему кругу повторял он. — Лицо пастора так и стоит перед глазами. Я как раз поставил «телевик», чтобы дать крупный план, — уж больно колоритно он выглядел в своем черном костюме, среди всей этой пестроты вокруг. И тут — бах! — прямо у меня на глазах на его виске появляется дырка. Представляешь, каково удержать «телевиком» в кадре лицо, когда человек падает?
— Постой, постой. — насторожился Симмонс. — Как же ты мог оттуда, с крыши, увидеть такое? Он что, специально повернулся?
— Нет, — обиженный недоверием патрона, осекся Стив. — Да сами посмотрите на пленке, убедитесь.
— Гляди, что получается! — Симмонс отодвинул тарелку и положил перед собой пачку с сигаретами. — Вот — трибуна. Священник смотрит сюда — правильно? Здесь овощехранилище, а тут сидишь ты, так? Как же можно попасть в висок человеку, если он смотрит прямо?
— Да-а… — протянул Стив. — Но, клянусь, я видел это своими глазами — именно в висок.
— Это они его доконали, — неожиданно вмешался в разговор подсевший за их столик старик с обвислыми усами. На нем поверх клетчатой рубашки была заношенная безрукавка из сыромятной кожи. — Я как знал, что тем дело и кончится, — продолжал усатый старик, прихлебывая пиво из большой кружки — Доконали они все-таки отца Джозефа! Сколько лет зарятся на церковную землю, а он ни в какую — пускай, говорит, сироты ею пользуются, а вам нипочем не уступлю! Молодец был, прими его душу господи… А они — сволочи!
— Да кто же? — одновременно вырвалось у Джонни и Стива.
— Известно кто — хозяева «Прат-Уитмей». Теперь наверняка сюда кого-нибудь из своих поставят. Точно! — убежденно бросил старик и в сердцах отодвинул от себя кружку с недопитым пивом.
Фрэд Харст сидел в глубоком кожаном кресле, которое полюбил еще с детства. Казалось, от него так и веет домашним уютом, тишиной, благополучием. И думалось в нем хорошо — мысли текли, как вода в Темзе, — плавно, неспешно.
На журнальном столике высилась большая стопа газет — сегодняшние утренние выпуски. Харст брал их одну за другой и будто не читал, а обнюхивал, поднося к самому лицу. От очков уставали глаза Сегодня же, слава богу, в очках особой необходимости не было. Он и без того знал, о чем газеты пишут. На первых полосах мелькали одни и те же снимки: убитого священника, крупным планом лицо мертвого террориста на фоне носилок, загружаемых в полицейский фургон, Роберт и Пат — в ресторане, Пат у ворот Кремля, Пат и Роберт, — в женском лагере Гринэм-Коммон. Her, право, не стоит читать газеты ради того, чтобы лишний раз позавидовать недоступному для Харста умению репортеров заключать говорящие сами за себя факты в оболочку риторики и дешевых эмоций.
Харст хотел уже отложить последнюю газету, но тут его внимание привлекло короткое сообщение, набранное жирным шрифтом. Он взял со столика очки, пробежал его глазами и крякнул удовлетворенно: парламент «под давлением общественности» начал обсуждать законопроект об объявлении Гринэм-Коммон и подобных ему лагерей в Англии вне закона.
Старинные часы мелодично пробили пять раз, приглашая к обеду.
— К вам гость, сэр, — почтительно доложил дворецкий, когда Харст спустился по лестнице в гостиную.
— Проси.
Скрипнула дверь, пропуская высокого стройного джентльмена в светлом летнем костюме. Он кивнул головой в знак приветствия, по-армейски подчеркнуто вытянув руки по швам.
— Здравствуйте, господин полковник!
— Ну, зачем же гак официально? — направился ему навстречу Харст. — Рад видеть тебя, Нортон. Прошу к столу, — пожав гостю руку, широким жестом, пригласил он.
— Ну за твой успех! — дождавшись, пока слуга наполнит бокалы, произнес полковник.
— За наш успех, сэр, — скромно поправил тот, кого звали Нортоном.
— Жаль, конечно, что этот мальчишка струсил в последнюю минуту и не избавил нас еще от одного болтуна, — заметил хозяин дома, ловко подцепив вилкой кусочек рокфора. — Твоя недоработка, ну да ладно, думаю, это не помешает твоему отпуску. А вообще… хоть я скуп на похвалу, ты молодчага. Организация твоя… как ее… «Воины революции», пребудет у нас сто лет, как вожделенная мечта младых идиотов, стремящихся в тайные общества. Таких еще дел наворочаем… Но покуда руководитель должен на пару месяцев исчезнуть из страны. Извини, — он взял поднесенную лакеем трубку телефона. — А… Ты, Джонни? Привет, старина. А я уж хотел кого-то отругать за то, что отрывает от обеда…
— Нельзя ли у тебя получить копии материалов, связанных с этим убийством, Фрэд? — звучал в трубке голос Симмонса — Хочу дать один эпизод в фильме…
— О чем разговор! Завтра же все будет у тебя. К тому, что рыло в газетах, могу добавить фотографии отпечатков пальцев на винтовке, регистрационное удостоверение на оружие…
— И еще одна просьба, Фрэд: помоги мне проникнуть в больницу к Пат.
— Нельзя, Джонни, — несколько сокрушеннее, чем следовало бы, вздохнул полковник. — Поверь, и моих сотрудников не пускают врачи. У нее очень серьезно с психикой.
— Тогда последний вопрос, вы не нашли Гарри?
— Успел улизнуть, негодяй. — Фрэд повернулся к гостю и жестом показал, что пора, мол, снова наполнить пустые фужеры. — Очень хитрая бестия! Мы перекрыли все аэропорты и морские выезды из страны. Но, честно говоря, я не очень рассчитываю на успех. Ловок, мерзавец… Ну что ты, Джонни, не за что… Кто же нам поможет, если не старые друзья…
Харст положил трубку и повернулся к гостю:
— Так на чем мы остановились, Гарри?
XII
Симмонсу стоило немалых трудов уговорить студию, чтобы ему разрешили смонтировать фильм здесь, в Лондоне, и после премьеры показать его по английскому телевидению. Обычно такие вещи не практиковались, но, учитывая, что само имя Симмонса стало синонимом высокого профессионализма и мастерства, руководители студии убедили Би-би-си пойти навстречу талантливому режиссеру. Правда, Симмонс подозревал, что немалую роль тут сыграли и скрытые пружины, задействованные Харстом, проявившим изрядную заинтересованность в скорейшем завершении картины.
События, развернувшиеся в Соунси, и реакция прессы заставили Джонни перекроить весь материал. Если поначалу он собирался положить в основу сценария документы, полученные от Селины Кронин, а снятые в молодежном лагере кадры использовать лишь как эпизод, то в процессе работы понял, что именно в этих кадрах лежит ключ к успеху фильма в целом…
Стив, который, как и Джонни, последние полторы недели выходил из монтажной лишь для того, чтобы поесть и поспать, говорил, что в этой работе Симмонс превзошел самого себя.
Один за другим летели в корзину варианты текста, еще вчера казавшиеся Симмонсу чуть ли не гениальными. Несколько раз он будил Стива среди ночи, заставляя выслушать новую идею, но наутро уже был поглощен абсолютно иным поворотом материала. И вот наконец свершилось. Сегодня — премьера
В отличие от большинства своих коллег Джонни Симмонс не слишком-то заботился о паблисити Нет, нельзя сказать, чтобы он был против рекламы в принципе. Она, равно как и рецензии в печати, являлась неотъемлемой частью кинобизнеса, и железное правило «не расхвалишь — не продашь», как и в любом другом бизнесе, соблюдалось неукоснительно. Симмонс не раз становился свидетелем того, как по-настоящему талантливые и умные киноленты оставались не замеченными широкой аудиторией лишь потому, что их создатели либо поскупились на рекламу, либо не сумели вовремя организовать вокруг своего произведения шумные дебаты в печати.