– Поболтаем немного, Чайльтон!
– Ну, слушай, старина!
– Мы ведь знакомы, Чайльтон?
Чайльтон отвечал налево и направо и думал о том, что рано или поздно он использует все эти знакомства.
На следующий день он приехал к Сильвии рано утром, повез ее кататься и все время рассказывал ей о взаимоотношениях между разными общественными группами в Бостоне и как она должна играть свою роль. Это был чужой город, и надо было быть постоянно настороже, чтобы не сделать какой-либо оплошности.
Он приехал в Кембридж, потому что познакомился на одном званом обеде в Нью-Йорке с семьей известного железнодорожного дельца Винтропа и влюбился в его дочку. Винтропы жили в Бостоне. Они пригласили его как-то раз па чашку чая, но он чувствовал себя у них одним из многих, скромным, незаметным первокурсником, без связей и без положения. И решил, что не покажется в их салоне, пока не сумеет занять в нем подобающего его имени места.
– Ты представить себе не можешь, Сильвия, как это тяжело! Нас здесь никто не знает, с нами, аристократами Юга, здесь совсем не считаются. Чего я только не делал, чтобы проникнуть в здешнее светское общество. Записался в футбольную команду. Ни с кем сблизиться не удалось. Записался в клуб стрелков. Ты знаешь, какой я стрелок, но тем не менее и это не помогло. Здесь ни воспитание, ни светская сноровка никакой роли не играют.
– Но что же тогда? – спросила Сильвия. – Быть может, знания, хорошее образование?
– Ну, где там! – воскликнул Гарри.
– Что же, наконец?
– Только связи. И связями надо заручиться прежде, чем приезжаешь сюда. Здешний круг новых людей и знать не желает, им совершенно безразлично, что о них думают. Если бы ты знала, Сильвия, как эти господа могут уязвить чужое самолюбие своей надменностью.
В Сильвии возмутилась семейная гордость.
– Но ведь ты Кассельмен! – воскликнула она. – Твои предки были губернаторами, когда их предки были трактирщиками и чистильщиками сапог.
– Я знаю, – ответил Гарри, – но дело не в предках. Хозяева положения здесь – крупные собственники.
– Здесь все богатые люди?
– Ты и представить себе не можешь, что тут происходит. В прошедшем году один студент истратил пятьдесят тысяч долларов, чтобы попасть в круг золотой молодежи. Всевозможные уловки пускаются в ход, играют на каких угодно струнах, пользуются всевозможными общественными, политическими, деловыми связями, призывают отцов, братьев…
– …или кузин, – добавила Сильвия, смеясь. – Ну, слушай, Гарри! Ты хочешь, чтобы я познакомилась с нужными людьми и довела до их сведения о существовании моего кузена, первокурсника Гарри. У тебя есть список этих людей? И какие у них связи, и где?
Гарри назвал и описал ей несколько человек, которых они встретили. Через них она может познакомиться с другими и так, шаг за шагом, руководствуясь обстоятельствами, дойти до цели. Но Гарри не решался подойти к самому щекотливому вопросу.
– Видишь ли, Сильвия, – начал он наконец, – я бы не хотел казаться хуже, чем я есть. Но вот, например, Франк Ширли – он не член клуба, он никаких попыток даже не делал…
– Понимаю, – сказала Сильвия, улыбаясь.
– Конечно, наше знакомство объясняется уже тем, что мы земляки. Но если ты дашь понять всем, что… что…
Гарри замолчал.
– Ладно, ладно, Гарри, – сказала Сильвия, – можешь быть совершенно спокоен: Франк слишком умен для того, чтобы вмешиваться в наши дела.
Гарри покачал головой.
– Дело не только во Франке, а в его товарищах. Это все люди… не нашего общества, а двое из них прямо невозможны.
– В каком смысле?
– Хотя бы вот его товарищ по квартире – Джек Кольтон. Он умудрился восстановить здесь против себя всех без исключения. И он сделал это, очевидно, умышленно. Надеюсь, у него хватит такта не ставить тебя в смешное положение.
– Да что же он сделал, этот Кольтон?
– Он родом из Вайоминга. Денег у него, видимо, много, а распоряжаться ими толково не умеет. Первокурсник, а курит трубку. Чуть заденут его, дерется. Это совершенный дикарь. Говорят, чуть ли не каждый месяц напивается до…
– Но как же это случилось, что Франк поселился с ним в одной квартире? – удивилась Сильвия.
– Они познакомились в дороге. Кажется, даже были в одном поезде, потерпевшем крушение.
– Франк ничего мне не сказал.
– Он, конечно, будет защищать его, – сказал Чайльтон. – Я думаю, что он старается влиять на него.
Они оба помолчали немного.
– Гарри, – спросила вдруг Сильвия, – ты встречал когда-нибудь Дугласа ван Тьювера?
– Нет. А что? Разве…
– Ничего… Я слышала о нем и подумала, что это было бы для тебя полезное знакомство.
– Несомненно! – сказал Гарри смеясь. – Но его нелегко поймать!
– Почему?
– А потому, что он очень разборчив в знакомствах. И мало показывается на людях.
– Подумай немного. Кто здесь знает его?
– Только миссис Винтроп.
– Он бывает у нее?
– Они, кажется, большие друзья. Я могу устроить, чтобы она пригласила тебя.
Сильвия подумала немного и покачала головой.
– Нет, – сказала она, – я думаю, лучше будет, если он меня введет к ней.
– Однако! – воскликнул Гарри. – Это будет штука! А почему именно он? – спросил он с любопытством.
– Не знаю, право, почему я именно о нем подумала, – ответила Сильвия. – Я видела вчера вечером Гармона и других; они все такие несложные и друг на друга похожи. Я встречала уже сотни таких молодых людей и всегда могу сказать наперед, что они скажут в том или ином случае. Ну, а этот Дуглас, по-видимому, другой человек.
– Что же, желаю успеха! – сказал Гарри. – Но боюсь, это будет нелегкая задача. Женщины по нему с ума сходят…
– Ну, я такой глупости не сделаю, – ответила Сильвия.
2
Один из членов «Веселого клуба», Турлау, с которым Сильвия познакомилась на вечере, упросил ее приехать к нему в университетский городок на чашку чая. Он занимал особое большое помещение, обставленное с дорого стоящей простотой и изысканным комфортом. Турлау показывал ей свою квартиру с великолепной ванной комнатой, душами, бассейном для плавания. Показывал ей призы, полученные на состязаниях в теннис и на гребных гонках. Затем представил собравшихся у него гостей. Это были все богатые молодые люди, известные спортсмены, одетые с иголочки, беззаботные и уверенные в том, что видные места, занимаемые ими в этом мире, предопределены им с самого рождения. Мужчин было шестеро, а из женщин только Сильвия и тетя Варина, сопровождавшая ее приличия ради.
Сильвия растерялась было в этой компании. Она не чувствовала здесь под собою вполне твердой почвы, как у себя на родине, где помимо ее личных достоинств одно имя Кассельмен внушало благоговейный трепет.
Подошедший к ней Боб Гармон вывел ее из затруднения. Она вспомнила, как посмотрела на него из автомобиля, как говорила с ним, и почувствовала столь знакомый зов, будто раздался трубный звук, сладостной тревогой откликнувшийся в сердце охотника. Гарриет Аткинсон, тоже загоравшаяся в обществе, как спирт от соприкосновения с огнем, наверно, сказала бы: «Солнышко, начинается! Я вижу! Я вижу искры в твоих глазах! Да, да, ты собираешься зарезать человека!»
Этот сладкий трепет, эту подсознательную жажду власти, тайную радость победы знают немногие, большей частью женщины, и так ли уже грешно это желание испытывать на других силу своего обаяния? Иные женщины даже не ответственны за эти порывы. Они посещают их, как вдохновение…
Часа полтора спустя, когда возбуждение ее немного улеглось, она вспомнила про свое намерение, которое на время отодвинулось в глубь ее сознания. И все внимание ее сосредоточилось опять на занимавшей ее прежде мысли.
Разносили чай и бисквиты. Сильвия рассказывала про одного из их слуг – негра, укусившего до крови ребенка в их доме, чтобы узнать вкус белого мяса. Турлау заметил:
– Должно быть, чрезвычайно интересный уголок мира!
– Я очень люблю наши места, – сказала Сильвия, – но вам они вряд ли понравились бы…
– Отчего?
– Вам пришлось бы там отказаться от многих удобств, к которым вы, очевидно, привыкли. Студенты из наших мест не живут в таких роскошных квартирах, как эта.
Она оглянулась кругом.
– Вы находите это роскошью?
– Я думаю. И вряд ли такая обстановка может иметь очень благотворное влияние на учащихся, – продолжала Сильвия с очаровательной улыбкой. – Ведь на всю жизнь тогда остается привычка к неге и потребность к роскоши. Это не студенческая квартира, а санаторий. Пожалуй, у вас тут и подъемная машина есть для инвалидов?
Кто-то ответил:
– Конечно, многие студенческие квартиры имеют здесь свои подъемные машины. А некоторые здесь живут в своих особняках.
– Неужели? – удивилась Сильвия.
– Как же. Хотя бы Дуглас ван Тьювер.
– А кто это?
Гости Турлау переглянулись.
– Вы никогда не слыхали про ван Тьюверов? Это одна из старейших фамилий в Нью-Йорке. Очень известное имя.
Кто-то ответил:
– Конечно, многие студенческие квартиры имеют здесь свои подъемные машины. А некоторые здесь живут в своих особняках.
– Неужели? – удивилась Сильвия.
– Как же. Хотя бы Дуглас ван Тьювер.
– А кто это?
Гости Турлау переглянулись.
– Вы никогда не слыхали про ван Тьюверов? Это одна из старейших фамилий в Нью-Йорке. Очень известное имя.
– Ну, вот, видите, какая я провинциалка, – кокетливо ответила Сильвия.
– Он племянник миссис Гарольд Клайвден, – вставил Гармон.
– Клайвден, – повторила Сильвия. – Я, кажется, слышала это имя.
Она сделала нарочито равнодушное лицо, хотя прекрасно знала, что леди Клайвден была царицей нью-йоркского общества и имя ее постоянно мелькало в газетной хронике. Но чтобы не смущать больше публику своим невежеством, продолжала:
– И неужели этот Дуглас ван Тьювер один занимает целый дом?
– Да что ему, – ответил один из гостей, – он и замок себе выстроил в Шотландии.
– Замок – это интересно и романтично, – заметила Сильвия, – но приехать учиться и поселиться одному в особняке! Должно быть, очень спесивый субъект.
Никто не ответил, и она с серьезным видом добавила:
– Или дегенерат?
Гости Турлау были явно шокированы, однако рассмеялись.
– Господи! – воскликнул Бэтс. – Если бы ван Тьювер слышал это!
– Это, быть может, послужило бы ему на пользу! – подхватила Сильвия.
Кто-то опять рассмеялся.
– Вот если бы вы с ним потолковали!
– Что же? Это было бы интересно!
– В самом деле! Вы бы хотели?
– Отчего же нет?
– Ван Тьювер часто смущает людей!
– Разве он такой страшный?
– Не то что страшный. Но он такой… внушительный. Сильвия иронически усмехнулась.
– Конечно, если вы опасаетесь какой-либо непочтительности с моей стороны…
– Хотите, я пойду и приведу его? – быстро прервал ее Бэтс.
– Но если это такая важная особа, то вы, быть может, меня к нему поведете? – холодно сказала Сильвия.
– Мы воздвигнем для вас подобающий трон, мисс Кассельмен! – сказал Турлау.
Бэтс не мог расстаться с осенившей его мыслью.
– Хотите, я пойду и приведу его? – настаивал он.
– Разве он посещает студенческие квартиры?
– Я не шучу, мисс Кассельмен. Хотите познакомиться с ним?
– Зачем?
– Интересно было бы видеть, что будет!
– Из всего, что вы говорите о нем, я могу заключить, что он скучный человек и что не мешало бы проучить его за спесь.
– Да, да! Вот и проучите его!
Сильвия рассеянным взглядом окинула гостей Турлау.
– Вы не находите, – сказала она, – что мы уделяем слишком много внимания этому господину?
Все были польщены замечанием. Но мысль о встрече Сильвии с ван Тьювером всех уже увлекла, заняла все внимание.
– Нет, нам все-таки хотелось бы увидеть, как вы его проучите, мисс Кассельмен! – воскликнул студент Джексон.
– Как знать, быть может, и вы растеряетесь перед ним! – раззадоривал ее Бэтс.
Сильвия рассмеялась.
– Вы хотите использовать меня как орудие мести?
– Нам бы очень хотелось видеть ван Тьювера побитым, – сказал Джексон.
– Пожалуйста, побейте его, мисс Кассельмен, – добавил Гармон.
Она показала им свои руки, обтянутые белыми лайковыми перчатками.
– Глядите, как чисты и незапятнанны!
– Ну, тогда, – воскликнул другой студент, Тубби, – я объявляю голодовку. Я ничего в рот не возьму, пока вы не познакомитесь с Дугласом ван Тьювером.
Сильвия встала со скучающим лицом.
– Я сбегу от вас, если вы будете занимать меня такими неинтересными беседами.
Разговор тотчас перешел на другую тему.
Сильвия обещала Франку приехать к нему завтракать на следующий день. Она с радостью думала о предстоящем знакомстве с его товарищами.
– Франк, ты и понять не можешь, как я рада видеть тебя, – сказала она, когда они сели в экипаж. – Я так тоскую по тихому домашнему уюту. Ты не понимаешь…
– Отчего же, я прекрасно это понимаю, – ответил Франк, улыбаясь. – Я не бывал в высшем бостонском обществе, но кое в каких домах бывал…
– Франк, – воскликнула она, – я никогда не надоем тебе, скажи? Чем больше я встречаю людей, тем больше я люблю тебя. И все, чего я хочу, – это быть вдвоем с тобою. Я так устала от этой светской жизни. Все думают, что я отчаянная, озорная…
Он улыбнулся. Она помолчала мгновение и добавила:
– Но с тех пор как я встретила тебя, я так часто грущу, и мне так стыдно бывает временами. Видишь, что ты сделал со мной!
– Да в чем дело?
– Ах, я тебе как-нибудь расскажу! Не спрашивай сегодня. Я устала от общества. Я не гожусь для этой жизни!
– Но ведь ты недавно только хотела вводить меня в свет!
– Я помню, помню, Франк. Я веду эту игру по привычке, но в глубине души ненавижу ее. Теперь я имею успех, но вначале я ни одного шага не могла сделать, не споткнувшись. Когда меня возили на бал, я вся дрожала от страха, пряталась по углам, и тетя Ненни уводила меня в уборную, бранила меня и подбадривала: «Сильвия! Ты, моя племянница, жмешься к стенке и сидишь без кавалеров? Ты забываешь, кто ты?» И, конечно, я должна была думать о моих предках и о том, чтобы поддержать честь их имени. Она щипала мои щеки, пока на них не выступал румянец, вытирала влажные глаза, пудрила мой нос, поправляла мою прическу, завивала распустившийся локон, завязывала бант на плече, и я опять влетала в зал.
– Ну, что же, ее наставления пошли тебе впрок! – сказал Франк с улыбкой.
– Да, конечно, но ведь эта светская барышня, пожинающая лавры, вовсе не я. Я часто думаю о том, какая это отрада быть простой и естественной. Но любил ли бы ты меня другой? Представь себе, что я перестала бы наряжаться, перестала бы совещаться часами с моей портнихой, и ты убедился бы в один прекрасный день, что я вовсе не так элегантна, как кажусь тебе теперь.
Франк рассмеялся.
– Поверь, я сумел бы воспользоваться этим.
– Да, ты смотришь на меня, и я нравлюсь тебе такой, какая я есть. Но ты себе и представить не можешь, сколько труда стоит мое изящество, какие деньги – тысячи, тысячи долларов – тратятся на меня. Представь себе меня незавитой или с лоснящимся красным носом. Мне всегда вбивали в голову: «Не забывай, не забывай никогда надеть вуаль!» Или вот мои руки – такие гладкие, мягкие руки, с такими красивыми полированными ногтями. Ты поверишь, что меня заставляют спать в перчатках, смазанных внутри глицерином? И когда холодно, они такие клейкие, неприятные! А сколько времени уходит на полировку ногтей!
Она помолчала немного и продолжала:
– Вот видишь, Франк, ты не верил мне, когда я говорила тебе, что я испорчена воспитанием. Спроси Гарриет Аткинсон, что мы проделывали. Она приходила и спрашивала меня, как ей вести игру с таким-то и таким-то. Новый, скажем, поклонник. Она рассказывала мне, откуда он, из какой среды, что ему нравится, и я учила ее «играть» им. И я сама делала то же самое сотни раз.
– И со мной? – спросил Франк.
– Я пробовала, но не могла.
Она сжала его руку. Он вздрогнул. Они подъезжали к дому, где он жил.
«Леди Солнышко» в белом передничке, приобретенном для этого случая, мешала на сковороде грибы, присматривала за доходившими в кастрюле цыплятами. Франк промывал в ванной комнате салат, а Джек Кольтон трудился над майонезом. Это была первая встреча Сильвии с товарищем Франка, с которым она заранее решила держать себя очень строго после всего, что наговорил ей Гарри о его «распущенности». И хотя она привыкла к простым людям и обуздала уже не одного из них, однако такого товарища для своего возлюбленного не хотела.
Но этот Джек Кольтон оказался, в сущности, чудесным малым. У него были темные вьющиеся волосы, привлекательное лицо и такой славный искренний смех, что не любить его было невозможно уже за один этот смех. Франк познакомился с ним после железнодорожной катастрофы; нашел его в снегу с маленьким ребенком на руках. Мать ребенка погибла, и Кольтон взял ребенка к себе, нанял для него няню и отправил его к своей матери в Вайоминг. Мать, любившая его без памяти и посылавшая ему денег больше, чем он мог истратить, беспрекословно приняла «подарок». Сильвия, конечно, ничего не могла иметь против этой дружбы, возникшей к тому же при таких исключительных обстоятельствах.
Другой товарищ Франка, Деннис Дуланти, был белокурым юношей, писавшим очень недурные стихи. Том Фирмин – тяжелый грузный человек с огромной головой, казавшейся еще больше благодаря копне густых черных волос, слыл отчаянным работником и в гости никуда не ходил. На этот раз он отступил от своей программы, желая познакомиться с Сильвией. Она слушала его с благоговейным вниманием. Франк рассказал ей, что это самый даровитый и самый образованный студент на его курсе. Здесь была еще замужняя сестра Джека Кольтона, жившая в Бостоне и исполнявшая на этом завтраке роль хозяйки.
Завтракали на двух сдвинутых вместе письменных столах. Дуланти устлал пол душистыми ветками земляничного дерева. Том Фирмин безуспешно старался нарезать тоненькие ломтики хлеба. Было и вино, по поводу которого Джек Кольтон распространялся излишне заинтересованно для его возраста. Он успел уже объездить весь мир, пил вино в разных странах и так увлекательно рассказывал про свои приключения, что наветы Гарри на этого чистосердечного человека совершенно вылетели из головы Сильвии.